Чёрные слёзы

Тысяча бумажных журавликов помогут исполниться любому желанию. Десять тысяч бумажных журавликов по поверью спасут одну жизнь.

Первый журавлик у Эраста выходит немного кривым, помято правое крыло, по краю тянется красная кровавая нить от порезанного бумагой пальца, но всё же птичка занимает своё место на полке пустого шкафа. Тёмное дерево окрашивает белоснежного журавлика в какой-то траурный цвет. Одинокие чаще всего в трауре. Первый десяток он складывает за один вечер, последняя пара выходит даже красивой, и мужчина сажает её отдельно ото всех, на самый верх шкафа, предварительно протерев его от пыли, смахивая какие-то странные нитки. На крыльях журавлей Эраст чёрной ручкой выводит два имени. Долго любуется на птиц, пальцы ломает, сдерживает рвущиеся наружу всхлипы. Он уже выплакал всё, что было в душе, сейчас оставались пустые слёзы, просто солёная вода без смысла. За сотню переливает уже к следующему рассвету, весь его день занимают журавлики. В офисе, пока ждёт назначенного времени, успевает сложить пятерых птиц, ещё трёх — в метро, пока едет от офиса до магазина. Почему-то о том, что у него совсем мало бумаги, он вчера не подумал. На обратном пути рождаются четыре белокрылых существа из новой, приятно пахнущей пачки. Все они оседают на полках. В два ряда, а если понадобится, встанут и в три, сейчас их всего сто тринадцать, намного меньше намеченной цели, в сотни раз меньше. — Не беспокойся, Яша, я успею. Гладит тонкие бумажные крылья птицы с чёрным именем, даже почти улыбается, если бы каждая улыбка не отзывалась болью, он бы даже рассмеялся. Над собственной глупостью и мечтательностью. Ты и вправду веришь, Эраст, что бумажные птицы вернут твою любовь? Соберут воедино сердце, заберут холодное тело из ледяной земли? Да. Каждая сотня журавликов — новый виток его отчаянья. Теперь складывать у него получается на автомате, руки делают свою дело, пока голова забита чем-то другим, один раз мужчина сложил трёх, прежде чем заметил, что порезался очень глубоко и кровь не просто заливает бумагу, а его руки все были в липкой красноте, испачкалась рубашка и ковёр. А перед глазами всё стояло обескровленное, белое лицо Яши. Как говорил доктор, в брате осталось не больше четверти литра крови, да и та уже то ли свернулась, то ли просто тоже успела впитаться в землю сквозь трещины асфальта. Наверное, правильно поделиться с милым кровью, ежели в нём самом ничего не осталось. Ради Яши ничего не жалко, всю кровь до последней капли готов отдать, всю жизнь свою. — Ну вот, смотри, уже почти пятьсот. На этот раз выходит не просто грустно изогнутые кривой губы, а какой-то звериный оскал, чёрная боль, как выведенное каллиграфическим почерком имя на журавлином крыле. Эраст всё чаще и чаще держит птицу в руках, мягко касается её головки холодными губами, шепчет что-то тонкому брюшку, гладит крылья. Вряд ли Яков при жизни был журавлём. Ястребом, скорее всего. Цепким, сильным, немного, наверное, жестоким. Но не с ним. С другими. А сам Фандорин — лебедь, который последнюю свою песню спел уже над могильным камнем. Не помнит даже, что под нос себе напевал, цветы укладывая. Наверное тоже, что иногда бормотал на ухо Яше по утрам, чтобы тот проснулся или вечером, прижимаясь тёплым боком к чужому телу. Что-то тёплое, с лёгким мотивом, как ветер, поднимающий журавлей в небо. Вот их и пятьсот. Не все красивые, кто-то в крови от изрезанных пальцев, один табаком пахнет, на другом чернила тёмным пятном у шейки. Всё о Яше. Кровь его, трубка резная, пальцы в чернилах. На семисотом Эраст напивается. В первый раз в жизни пьёт он с такой яростью и болью, обжигающей горло и пустой желудок. Выворачивает в раковину уже к концу первой бутылки. Вкус желчи он запивает коньяком, от чего Эраст снова конвульсивно дёргается над раковиной, выпуская пустоту желчи и коньячную стопку. Поверх идёт зелёный чай и ликёр, в этот раз не тошнит, просто голова становится одновременно невозможно пустой и невъебически тяжёлой, как невидимый свинец. Такое чувство не отпускает всю бессонную ночь, пока он собирает и собирает журавликов, буквально вылепливает своё спасение. Сон настигает резко, Эраст даже не помнил, как заснул с птичкой в руках. Через несколько дней — мужчина совсем потерял счёт времени — их становится девятьсот восемьдесят девять. Одиннадцать птиц, одиннадцать прекрасных журавлей. Специально для них он покупает десять листов чёрной бумаги и один красный. Десять — как десять тысяч подобных их. Один — как всего одно желание с привкусом красной смерти. — Последний. Фандорин держит в руках самого последнего, тысячного журавлика. Красного. Ставит его между двумя птицами с именами. Эти бумажные пичуги и вправду исполнили его желание. Они дали ему понять, что делать дальше. Негнущиеся пальцы распахивают оконную раму. Деревянную, на удивление. Почему? Вопрос. Совсем не рабочими руками он отпускает в небо тысячу и одну птицу. Тысячу. И ещё одну.