Чёрные слёзы

Эраст тоскливо выкидывает сигарету в окно, перед этим долго-долго смотря на неё. Пристально, так, словно в тлеющем кончике найдёт он решение всех своих проблем. Нет, бесполезно. Он всё равно знает, что это ни к чему не приведёт. Только болеть будет нежное горло от сигаретного дыма и разрывающих слёз, но всё равно терзает себя. Потому что нет сил ложиться спать. Он почти один во всём общежитии. Лето, ночь душного июля. Все кто могут — дома. Все кто могут — гуляют по ночной Москве. А Эраст сидит на узком подоконнике, балансируя на узкой линии. Если выпадет, то всё равно будет. Кому он в этой жизни сдался? Ну, мать будет плакать, она его любит очень сильно. Отец? А вспомнит ли, что у него есть такой сын — Эраст? Или затерял уже его тёмную макушку среди таких же? Яша. Это имя на языке перекатывается вместе со слезами. Привычная смесь. Яшенька, его дорогой любимый Яшенька. Его горькие слёзы. Он, конечно, сам виноват, что в очередной раз сам доводит себя до истерики этим именем. Но не может не думать о нём, когда остаётся один. Знает же, что не сможет держать всё в себе, но продолжает вырисовывать в голове чужой образ. Улыбается неудобным оскалом, натягивая кожу на лице, сжимает оконный косяк, смотря куда-то вниз. Он на уровне старой берёзы и не видно отсюда ничего, кроме деревьев и домов между ними. — Яша, Яша. Я соскучился. Он шепчет это в трубку после пары гудков. Пусть время — два часа ночи, именно для него Яков готов проснуться и рвануть куда угодно. Или просто послушать ночной бред младшего брата. Любимого. Зря Эраст вспоминает это слово. — Эраст, что случилось? Всё хорошо? Маленький, я тоже скучаю. — Нет, нет. Всё хорошо, Яш. Я просто ужасно скучаю. По тебе. Эраст буквально падает с окна, на негнущихся ногах идёт до кровати, слушая то, что говорит ему в трубку брат. — Если так уж скучаешь, чего на каникулы не приехал? Мы с твоей мамой очень ждём тебя, Растик. Кровь натяжно скрипит, когда парень на неё ложится. На бок, вглядываясь в стену, что почти погрязла в темноте в неровном свете лампы. Смотрит на слова, что сам высек ножницами на уровне глаз. Закусывает губу, чтобы не завыть. И молчит. Долго-долго. — Я просто не мог, Яш. Я правда скучаю, но не могу. — Эраст, ты же знаешь, что всё можешь мне рассказать? Всё, что угодно. Нет. Это нельзя, Яшенька. Иначе потеряю тебя окончательно. Навсегда забудешь ты тогда моё имя. — Всё хорошо. — а он повторяется, до рези в глазах глядя на слова на стене. — Всё правда почти хорошо. Я просто влюбился по-дурацки, вот и ною тебе в трубку. Извини. — Не стоит извиняться, Расти. Ты молодой ещё совсем, извини уж, но наивный. Влюбился если, то добивайся. А если шанса нет — то зачем оно? Цинично, братец. И правильно. — Нельзя, Яш. Признаться нельзя. И отступить не могу, Яш. Ничего не могу, Яша. Спокойной ночи. Он безвольно опускает трубку, та пружинисто падает на кровать. Эраст до боли в висках сжимает голову руками. Носом врезается в стену и читает, читает, читает. Любовь есть грех.