А если бы...

Итачи заметил. Обито был уверен в том, что Итачи заметил его состояние, и, как бы быстро Обито не взял себя в руки после этого, вопроса он уже не избежал; как и подозрений юного гения, не иначе. Итачи смотрел ему вслед, смотрел задумчиво и внимательно. Понял ли он, что Обито хочет сделать что-то? Гадать не было смысла; тем более что, Обито всё уже решил, пусть на решение у него ушло и чуть меньше пяти секунд. И это решение диктует ему сейчас идти по давно выученному маршруту от клановых территорий и до центра Листа. Это решение диктует ему, запрыгивая на внешний выступ одного из жилых домов, бессовестно заглядывать в окна одной конкретной кухни. Это решение диктует ему, заметив знакомую спину, впервые в жизни помедлить, делая вдох-выдох и возвращая естественное выражение своему лицу, и постучаться в оконную раму, привлекая внимание и не пачкая прикосновениями стекло. Какаши поворачивается к окну неспешно и размеренно, отрываясь от какой-то книги и скользя взглядом единственного видимого глаза по Обито. У того от вида чужого лица - хоть и привычно скрытого маской до самого носа - внутри всё переворачивается; не так, как обычно. И не так, как обычно, замирает в горле, стоит Какаши кивнуть, давая разрешение на вторжение, с которым Обито цепляется пальцами за край рамы и слабо тянет на себя. Окно поддаётся без проблем, податливо распахиваясь, так что Обито легко запрыгивает на узенький и крепкий подоконник квартиры Какаши и улыбается ей, взмахивая приветственно рукой. - Йо! - здоровается он бодро. - Ты рано сегодня, - беззлобно замечает Какаши, комфортно расположившись на своём стуле. - Я ждала тебя не раньше, чем к часу дня. Умеешь удивлять. - Да что вы все как сговорились сегодня? - возводит глаза к потолку Обито и горестно конючит. - Что Шисуи сегодня с самого утра эти свои шутки про опоздания городит, что ты про "рано" затираешь. - У кого он, думаешь, этих шуток понабрался. - говорит спокойно Какаши, а Обито тут же задыхается от возмущения, вскинувшись и уставившись на Какаши. - Эй! Что это за сговор против меня?! Он больше ничего не говорит, потому что Какаши смеётся коротко, тихо и спокойно, прикрыв на секунду глаза и расслабленно наклоняя голову вбок. Её снова отросшие, щекочущие лопатки волосы прячут за собой её расслабленное лицо, касаясь открытой кожи плеч. Она сейчас тоже - красивая. Как и несколько лет назад, красивая до невероятного, но теперь - по-особенному для Обито. По-домашнему, но всё также - по-блистательному. Хотел бы Обито просто любоваться ею и ни о чём не думать. Но не может; не сегодня. - Пошли гулять, - предлагает Обито, глянув на Какаши, смех которой затихает на одной мягкой ноте. Он улыбается, но улыбка его не выглядит такой же, как обычно; но он, правда, старается. - Или посидим, где тебе больше нравится. Искры в глазах Какаши уходят, растворяясь в тёмном пепле, и она теперь смотрит на него долго, внимательно; она словно бы тоже замечает. Они с Итачи этим очень похожи - пристальными взглядами, поразительной чуткостью. Но Какаши старше, у неё опыта больше, и Обито она знает лучше, потому она не просто замечает - кажется, она понимает. Это не напрягает также, как с Итачи; это вызывает стыд, потому что сегодня Обито пришёл к ней не просто так. Сегодня за его приглашениями на обычную прогулку кроется нечто другое, и из-за этого совесть жжётся под рёбрами, вызывая очень... неуютное чувство. Обито впервые чувствует себя так рядом с Какаши, и это, оказывается, так отвратительно. Обито с трудом может смотреть на неё сейчас, не испытывая при этом доли вины. А он ведь даже ничего ещё не сделал. Какаши же словно бы замечает его внутренние терзания - сама отворачивается, складывает книгу в подсумок (браслет на её руке из-за этого переливается в лучах ещё раннего солнца). Она встаёт, медленно и лениво потягивается, прикрыв единственный глаз, и поворачивается к Обито, который трёт собственную шею, отводя, всё же, взгляд. Но сейчас - не из-за чувства вины. Домашняя безрукавка Какаши - это нечто незаконное, потому что ты хоть тысячу раз думай о мировых проблемах, но прекратишь делать это в ту же секунду, когда тугие тренированные мышцы начнут перекатываться под тонкой тканью. - Сегодня я не в настроении ходить по каким-либо людным местам, - говорит Какаши ровно, не обращая внимания на неловкость Обито. - Потому давай сходим куда-нибудь, где мы будем только вдвоём. В любой другой ситуации Обито бы почудился в этом предложении какой-то намёк, который бы он с готовностью принял на свой счёт и, наверное, увёл бы Какаши в самое романтичное место, какое знал, но сегодня... Сегодня они всё понимают оба. И Какаши идёт ему навстречу, точно чувствуя, что сегодня Обито нужно. Это, всё же, была одна из причин, почему Обито любит её - за её понимание, за её поддержку и помощь, даже если они молчаливые и ненавязчивые. Когда всё устаканится, Обито обязательно скажет ей всё, что чувствует и думает. - Тогда, - подаёт он голос снова. - Как насчёт горы с лицами Хокаге? Там редко кто бывает, да и вид на деревню классный. Какаши задумчиво возводит взгляд к потолку, прикидывая, и медленно заключает: - Пойдёт. - и после секундной заминки добавляет. - Пройдём через лавку с тайяки? Судя по времени, ты ещё не завтракал. Обито не может сдержать улыбки, которая тут же скользит по его лицу. Улыбки мягкой, благодарной, почти трепетной. И отчего же Какаши такая замечательная? - Давай. Думаю, это будет очень хорошо. Какаши ему кивает, засовывает руки в карманы простеньких домашних бридж и ведёт головой; Обито понимает её мгновенно, тут же спрыгивая с оконной рамы чужой квартиры и замирая на внешнем выступе. Какаши же исчезает на мгновение из поля зрения, а возвращается к кухонному окну с сандалиями в руках. Она запрыгивает бесшумно на раму, на которой всего пару секунд назад сидел Обито, прямо так надевает обувь и только после встаёт рядом с ним, закрывая за собой окно. К лавке за тайяки они идут в сопровождении лёгких разговоров ни о чём, которые помогают Обито собраться с силами. Они покупают каждый по рыбке с начинкой, и Обито начинает есть прямо по дороге, не донося тайяки до хотя бы половины пути. Какаши после этого совершенно естественным и ненавязчивым жестом всучивает ему в руки собственную рыбку со словами, что сладкие начинки не любит и вообще покупала это для вечно голодного Обито, которому бы одной порции точно не хватило. Под рёбрами крутит от сладко-горького чувства, обволакивающего Обито со всех, кажется, сторон, пока он ест тайяки Какаши с заварным кремом и слушает беглый рассказ о её последней миссии, где Шисуи отлично себя проявил. До их сегодняшнего места они добираются спустя меньше, чем сорок минут. Обито уже доел всё, что мог, потому он с совершенно свободными руками плюхается на землю у самого края горы и свешивает ноги вниз. Какаши садится рядом, продолжая рассказывать что-то относительно-бытовое в рамках их совместной с отрядом анбу жизни. Обито слушает её, но вполуха лишь, больше наслаждаясь звуком её голоса. Оттягивая момент. Но когда Какаши обращается к нему, скосив быстро в его сторону взгляд, тормозить уже нельзя. Некуда. - Как проходят ваши клановые тренировки? - спрашивает она, и Обито, дав себе секунду, улыбается снова и живо начинает: - Отлично! Шисуи в поединках такой хитрый, собака, стал, чёрт за ним угонишься. Конечно, - добавляет тут же. - Я угоняюсь, я же тоже не просто так всё это время хернёй страдал. И Итачи ничуть не хуже - в тактических приёмах и многоходовках он переигрывает даже Шисуи, хоть опыта и недостаёт. Думаю, вы бы сработались, у вас склад ума почти один в один. Какаши задумчиво мычит что-то в ответ и отворачивается. Медлит, ничего не говоря. Обито пользуется этим, набирает в грудь больше воздуха и почти без запинки продолжает говорить. Он говорит-говорит-говорит привычным лёгким тоном, рассказывает об успехах всех троих, примешивая в свой монолог беглые шутки и сетования на чужие успехи; также, как он и делал это обычно. А Какаши слушает, слушает молча и внимательно; Обито чувствует, как меняется её настрой. Чувствует, как она начинает... осознавать, улавливая все его намёки. - Как узнал, что Шисуи рассматривают на повышение? - спрашивает она после рассказа Обито. А у того все нервные окончания оцепляет волнительная дрожь, которую при Какаши (только при Какаши) он сдерживать никогда не мог. - Догадался, - честно признаётся он. - Перспективный же, да ещё и не дурак. Его бы наверняка в ближайшее время назначили капитаном какого отряда. Какаши кивает, давая понять - ответ принят. И для Обито зависшая между ними тишина больше не приятная и не комфортная. Он чувствует себя всё более погано, а по мере того, как тянется и тянется время, почти осязаемо зависшее между ними, становится только ещё более неуютно. Обито впервые чувствует себя так рядом с Какаши; впервые не знает, куда себя девать, потому просто сидит, вскинув взгляд и глядя в светлое, прозрачное утреннее небо. Обито не нравилось положение в клане больше, чем Шисуи и Итачи могли подозревать, и сидеть на месте становилось всё сложнее. Потому что Обито чувствовал - не смотря на их с Шисуи оппозицию, не смотря на всех перетянутых на их сторону Учиха, глава клана был непреклонен. Фугаку неумолимо толкал их всех к краю, и повлиять на его решения мирными способами оставалось всё меньше шансов. Они не справлялись, и Обито это понимал; им нужна была помощь, и Обито понимал это тоже. И очевидно, какой являлась самая лучшая помощь в нынешних обстоятельствах. Доносить Минато-сенсею о нынешнем положении клане Учиха за спинами своих друзей Обито до сих пор считал слишком позорным и не-товарищеским, а его предложения о том, чтобы рассказать всё Хокаге, Шисуи бы не принял. Зато он принял точку зрения Итачи; так, как делал это всегда. И всё, что нужно было сделать Обито - немного поторопить события, чтобы всё не успело стать хуже, чем есть. И выбрал он для этого самый низкий, как даже по его собственному мнению, способ. Шисуи хорош, хорош достаточно, чтобы идти по карьерной лестнице без задержек. И при таком раскладе логично, что в команде Какаши останется свободное место; место, куда ещё один гениальный Учиха с прекрасным уровнем владения Шаринганом вписался бы более чем гармонично. Обито едва не поджимает губы из-за этого, и вдруг видит периферийным зрением, как Какаши поворачивается к нему. Едва не вздрагивает, слишком напряжённый для того, чтобы быть спокойным, и смотрит на неё в ответ, пересекаясь взглядом с тёмным пеплом. Какаши смотрит на него, и в её пристальном взгляде мелькают отблески задумчивости совсем иного толка. Такой она была на несложных, но важных миссиях: расслабленная, текучая, но внимательная до страшного. И сейчас она такая же - вертит в руках единым слитным движением травинку в пальцах и смотрит-смотрит-смотрит, не отрываясь. - Что-то случилось, верно? Обито дрожь пробирает до самого спинного мозга. Конечно же, она понимает; понимает, чувствует и улавливает, да настолько чётко, как этого не делал никто и никогда. Под таким взглядом Обито при всём желании не сможет соврать; да и разве хочет он этого в полной мере? - Прости, - говорит он тихо, взглядом упираясь в собственный колени и ссутулив спину. - Я не могу пока что рассказать. ...но, как бы сильно он не хотел быть честным сейчас, он не хочет с концами втягивать Какаши в проблемы их клана. Он не хочет, чтобы преисполненная чувством безграничной ответственности Какаши взяла на себя роль непосредственного участника, потому что тогда она, из желания помочь, полезет на самое дно. Она нырнёт следом за Обито, но он знает, что это чревато; особенно для неё. Для той, кого его клан не выносит по определению. Какаши наблюдает за ним не моргая, смотрит внимательно. А после вдруг - Обито видит краем глаза - кивает и отворачивается, рассеивая внимание и глядя на деревню перед ними. - Хорошо, - соглашается ровно. - Расскажешь, когда сможешь. А к Итачи я присмотрюсь. Обито резко поворачивает в её сторону голову, распахнув единственный глаз. Какаши всё такая же спокойная - в её образе едва ли различимы хотя бы отголоски настороженности или задумчивости. Она... не задумывается. Совсем. - Ты, - В горле пересохло вдруг, и Обито сглатывает, начиная снова. - Правда не будешь спрашивать, зачем мне это? Какаши не двигается, даже не смотрит на Обито больше. Не хочет ли заставлять его теряться под её взглядом? Не хочет ли оказывать давление? Или, быть может, она... разочарована? Разочарована тем, что Обито пользуется её положением, пользуется её благосклонностью, пользуется... Обито передёргивает плечами. Мысли - тучные, мрачные - скребутся о внутреннюю сторону черепа, лишая покоя. Ему совестно и немного горько даже, и смыть это ощущение никак не получается. Он поймёт, если у Какаши в груди осадок точь-в-точь, как у него; поймёт, если после этого между ними снова разверзнется пропасть. Сможет ли он после этого оправдаться перед ней? Да и захочет ли она слушать его тогда? Обито немного страшно, но он более, чем чётко осознаёт - если он хочет сохранить покой родной деревни, которая ему гораздо ближе собственного клана, то ему нужно ускорить события. Ему необходимо вмешаться, чтобы свести потери к минимуму, но... отчего-то из-за этого его вмешательства на душе делается скверно. Возможно, как раз оттого, что но своими действиями противоречит сам себе. Он не желает втягивать Какаши в беды клана Учиха, но при этом именно её он просит взять Итачи под крыло как можно скорее. Он не хочет посвящать её в свои планы, но всё же именно ей он на существование этих планов намекает. Обито лжёт, когда говорит о том, что не хочет втягивать Какаши. Он нагло, чертовски нагло лжёт, потому что он очень хочет, чтобы Какаши сражалась с ним вместе. Потому что одна лишь её поддержка, одно лишь понимание того, что она на его стороне, даёт ему силы; так было до сих пор, так есть сейчас и так будет и в дальнейшем. Но сейчас логика его идёт вразрез с его желаниями - ему диктуют держать Какаши как можно дальше от всего этого, далеко настолько, на сколько это вообще может быть возможно. И Обито разрывает; от этого он противоречит сам себе и делает всё и разом: просит помощи, но не рассказывает, зачем; намекает на планы свои, но в полной мере не рассказывает ничего. О чём вообще может идти речь после подобного? Разве будет Обито после этого иметь хоть какое-то моральное право смотреть на Какаши? Разве сможет он потом говорить о симпатиях, о привязанности, да даже о банальном... - Я доверяю тебе. Обито вздрагивает от звука голоса Какаши. - Если ты делаешь что-то, значит, так нужно. Обито поджимает губы; органы под рёбрами скручивает так, что становится совсем неуютно и противно. От самого себя. - Как ты можешь так слепо доверять мне? - спрашивает он, заламывая брови. - Это же безрассудно, Какаши! Совсем на тебя не похоже! - Ты никогда не давал мне ни одного повода сомневаться в тебе и твоих действиях, - пожимает плечами Какаши. Голос её звучит... успокаивающе. - Иной раз я думаю, что ты гораздо надёжнее меня самой. Вдоль позвоночника мурашки проходятся - Какаши говорит так просто и открыто такие важные слова, что Обито тратит целую секунду на то, чтобы осознать их смысл. А когда осознаёт, не может спокойно сидеть - опирается о собственную одеревеневшую руку и наклоняется в сторону Какаши, глядя на неё серьёзно, волнительно. Пульс начинает грохотать в висках; Обито сглатывает, потому что в горле вдруг пересыхает. - А если бы, - говорит он тише. - Я сказал, что нужно прыгнуть отсюда? Какаши поворачивает к нему голову и смотрит прямо в единственный обитов глаз. Она выглядит умиротворённой и при этом - невероятно уверенной. - Я бы прыгнула. - говорит она спокойно. И это её спокойствие, её уверенный взгляд и непоколебимая решимость в словах никак не вяжется с тем, что она говорит. И от этого внутри всё подрагивает, сворачиваясь, и тепло растекается под рёбрами. А Какаши тем временем пожимает плечами и добавляет: - Но ты бы такого никогда не сказал. Обито сдавленно хмыкает, кивая. Потому что - да, никогда бы не сказал. И оттого, насколько же хорошо она его знает, под рёбрами всё дрожит, подрагивает, расцветая от трепетного и яркого волнения. Как же, всё же, просто Какаши влиять на его состояние; перед ней Обито всегда будет открытым и простым, вне зависимости от прошедшего времени и от его возрастных изменений. Уязвимым и восприимчивым к её словам, и это даже не ощущается слабостью. Это ощущается волшебством; магическим влиянием, с которым Какаши так просто снимает с него отягощающее чувство вины, скидывает с его плеч все волнения, и взамен - вкладывает в его грудь самый ласковый и самый приятный на свете трепет. - А если бы, - продолжает Обито, невольно наклоняясь к Какаши ниже. - Я попросил снять маску? Какаши медлит всего одну короткую секунду, после которой она, не меняя тон ни на йоту и не отстраняясь от Обито ни на сантиметр, говорит: - Я бы сняла. И это - край, точка невозврата. Апогей для Обито, у которого мгновенно отказывают от враз вспыхнувшего волнения все органы, и только пульс в ушах гремит, не оставляя места ни для каких других звуков, кроме голоса Какаши и заполошного стука собственного сердца. Это - рубикон, пересечение которого Обито откладывал из страха, что слишком от него далёк. А оказалось - нет, его от заветной черты отделял всего шаг. Шаг, который Какаши помогла ему совершить одним махом, одним мощным прыжком, враз осознав то, что Обито... Обито так близко к ней. Близок достаточно, чтобы сейчас, склонившись над почти полностью скрытым лицом, глядя в единственный видимый глаз, положить одну свою ладонь поверх аккуратного девичьего запястья и сипло прошептать: - Прошу. Прошептать: - Сделай это для меня. Какаши медлит снова, прикрыв видимый глаз и словно бы решаясь. Она сейчас могла бы сбежать, на самом деле, могла бы уйти - Обито не настолько уж и крепко её держит, да и не стал бы он её удерживать никогда. Он лишь просто прикасается, замирает совсем близко от чужого лица, но пути к отступлению сознательно оставляет, готовый принять любое её действие. Потому что не хочет давить, не хочет наседать; потому что не хочет злоупотреблять доверием, что Какаши ему демонстрирует сегодня беспрестанно, каждую новую секунду расширяя границы дозволенного. Потому что уже сейчас, находясь так близко к ней и чувствуя ладонью тепло её светлой кожи, Обито медленно и планомерно дуреет от восторга, съезжая с катушек от вида открывшихся перед ним возможностей. И Обито, как в замедленной съёмке, наблюдает за тем, как Какаши кивает, всё также не открывая глаз. Наблюдает, не моргая, как длинные и гибкие пальцы подцепляют самый край тканевой маски и тянут её вниз, обнажая светлую кожу сантиметр за сантиметром. Сначала Обито видит ровный нос, высокие скулы и бледные щёки, а после - аккуратные, пухлые губы, острый подбородок и умилительную родинку с левой стороны, аккурат под нижней губой. И Обито видит, видит и жадно запоминает, выжигая на сетчатке глаз. У Какаши на лице нет никаких деффектов, которые она могла бы прятать за маской - нет ни несчастной заячьей губы, на которую в своё время думала половина их бывших одноклассников, нет странной формы носа, в которую и без того верилось слабо, нет даже никакой бородавки, которая портила бы молочно-белую кожу, кажется, даже не тронутую солнцем ни разу. У Какаши обычное, человеческое лицо с глазами, носом и губами, но - совершенно без изъянов. И Обито также честно, совершенно искренне может сказать: это самое красивое лицо, что он видел хоть когда-либо. Он может сказать, прошептать, прокричать на весь чёртов мир, чтобы каждый услышал ту истину, которую Обито осознал в свои четырнадцать лет: Красивая, невероятно красивая; самая-самая. Но Обито не говорит, не шепчет и не кричит - он смотрит только неотрывно, не моргая, выбивая этот вид клеймом на собственных костях и сглатывает волнительно. Теперь в нём теплится единственное чёткое желание, которое не чудится аморальным или грязным. То желание, которое Обито не в силах оспорить, затоптать, спрятать в самые глубинные недра собственного сознания, а сдерживать - так тем более. От хочет коснуться. Открывшиеся возможность слепят вседозволенностью, которую Какаши так благосклонно не глушит, потому Обито - взволнованный, с полностью отказавшими тормозами - тянет свободную руку к лицу Какаши. А та сидит, не двигаясь, предоставляя Обито полную свободу и позволяя ему всё, что так хочется; только ресницы светлые трепещут, выдавая такое же, новое для них обоих, волнение. Приоткрывает только глаз, стоит пальцам Обито коснуться её щеки, и не уворачивается, не отстраняется, хотя - могла бы; хотя не любит прикосновения лишние. Не любит, но - позволяет, теперь глядя аккурат в чужой блестящий чем-то невероятным, неописуемым глаз. А Обито проводит подушечками пальцев по линии скул, с восторгом оглаживает ладонью мягкую, почти нежную кожу щеки ладонью, тянется выше и натыкается пальцами на жёсткую ткань протектора. Обито едва ли задумывается, что делает, потому - со всё тем же полным благоговейного трепета лицом пальцами поддевает край протектора их деревни и тянет медленно верх, снимая его и откладывая в сторону. Теперь он видит всё - весь чистый лоб, на который падает пара серебристых прядей, длинный и уже застарелый тонкий шрам, росчерком пересекающим сомкнутые веки левого глаза. Обито проводит осторожно по шраму, ощущая его неровные края и то, как под тонкой кожей пульсирует кровь. Видит, как под его пальцами непривыкшая к прикосновениям Какаши расслабляется, а её ресницы перестают так волнительно трепетать. Словно бы она напитывается уверенностью от его прикосновений. И это - такой показатель доверия, который кажется Обито дороже всяких прочих. Это тот знак, который позволяет Обито провести большим пальцем по веку Какаши и замереть, держа ладонь на открытой и горячей щеке и поглаживая кожу. - Пожалуйста, - неожиданно-хрипло, совсем тихо просит Обито. - Пожалуйста, открой глаза. И просьба выходит срывающейся, щемяще-искренней и до неловкого трепетной. И Какаши, помедлив, всё также медленно открывает левый глаз, позволяя Обито увидеть его собственный, сверкающий в глазнице Какаши, Шаринган с тремя томоэ. И Обито смотрит в разномастные глаза Какаши, смотрит и понимает то, насколько же он потерян и глубоко, беззаветно влюблён. Сочетание естественного тёмного пепла и переливающегося алым пламени с вкраплениями угольно-чёрного доводит до дрожи, лишает последних остатков рассудка. От этого вида, от осознания того, как же гармонично и правильно смотрится это в обрамлении белёсых ресниц, Обито теряет голову, безостановочно и невероятно осторожно прикасаясь к открытому для него - о, Ками, только для него одного - лицу Какаши. Прикасаясь, гладя, и шепча: - Какая ты красивая... Обито шепчет это легко и искренне, и также искренне он может признать то, что Какаши сводит его с ума, делая самым счастливым и самым безумным одновременно. И ведомый этим окрыляющим, захлёстывающим его влюблённым безумием, Обито, наконец, подаётся вперёд и целует ту, что засела в его сердце и живёт там уже целых шесть лет.