А если бы...

Похороны проходили скомкано и словно бы мимо. Обито ощущает, что он совершенно не отражает реальность - казалось, что он только-только упал на колени у крупного камня с вязью фуин-печатей, а на ноги встал уже на коноховском кладбище, мокрый до последней нитки из-за холодного, пробирающего до костей осеннего ливня. Вокруг стоит много людей - сослуживцы Кушины, её товарищи по оружию, подруги, знакомые, её юные подопечные с её родным сыном на руках и горюющий муж. Вокруг так много людей, но так мало тех, кому по-настоящему приносит боль эта утрата - сослуживцы, товарищи по оружию, знакомые: они пришли отдать ей честь, как достойному шиноби и сильному джинчуурики; подруги пришли для того, чтобы оплакать весёлую и лёгкую женщину, которая по каждому первому зову спешила помочь каждой из них; подопечные же и горюющий муж скорбели о той, что была частью их семьи и в чьих сердцах было отведено для неё по-настоящему особое место. От концентрированного горя и отчаяния, зависшего в воздухе, дышать было почти невозможно - каждый глоток воздуха обжигал дыхательные пути так сильно и болезненно, что хотелось плакать. Глаз Обито и без того щипало, но он не мог плакать - казалось, что он выплакал уже всё, что в нём было. Слёз не было, потому что их заменяла всепоглощающая тоска от осознания того, что всё, это конец. Чудес в этой жизни не бывает, а если и бывает, то их лимит ограничен; и, кажется, их не-кровная семья исчерпала их в тот момент, когда чудесным образом Обито был спасён из-под камня, а Какаши обрела новую силу, подвластную, по определению, только представителям клана Учиха. Обито не хочет об этом думать - он не сторонник глубоко копать и анализировать своё состояние, мысли, действия и последствия поступков, но сейчас... сейчас он не может по-другому. И он начинает понимать Какаши. Обито хочется выть, упав на колени и до тупой боли стуча кулаками об землю от осознания того, насколько он был, на самом деле, бессилен и бесполезен - он не смог спасти Кушину, не уберёг её; не смог даже помочь учителю в борьбе с тем шиноби, разрушил их семью. Обито даже не смог банально отомстить за то, что тот шиноби сделал, и эта его слабость жгла его изнутри. Собственная беспомощность казалась чем-то отвратительным и тяжёлым, что упало на плечи Обито неподъёмным камнем и теперь даже мешало нормально дышать. И Обито понимает - Какаши чувствовала себя так с того момента, когда она не смогла уберечь Обито от того самого злосчастного камня; с того самого момента, как не успела вовремя помочь Рин. Обито теперь понимает это чувство, и он осознаёт, насколько это всё отвратительно и правда, правда страшно. Потому что после такого, после событий с Девятихвостым, недолго и сломаться. Эта мысль не отрезвляет, но заставляет вспомнить о том, что Обито не один. Он медленно переводит взгляд вправо: он смотрит на всхлипывающую, утирающую нос и глаза Рин, которая так и не сняла дорожного плаща - она только-только вернулась из своего путешествия, о котором она так хотела им всем рассказать, но вместо тёплого дома и почти-семейного застолья она получила мраморную плиту с зарытым под ним телом Кушины; он смотрит на Кайто, совершенно бледного и подавленного, сжимающего в своей ладони дрожащие пальцы Рин и искренне скорбящего о той женщине, что так радушно приняла и поверила в кого-то, вроде него; он смотрит, наконец, на Какаши. Она стоит и не шевелится совершенно; Обито приходится очень сильно напрячь зрение просто для того, чтобы увидеть, как едва заметно вздымается от дыхания её грудь. Она неподвижна, у неё даже не дрожат плечи, хотя по её потемневшим от влаги волосам и чёрной обыкновенной кофте стекает огромное количество воды; даже не смотря на то, что она только что хоронила ту, что ласково называла её "дочерью". Обито догадывается, что Какаши не плачет - она просто стоит и молча скорбит, чуть ссутулив спину и смиренно опустив голову перед мраморной плитой, на которой выбито такое родное для них всех имя; которое они надеялись увидеть на надгробии ещё очень и очень нескоро. И даже сейчас, когда её лица не видно совсем, Какаши выглядит... грустной. Вся её фигура словно бы пропитана трауром, который слишком крепко въелся в её жизнь и который Обито так ненавидит. Его от мыслей отрывает короткое касание к его плечу - Обито тут же вздрагивает, когда его вырывают из водоворота мыслей, и смотрит на Асуму, который крепко держит в зубах уже дотлевшую, влажную сигарету, которую он, кажется, скурил очень и очень давно. Асума же не говорит ничего и коротко кивает в сторону плиты, от которой отходит Джирайя, возложивший на холодный и влажный камень один яркий красный цветок. Обито понимает Асуму без слов, кивает ему только благодарно и сам двигается к плите. Он приседает перед ней и касается мрамора своей ладонью; ему положить нечего. - Простите, госпожа Кушина, - говорит Обито одними губами и гладит камень под своей ладонью. Пальцы сводит от холода. - Я не смог быть вам полезен. И... спасибо вам за всё. Я приложу все силы для того, чтобы ваша... ваша смерть не была напрасной. Обито замолк, глядя на выбитое на плите имя Кушины Узумаки и словно бы ожидая ответа. Ответа, конечно же, нет, и не будет уже никогда, сколько бы Обито не ждал, потому он поднимается с места и уступает место всё ещё рыдающей Рин, которая коротко сжимает в своих пальцах мокрую ладонь Обито и только после идёт к могиле, чуть покачиваясь из стороны в сторону и секундой позже бессильно оседая на траву под своими ногами. Обито больно на это смотреть, потому он отворачивается и шагает к выходу с кладбища; перед могилой остаётся всего несколько человек. А Обито тяжело, он не в силах смотреть на надгробие той, что заметила ему мать. Находится рядом с могилами своих родителей Обито было проще; возможно, оттого, что он и не помнил их живыми и знал их только как холодный камень. Тут же, когда ты видел смерть и видел труп того, кто был тебе важен, были ощущения совсем другими. Испытывала ли Какаши тоже самое, когда стояла перед остывающим телом своего отца? И сейчас, сейчас она испытывает тоже самое, когда навещает на кладбище одинокую и плохонькую могилу Сакумо Хатаке? От одних лишь мыслей об этом Обито останавливается прямо посреди дороги как вкопанный и смотрит на свои собственные ноги. Он видит мельком, как подрагивают от холода его руки, засунутые в карманы - Обито даже сам не мог осознать, в какой именно момент он перехватил такую привычку у Какаши -, видит, как по его обычным чёрным бриджам стекает вода и думает о том, что сейчас Какаши совсем одна; снова. Она снова осталась совсем одна после смерти того, кто был ей важен, совсем как раньше, потому что остальным вряд ли будет до неё - остальным бы хоть как-то справиться с собственной печалью. А Какаши нельзя так оставлять, ни за что нельзя, потому что она, на самом деле, ранимая, очень беспокойная и такая чувствительная. Обито не простит себя, если сейчас Какаши останется одна. С этой мыслью он резко разворачивается аккурат на сто восемьдесят градусов, вытаскивает руки из карманов и срывается на бег, едва не подскользнувшись на мокрой дороге. Дыхание тут же перехватывает, но Обито бежит обратно так быстро, как может, потому что его толкают вперёд мысли о Какаши; о том, как ей плохо сейчас и что её нельзя оставлять ни на минуту. Когда угодно, но только не сейчас. Обито плевать на дождь, который во время бега больно бьёт по лицу, плевать на холодный осенний ветер. Ему плевать, правда, потому что сейчас есть вещи гораздо важнее. На кладбище уже пусто, когда Обито прибегает туда. Все разошлись, и единственное, что напоминает о недавно произошедшем здесь, это свежая могила и недавно срезанные алые цветы. Но перед могилой пусто - возле неё нет никого, и Обито тут же замирает, оглядываясь по сторонам. Никого не видно, никого... Куда же могла пойти Какаши? Точно не домой - она терпеть не может свой дом, потому чаще всего и бывала в доме Кушины и Минато. Где же она? Мозг работает с такой скоростью, что сам Обито плохо осознаёт в полной мере ход своих мыслей - фрагменты теряются, и он думает словно бы перепрыгивая с одной догадки на другую. Его сознание мечется, а в голове всплывает каждое уединённое место в Конохе - те места, которые Какаши наверняка нравились больше шумных улиц. Он вспоминает и дерево на краю одной из тренировочных площадок, вспоминает и тихое место на крыше самых высоких домов в деревне, вспоминает даже одиноко стоящий на окраине старый-старый дом, где, как Минато рассказывал по секрету, раньше жила Какаши с отцом. Обито вспоминает все эти места, но ноги его почему-то несут в совершенно другом направлении, хоть в голове созревают всё новые и новые варианты, хоть Обито и сам теряется от обилия возможностей. Он не знает, просто не представляет, куда могла пойти Какаши, но отчего-то движется он так уверенно и быстро. Не смотря на внутреннюю растерянность, Обито оказывается на горе с лицами Хокаге уже спустя всего несколько минут. И смотрит на сгорбленную спину Какаши. Только сейчас Обито вдыхает - лёгкие жжёт, и у Обито складывается впечатление, что он не дышал до сих пор вообще, не делал от волнения ни единственного глотка воздуха. Только сейчас ему становится легче - когда он видит ту, за которую у него так болит сердце. И которая вдруг оборачивается к нему коротко, аккурат левой половиной своего лица; той самой, которая теперь полностью скрыта и за плотной тканевой маской, и за родным протектором их деревни. Но не смотря ни на что Обито кажется, что Какаши смотрит на него, смотрит тем самым глазом, который он ей и подарил. - Ты куда так бежал? - спрашивает она, но даже сквозь шелест дождя Обито слышит, как её голос дрогнул. Или он это больше чувствует? - Это место не похоже на то, куда бы ты мог торопиться. - Я и не к месту пришёл, - говорит Обито и теперь уже медленно идёт к Какаши ближе. Голос сбивается из-за отдышки, но ему так восхитительно-плевать. - Я к тебе. Какаши замолкает и Обито кожей чувствует, как она удивлена. Это вдруг вызывает в нём улыбку - слабую, чуть горькую, но искреннюю. Ему тяжело улыбаться из-за нахлынувших событий, но сейчас такой жест кажется Обито правильным. Равно как и то, что он неспешно садится рядом с Какаши, справа от неё, чтобы видеть затянутый пеленой пепельный цвет её невероятных глаз, который Обито так самозабвенно любит. Он садится на мокрый и Холодный камень и упирается руками по обе стороны от своего тела, едва-едва не касаясь своей ладонью тонких и бледных пальцев Какаши. А Какаши снова смотрит вперёд, на простирающуюся перед ними деревню, подтянув одно колено к груди и устроив на нём свою левую руку. Она сидит так и больше не шевелится - просто смотрит вперёд, не то на тяжёлое и низкое небо, не то на словно бы посеревшую деревню. А может, она смотрит на горизонт: далёкий, тёмный и пугающий. Обито сам переводит взгляд туда же, куда и Какаши, и смотрит пристально, внимательно. Он словно бы силится найти там что-то, что облегчило бы их общую на двоих боль, от которой в груди разгорается неудержимое пламя отчаянного гнева и глухой тоски. Ответов нет и не будет, но Обито нравится смотреть туда же, куда и Какаши - вперёд; ему нравится сидеть рядом с ней, самыми кончиками пальцев ощущая исходящее от неё тепло. Ему так легче, потому что он знает, что Какаши рядом с ним; что он рядом с ней тоже и что она не одна. - Мы оба облажались, правда? - коротко и слабо хмыкает Обито; ему кажется, что он должен говорить сейчас. - Ни одно поручение не выполнили нормально. - И то верно, - говорит Какаши, но на её лице, в её голосе и глазах ни тени улыбки, даже горькой. - Два бесполезных дурака. Обито замолкает и косится в сторону Какаши - он ждёт когда она уже привычно назовёт себя бесполезной, как она привычно скажет, что хочет отдать ему его глаз, но вместо этого он слышит только тяжёлый вздох и видит то, как Какаши опускает голову. - Я думала, что стала сильнее, пока служила в анбу, - говорит она тихо. - Я столько разных техник скопировала, столько всего видела. А в итоге... В самый нужный момент меня не было рядом. Я позволила... Позволила госпоже Кушине умереть. Ничем не смогла помочь, никому - ни ей, ни Минато-сенсею. Обито хочет горячо возразить, хочет сказать, что Какаши там, вообще-то, была не одна, что нечего опять всё брать на свои плечи, но все эти слова вмиг улетучиваются, когда он видит, как в уголках невероятно красивых, поглощённых печалью глаз скапливается солёная влага. Внутри что-то ломается с хрустом, а сам Обито смотрит на это широко распахнутыми глазами - Какаши, на его памяти, никогда не плакала. Всегда оставалась сильной, стойкой, совсем как камень - она всегда выглядела так, что давала понять любому о том, что её ничто не сломит. Но сейчас именно та, что всегда казалась самой сильной из всех, плачет прямо на глазах Обито; пусть даже её слёзы тут же прячет тихий и холодный дождь. А Какаши словно бы и не чувствует этого - сидит всё так же неподвижно, и не смотря на то, что она сейчас так рядом, не смотря на то, что она так близко, Обито кожей ощущает, насколько Какаши одинока сейчас. От этого в груди что-то щемит, и Обито болезненно поджимает губы. Он никогда не видел Какаши такой - она всегда держала всё в себе, и её слёзы он не видел никогда; он даже искренне думал, что Какаши не умеет плакать. Он был почти уверен, что её не сломит ничто, и что он увидит что-то подобное только во сне, но... но сейчас Какаши сидит сбоку от него и тихо роняет солёные капли слёз. Сейчас она показывает ему ту свою сторону, которую не демонстрировала никому и никогда - сторону слабую, печальную. И этот уровень доверия с её стороны вызывает в Обито приступ трепетной нежности, которая до сих пор не могла найти для себя выхода. - Я снова потеряла того, кто был мне важен, - шепчет тем временем Какаши, а её тканевая маска, и без того мокрая насквозь, пропитывается и её собственными слезами. - Снова потеряла... Её голос надломился в конце, а плечи единожды дрогнули. Это была последняя капля для Обито, который наплевал на всё - на правила приличия, на собственную растерянность и грусть, на чёртову промокшую одежду - и протянул к Какаши руку. Он схватил её за плечо поначалу, резко, но осторожно, а после потянул на себя, роняя не сопротивляющуюся Какаши в свои руки; в свои объятия. Он тут же сгребает её в охапку, прижимает ближе к себе и пытается таким образом выразить свою поддержку, даже если взамен получит тычок под рёбра острым локтем или гордые слова о том, что Какаши не нужны эти все нежности. Обито готов получить это, но вместо всего этого он чувствует, как чужая рука обнимает его в ответ, а тонкие пальцы почти отчаянно сжимают его кофту на спине. Обито бы удивился, будь у него время, тому, что получил отклик, но ему не до этого - только сейчас, обнимая Какаши, он ощущает, как мелко подрагивает всё её тело. Он не видел этого до сих пор, но теперь... теперь он чувствует. Обито ничего не говорит, просто кладёт свои ладони на спину Какаши, гладит её почти невесомо и носом утыкается во влажные, потемневшие из-за влаги серебряные волосы. Он вдыхает запах полной грудью, на удивление чётко ощущая запах шампуня, дождя и всепоглощающей тоски, от которой у Какаши дрожат плечи и от которой она тихо всхлипывает. Обито слышит, как она плачет, ощущает, как она до боли сжимает в своей хватке кофту, захватывая и его кожу. Он ощущает, как Какаши цепляется за него, и от этого Обито ощущает смешанные эмоции - всё, начиная от радости, и заканчивая болью за её состояние. Обито так жаль видеть Какаши такой - сломленной, плачущей. Но Обито рад, то он здесь; рад, что может подарить Какаши поддержку и ощущение того, что, не смотря на их потерю, она всё ещё не одна. И никогда больше не будет. И Обито испытывает гнев. Самый настоящий гнев - разрушительную и необузданную ярость, потому что он знает, что тот, кто сделал это с их семьёй, до сих пор жив, ходит по этой земле и дышит тем же воздухом, что и они вдвоём. От одних лишь мыслей об этом Обито обнимает Какаши крепче, словно стремясь защитить её, хотя, конечно, защищать её сейчас не от кого. Но именно сейчас Какаши кажется слабой, тонкой, ломкой и по-настоящему нуждающейся в помощи. И Обито был готов дать эту помощь; был готов дать и способ, которым можно было бы заглушить боль. "Давай вместе найдём того, кто сделал это с госпожой Кушиной и убьём его." - Я устала терять, - говорит вдруг Какаши, даже сквозь кофту царапая кожу Обито своими ногтями. Она уткнулась носом в его плечо и давит всхлипы, как может, а её голос едва слышен. - Я больше не хочу так, Обито. Давай вместе... пожалуйста, давай вместе защитим нашу семью от невзгод. Давай больше не допустим того, что случилось с госпожой Кушиной. Обито чувствует, как по спине бегут мурашки, пока Какаши так отчаянно и сбито шепчет свои просьбы. Какаши говорила ему о защите, но не о мести; говорила о том, как уберечь ту семью, что у них осталась, но не как отплатить убийце той части семьи, что они потеряли. И Обито от этого прошибает. Не только от того, на сколько темны его помыслы в сравнении с мыслями Какаши, но и от самих её слов. Вместе. Она сказала вместе. И ради этого заветного "вместе", которое так важно для Обито, он отчаянно жмурится и кусает собственные губы едва ли не до крови. Ради этого тихого "вместе" Обито давит в себе гнев, добровольно изгоняя из сознания мысли о мести - пусть боль от потери Кушины всё ещё сильна, но остальная часть его семьи ведь до сих пор дышит. Как бы ни было горько из-за смерти Кушины, Обито необходимо двигаться вперёд - ради Рин, ради Минато-сенсея с Наруто. Ради Какаши. И пока они живы, Обито будет их защищать; месть может и подождать. Удивительно, какой эффект смогли произвести на Обито слова Какаши; удивительно, потому что сама она наверняка и не подозревала о том, сколь сильное влияние только что на него оказала. И она потом обязательно узнает; потом, но не сейчас - сейчас им обоим совсем не до чувств Обито, который просто медленно выдыхает, расслабляется и снова гладит тихо всхлипывающую Какаши по спине. Он успокаивает не только её, но и себя, и этот простой жест, ощущение в собственных руках той, что он любит и что является для него столь важной, и правда приносит долю успокоения. - Защитим, - убеждённо говорит Обито, в голосе которого закрепляется стойкая, твёрдая уверенность. Сам он обнимает Какаши и всерьёз начинает верить в свои слова. - Обязательно защитим. Больше никто из нашей семьи не умрёт, я обещаю тебе. Потому что мы защитим их всех, что бы им не грозило. Обито чувствует, как замирает в его руках Какаши, и чувствует вместе с тем, как под рёбрами сворачивается что-то тёплое. Ему так нравится произносить незамысловатое "мы", словно бы они являлись единым целым. И Обито нравилось, что Какаши не возражала и не перечила такой его вольности. Может, потому что это необходимо им обоим.