Чёрные слёзы

Язык ударяется о нёбо, когда Эраст выговаривает это слово. Вообще эти слова, но он выпаливает их на едином дыхании, в то же время делая это медленно, на вдохе. Протеворечиво. И то, что он говорит — тоже противоречие. Прежде всего логике. Стокгольмский Синдром. Юноша лежит на спине и раз за разом выговаривает эту фразу. Слова распадаются на буквы, осыпаясь чёрным ковром вокруг него, покрывая весь пол, собираясь маленькими горками. Он, наверное, уже целую тысячу раз повторил эти слова, а ему всё мало. Надо больше, больше! Чтобы самому себе доказать, что это не просто слова. Это он сам. Ставить себе диагнозы — глупое дело, всё равно не попадёшь. Но с этим не ошибаются. Когда ты любишь то, что сломало тебя — это Стокгольм. Эраст понимает это. А потом улыбается вошедшему, поднимаясь с пола, обнимает, утыкается в шею, ведёт по ней носом, заполняя себя запахом чужого парфюма. Он не помнит. Вот совсем. Не помнит, что он сделал. Наверное, никогда и не вспомнит, а если рассказать — не поверит. Ну не мог он — Яков Петрович Гуро, образец выдержки, долга и чести — пьяный вдрызг изнасиловать своего младшего брата. Эраст знает, что мог. То была боль. Огромная, размером с самого Эраста, точь-в-точь к его коже, идеальный слепок. Ни больше и не меньше — сам Фандорин. Она шла сразу и из сердца с душой и из тела, что покрывалось красными отметинами. Их было так много, что не осталось больше кожи. Только чужие прикосновения, поцелуи, которые граничили с укусами. И переступали грань. Яша весь сегодня переступил грань. Когда после очередной вечеринки завалился в комнату к брату. Когда поцеловал, когда прижал своим телом к кровати. Когда вошёл, не заботясь о смазке и растяжке. Когда порвал, но продолжал сношать. Даже не трахать, это хоть какой-то акт удовольствия. А Эраста сношали. Зажав рот рукой, вцепившись короткими ногтями в кожу бедра. Смешивая свою смазку и его кровь. Тяжело дыша ему в лицо алкоголем и смрадом. Так гнило его сердце. Этот запах ощущал только Эраст, никто больше не знал, что может сделать их Яков! Такой прилежный, такой правильный, такой умный! Такая мразь, что в один миг уничтожила в своём младшем брате разом и любовь слепую, и веру в старшего брата, и что-то большее. Наверное, это был сам Эраст. На месте уничтоженного появилось новое. На пепле проросли репьи и чёрные цветы, от которых ощутимо несло спиртом и костром. Они, эти цветы, шептали его шелестом своим, что это — любовь. Что брат его так любит, что именно так его и надо любить. Взяв на заправленной кровати, вколачивая в матрас, разрывая горло хрипами и задницу сухим сношением. Ведь ты отдался, маленький! Значит только так к тебе и можно. Ты —грязная шлюха, милый. И ты только его шлюха. А он об этом даже не вспомнил. Наведался на утро, с участием присел на кровать, погладил по плечу. Спросил, почему Эраст не вышел к завтраку. Не понял, что сквозь светлые глаза прорастают тёмные шипы, прокалывая их. Они со временем полностью заменили ему зрение. Шипы передавали мозгу, что улыбнулся Яков плотоядно. Значит хочет, значит — готовься тело к новой порции боли. Но теперь тебе понравится — шептали цветы. и Эраст убеждался, что если так случится — это будет правильно. Никак иначе нельзя. Такая же истина как то́, что солнце — звезда, как то́, что Эраст мог рассчитывать только на боль, хриплые и пошлые слова, шлепки по взмокшей коже о его, похолодевшую за мгновения. Разве не так? Все, кто говорят иначе — лгуны! Они хотят забрать шанс на счастье! Да, счастье может быть таким. Не им судить. Лишь ему принять решение. И он давно его принял. Если Яше милому так нравится — значит так и будет. Эраст с силой повторяет эти два слова. Стокгольмский Синдром. Красиво звучит, да и только. Не прав он всё-таки был. Стокгольмский синдром — это безудержная любовь к убийцам и своим насильникам. А Яков ведь не такой. Яков хороший. Ему просто надо было тогда, а кто такой Эраст, чтобы противиться ему? Он ещё готов, лишь бы снова услышать «хороший мальчик» и звук шлепка по ягодице. Не болезнь это, неправда. Это же любовь. Пусть Яша и не вспоминает пока. Эраст готов ждать, пока снова освободится. Пока снова полюбит. На несколько минут, смешанных со спермой и болью.