Чёрные слёзы

— Прекрати. Голос у Гуро твёрдый, немного глухой. Не терпящий возражений. Говорящий дёргается от него, как от плети. Руками зарывается в волосы. Ещё минут двадцать они были в идеальном состоянии. Сейчас — взлохмачены нервными руками с подрагивающими пальцами. — Это — авантюра. Никто из семьи в такие авантюры ввязываться не будет, я предельно ясен? Ты всех хочешь похоронить? Мою службу, Эраста, ещё предстоящую у Андрея? У тебя соображения есть? Если хочешь сходить с ума — изволь в одиночестве. Каждое слово — приговор. У Мити не остаётся слёз, только слепая и глухая ненависть. Он весь — пустыня, а солнце его — месть. Единственная надежда — Эраст. Если Яков — огонь, пожирающий его волю и голос, то Эраст — волны. Умиротворяющие, плавные. Правильные. — Яша, т-ты слишком резок. Яков неспешно оборачивается на Фандорина. Его взгляд — тоже пустыня. Обжигающая. Убивающая. Она действует на всех кроме Эраста, он знает другую сторону. Волнение за горящего ненавистью Митю борется с тем, что семья им не ограничивается. Что они уже сильно пострадали от горячности Андрея, что любое лишнее слово — смерть для всех, а братьев Яков любил. Митю? Тоже, но наверное не так, как Эраста. Митя был другим. Всегда выделялся. Никогда не мог молчать, подстраиваться. Прямой как палка, несгибаемый. Если любить — то всем сердцем и навсегда. Если ненавидеть — то жить только одному. — Я? Я не предлагаю уничтожить любимца власти. Дмитрий пытается зарыть наше имя. Но резок почему-то я! Его крик — шипящий, как у змеи в защитной стойке. Андрей в своём кресле старается исчезнуть. Он — одна из причин, почему братья в таком плачевном положении. Даже холодная, но мягкая рука Эраста не успокаивает. Мальчишка дышит всё чаще, каждый вдох — сквозь слёзы, готовые солёным защипать на глазах. — Андрюшенька… Голос Мити дрожит, когда он поворачивается на младшего. Тот поднимает на него краснеющий, загнанный взгляд. Почему чтобы любить, надо причинять боль не менее любимым людям? Андрей понимает Митю, но сердце — раненая птица, больно от одной мысли, что снова будет так потерян вечно собранный Яша, что Эраст будет на каждом слове заикаться, вещи из рук упускать. Так зачем такая любовь. — Извини. Я понял. Я сам. Подхватить пиджак с ручки кресла — секундное дело, выскочить к двери — чуть больше времени, за которое Эраст успевает вскочить со своего места. Дальше — никак. Яков подался вперёд, удерживая брата за руку. Таким взглядом, каким он смотрит на Эраста — поднимать мертвецов и укрощать диких змей. — Любимый, нам его уже не спасти. Тело — да. Но не душу. Эраст не согласен. Главное — успеть, догнать, остановить. Но тогда это значит предать Яшу. Или предать Митю. Жизнь за жизнь. Кто для тебя важнее? Какую голову ты дашь на отсечение? Свою. — И это м-мы убьём его. Фандорин качает головой, не вырывается. Гуро сам отпускает его. Уже нет сил кого-то держать. Только слышно, как бьётся собственное сердце. Он их теряет. Одного за другим. Андрея, теперь Митю. Когда-нибудь его оставит и Эраст. Просто уйдет, как и все. Душой или телом — другой вопрос. Звонко ударяется дверь. Ушел. Яков поднимается из кресла, немного подрагивают пальцы. Он должен всегда оставаться сильным. Ради них. — Идём, идём. Руками обнимает затихшего мальчишку, мягко целует в висок. А губы сухие и похолодевшие. Сил у Андрея остаётся только на ответные объятья. Больше им и не надо. Слова — лишнее. Что угодно чуждо сейчас, кроме родных рук. Мите тоже. Его шаги — по проспекту. Мимо многоэтажек, рядом с людьми. Его уже не найдёт Эраст. Он увидит только толпу людской массы. Не родную тёмную макушку и гордо выпрямленные плечи. Только чужие глаза, не Митю. Всех, кроме него. Их он может увидит ещё когда-нибудь. А вот брата уже нет. Вселенная это решила очень точно, даже выбрала ему красивую надпись на надгробии. Вселенная не ошибается.