Яхта, парус, в этом мире только мы одни. Ялта, август и мы с тобою влюблены. Самый невтемный эпиграф, который вы в своей жизни видели.
Несмотря на то, что на дворе было уже 6 сентября, солнце палило с прежней, августовской, силой. Нагревавшийся с восхода солнца асфальт к пяти часам вечера едва ли не плавился. В воздухе висели пыль и духота, каждый вдох оказывался обжигающим. Особенно для Музыченко, даже несмотря на то, что он продолжал упрямо игнорировать свое похмелье. Он шел на работу и, казалось, чувствовал, насколько горячий под его ногами тротуар. Даже через подошву кед. Со стороны могло показаться, что Юра не испытывает похмелья, однако на самом деле это было не так. Делать вид, что чувствует себя хорошо, Музыченко научился еще в универе, когда в одну из сессий каждый экзамен сдавал после вписок. Просыпаешься, даешь себе несколько минут на полноценные страдания, делаешь несколько глубоких вдохов, потом выпиваешь стакан холодной воды и изо всех сил игнорируешь головную боль и тошноту. Разговариваешь, смеешься, ходишь — и никакого внимания в сторону бьющих в висок молний боли. Сегодня Музыченко поспал всего часов пять. Все выходные не был дома, пришел почти в полдень понедельника, пережил несколько сумбурных, не запомнившихся снов, принял душ и убежал на работу. Правда, прежде, чем лечь спать, Юра успел зайти в комнату к Личадееву. Теперь Музыченко слабо помнил, зачем именно он туда ходил, но, кажется, он хотел наконец-то поговорить — обсудить события недельной давности, после которых сосед очень старался не попадаться Юре на глаза. Поговорить не удалось — Паша еще спал, на животе, свесив руку с дивана и с растрепанными волосами. Волос, по мнению Музыченко, было многовато — об этом он даже несколько раз пошутил, получив в ответ недовольные взгляды, а один раз Личадеев даже огрызнулся. Но это было до 31 августа. Сам Юра не слишком переживал по поводу событий той ночи. Ну поцеловались и поцеловались. Музыченко перецеловал половину (а возможно и всех) своих друзей и до сих пор с ними общается, а с некоторыми так вообще целовался не один раз. Юра не видел ничего неправильного или странного в пьяных поцелуях, для него это был такой же, как и сам алкоголь, способ снять напряжение, потом может даже посмеяться, а если это был не товарищ мужского пола, а хорошенькая девушка — повод сходить на свидание. Это все, конечно, смахивало на забавы учеников старшей школы и первокурсников, но Юра не считал зазорным заниматься таким и в 24 года. В конце концов, если все говорят, что очень важно сохранить в себе что-то из своего детства, то почему бы не добавить к этому немного подростковой безбашенности и желания пробовать новое? На утро, уже первого сентября, когда Юра проснулся и добрался до кухни, Личадеев уже был там. Сидел, подобрав ноги на стул и курил. Не успел Музыченко толком пожелать доброго дня и придумать какую-нибудь шутку по поводу предыдущей ночи, как Паша затушил сигарету, схватил со стола бокал с чаем и чуть ли бегом отправился в свою комнату. Теперь, шагая по раскаленному тротуару, под жаром не желающего опускаться к горизонту сентябрьского солнца, Музыченко также, как и тогда, попытался вспомнить: может, было в последний августовский день что-то такое, что помогло бы разобраться в нынешнем поведении соседа?***
Ночь с 31 августа на 1 сентября Юра не видел Личадеева с начала вечера, а между тем уже давно перевалило за полночь. Десять человек — не такая уж и большая компания для двухкомнатной квартиры — рассредоточились по большой комнате и кухне. Музыченко застрял в зале: с только вернувшимся из-за границы Сашкой, хозяином квартиры, они играли в бирпонг. Бумажные стаканы с пивом стояли на осторожно снятой с петель кухонной двери, уложенной на небольшой стол. Маленький мячик для настольного тенниса прыгал с одной стороны игрального поля на другую, периодически залетая в один из стаканов, что вызывало возгласы одобрения со стороны болельщиков. Там были друзья как Юры, так и Сашки, а вот Личадеев позвал только одного человека — то ли свою подругу, то ли девушку. Темноглазая, с высокими скулами, большим ртом и невероятной копной длинных черных волос — у Музыченко даже перехватило дыхание, когда она первый раз прошла мимо него. Теперь, к концу третьего раунда игры и спустя три литра пива, Юра даже не мог вспомнить, как ее зовут. Паша обращался к ней не по имени, называя то ли Сергеевной, то ли Сергеевой. А теперь их обоих не было в большой комнате. Пластмассовый шарик отскочил от центра стола и залетел прямо в последний стакан на стороне противника Юры. — Пиздец тебе, Кикир, в следующий раз ты проставляешься, — отпраздновав победу громким довольным хохотом и выпитыми залпом двумя стаканами пива, Музыченко обратился к Сашке. — И просто пивом ты не отделаешься. — Куда уж, да мне и зарплаты не хватит, чтобы тебя напоить, — усмехнулся в ответ Кикир, который выглядел куда более пьяным, чем Юра, но все еще держался на ногах. — И в следующий раз я по-любому пров… простал…. блять, проставляюсь, у меня же новоселье. — О, тогда закупайся всем, чем можешь — негоже полы в новой хате одним только пивом обмывать, — подмигнул Юра. Его слегка пошатывало, но картинка перед глазами была вполне четкой, да и голова пока не кружилась. Надо было покурить. Только Музыченко шагнул в коридор, как навстречу ему из-за угла, с кухни, вышел Паша. Со странной улыбкой он стремительно зашагал к соседу. Сделать успел всего два шага — коридор был не слишком длинным, а Юра и сам шел навстречу. — Ты чего ко всем не при… — начал было Музыченко, но его перебили. — Заходи, — решительно произнес Паша и толкнул рукой дверь своей комнаты, которая находилась от него слева. — Это еще зачем? — не без любопытства спросил Юра. — Мы с Серговной кое о чем поспорили, заходи, пока я не передумал. Личадеев смотрел прямо на соседа, теперь уже без улыбки, но со странным выражением, значение которого Музыченко никак не мог понять. Что-то среднее между предвкушением и озадаченностью. Пожав плечами, Юра послушно зашел в комнату. Несмотря на то, что зашедший следом Личадеев не слишком плотно закрыл дверь — полоска света падала на пол и стену — не привыкшими к темноте глазами Музыченко никак не мог увидеть, где находится Паша. — Бля, может включишь св…. Еще пока он говорил, на плечи ему легли — не слишком уверенные — чужие руки. Не успел Юра подумать, что это какой-то идиотский розыгрыш, как его поцеловали. По лезущим теперь уже ему в глаза волосам Музыченко сразу догадался, что целует его сам Личадеев — никого другого в комнате, судя по всему, не было. Целовал Паша не слишком уверенно, даже напряженно, будто единственное, что ему было нужно сейчас — это хоть какая-то реакция. Юра, пьяный, в хорошем настроении после победы, совсем немного растерянный из-за неожиданных действий соседа, спустя несколько секунд решил ответить — это было забавно, стоять в темноте и целоваться с человеком, которого едва знаешь, хоть и живешь с ним в одной квартире. Подняв руки, Юра коснулся ладонями лица Личадеева и ответил на поцелуй. На губах у Паши сохранился вкус пива и сигаретного дыма — горьковатый, но приятный, особенно на языке, которым Музыченко провел по нижней губе соседа, прежде чем слегка ее прикусить. Целовать Личадеева оказалось приятно: он послушно следовал за каждым движением губ Юры, не пытаясь перехватить инициативу, но и не поддаваясь полностью. А затем — не прошло и минуты — Паша несильно сжал пальцами плечи Музыченко, спустя секунду резко отстранился и вышел из комнаты. Юра не знал — и не скоро еще узнает — что для Личадеева это был первый поцелуй с человеком своего пола. Несколько дней назад, в первом пьяном разговоре с соседом, Паша сказал, что у него был подобный опыт, но тогда он, сам не зная зачем, солгал. Запомнил свою ложь. И теперь, под воздействием алкоголя, он решился попробовать. Когда у Серговны зазвонил телефон, Паша сказал себе, что прямо сейчас пойдет в зал и поцелует первого, кто ему попадется. Затея была так себе, особенно с учетом того, что компания там была преимущественно мужская и подобный жест мог быть воспринят неправильно. Но Личадеев решил об этом не задумываться. Встретив в коридоре своего соседа, Паша на секунду даже растерялся. А потом вспомнил, что Музыченко вроде бы даже когда-то считал себя бисексуалом. Чем не идеальный вариант для первого поцелуя? Такой даже внимания на произошедшем особо не зациклит. Тем более, не придется целоваться у всех на глазах, пустая комната рядом. Личадеев не знал, какой будет реакция его мыслей и его тела. Ему просто хотелось попробовать то, чего он еще в жизни не пробовал. Узнать, каково это, испытать новые ощущения — неважно, плохие или хорошие. Алкоголь всегда вызывал у него такие желания, а сейчас он был готов одно из них воплотить в жизнь. Но никакой алкоголь не мог подготовить Пашу к тому, что он почувствовал. Когда Музыченко коснулся его лица и ответил на поцелуй, Личадеев вдруг понял, что задыхается. Задыхается от внезапно охватившей тело дрожи, которую никак нельзя было отнести к плохим ощущениям. Мысли из головы куда-то делись, и вернулись только когда Паша почувствовал, как Музыченко прикусывает его губу. Сознание включилось резко и слишком трезво. Нужно было останавливаться, пока это все не стало большим, чем просто пьяный поцелуй. Уже через несколько минут, сидя в большой комнате рядом с Кикиром и обсуждая какую-то ерунду, Паша мысленно молился только об одном: только бы Юра не полез узнавать у Серговны, что это за спор у них был. Юра не полез.***
Спор. Дойдя наконец до кухни, Музыченко так и не узнал, что же это за спор был у Личадеева с Аней. Юра тогда слишком увлекся тем, как подруга Паши улыбалась и встряхивала волосами, а потом кто-то еще пришел на кухню и ни про какие споры вспомнить уже было невозможно. Турникет громко и протестующе запищал. В третий раз. Музыченко нахмурился, пытаясь понять, почему это он не может попасть на работу. Глянул на свою руку и увидел в ней свою кредитку. Охранник, стоявший сбоку от турникета, смотрел на Юру с легким недоумением. Он удивлялся, почему сотрудник компании ломится в турникет, который очевидно не хочет его пропускать. Криво улыбнувшись охраннику, Музыченко достал из кармана пропуск и наконец прошел к лифтам. Очнувшись от неожиданно ярких воспоминаний, он твердо решил, что обязательно выяснит у подруги Личадеева, что же это за спор тогда был. Осталось только дождаться, когда же они в следующий раз увидятся. Откуда ему, в тот жаркий сентябрьский день, было знать, что с Серговну он в следующие месяцы увидит всего дважды, а нормально поговорить с ней у него получится только в день, когда выпадет первый снег.