Other side

Вода точит камень нежно, постепенно, стараясь не ранить, а вот любовь действует с точностью до наоборот: она режет ножом по сердцу и причиняет страшную боль. Тео провел пальцами по струнам расстроенной гитары, извлекая из-под них горькие, короткие ноты. Мотив хорошо известной ему мелодии залег где-то между грифом и декой, но дальше играть ему не хотелось: то ли ситуация не располагала к музыке, то ли мысли были совсем не о ней. Они вернулись (по правде сказать, доползли) домой меньше часа назад. Лиам был совершенно разбитым и растерянным, так что у Энни практически все время ушло на то, чтобы успокоить брата. Сейчас Рэйкен слышал только его размеренное, чуть замедленное сердцебиение — значит, волчонок спал. Тео его не совсем понимал. Бретт и Лиам были соперниками, очевидно, не только на поле, так почему Данбар так убивается? Рэйкен понимал, что Лиаму больно, ведь он мог бы предотвратить гибель таких же, как он, но все же омега внутри него сомневался в мотивах беты. Химера невольно сравнил погибших Лори и Бретта с Лиамом и Энни. Так вот она какая, братско-сестринская любовь. Они и умереть друг за друга готовы, не то что просто пожертвовать чем-то ради из благополучия. Когда-то очень, очень давно такая любовь жила и у него в сердце. Тара. Его сестра была рядом даже тогда, когда казалось, что жизнь катится к чертям. Например, после развода родителей только Тара не забыла о существовании маленького Тео, который и понимать не понимал, почему вдруг отец начал собирать большую сумку и затем, даже не обняв его на прощание, что всегда делал, хлопнул перед его любознательным носом дверью. Четырехлетний Тео был слишком мал, чтобы понять причину поведения того, кого он звал "папой", но уже довольно взрослым, чтобы впервые познать предательство. Единственная, кто его понял — Тара, которая затем разделила непонятную ему, но всеобъемлющую боль в его маленькой груди. Она всегда защищала его. Оберегала от порой злого отчима, одевала его шестилетнего в школу, готовила вкусные печенья, кормила, когда он впервые сломал руку, читала ему сказки, отвлекая от зелени больничных палат, когда он болел пневмонией, заботилась о нем даже тогда, когда он этого не заслуживал. А он никогда не заслуживал, наверное. Чем же он ей отплатил? Легко. "—Поверить тебе? Парню, который убил свою собственную сестру, когда ему было девять? — Вот именно, когда мне было девять. Я также верил, что парень в красном костюме спускается по дымоходу, чтобы доставить подарки. Поэтому, когда объявились трое людей в масках и сказали мне, что моя сестра хочет, чтобы я забрал ее сердце, я поверил им..." Разговор со Стайлзом, который, кажется, покрылся пылью от прошедшего времени, всплыл в памяти внезапно, почти неожиданно. Рука сорвалась со струн, рождая кривые звуки вместо простых, красивых и понятных нот. Он не врал Стилински. Это теперь, конечно, неважно, потому что Стайлз никогда не будет ему верить, но боль от старой раны, которая терзала не его сердце, снова потянула его в пучину отчаяния. Ещё немного — и Тара вновь вернётся в обличье его самого страшного кошмара, чтобы забрать то, что по праву принадлежит ей. Он не врал ни Стайлзу, ни самому себе. Парадоксально, но химера, которого порой считали хитрее Ногицунэ, не солгал. Он не хотел ее смерти, он просто верил, что она этого хочет. Он верил, что помогает ей. Он давно смирился — заслужил. Рэйкен не боялся ее, когда она стояла напротив него в больнице, когда он ещё жил в пикапе, — сожалел. Потому что знал — лишь он и он один виноват в ее смерти. Тогда, ночью десятилетней давности, он разрывался между желанием спасти сестру от мучений и верой в то, что те странные люди в странной одежде сказали правду. Спустя десять лет странные люди сказали, что он — провал. И он озверел. Не потому, что оскорбился, а потому, что получил подтверждение того, что он — убийца. Цинично прозвучит, но он напрасно оставил ее в ручье. То, от чего он скрывался много лет, явилось ему простым доказательством. Он убил Тару. Но живёт и по сей день только благодаря ей. Глаза, буравящие нежно-голубую стену уютной кухни, наполнились слезами. Жизнь — та ещё засранка. Рэйкен перевел взгляд на вазу с слегка увядшими цветами, часто моргая в попытке загнать слезы обратно под ресницы. "Предпочитаю лилии", — мелькнула фраза, которую пару дней назад он сказал Энни. Лилии потому, что Тара их любила. Сколько бутонов покоятся на дне того ручья? Больше сотни. "В следующий раз я поставлю лилии", — пришел на ум смиренный, понимающий ответ Энни. Странным образом, почти незаметно для него самого мысли перешли в другое русло. Он спасался от собственного "я"? Он просто хватался за то, что могло его отвлечь. Энни Лореля́йн Данбар. Девочка с голубыми глазами и каштановыми волосами до острых лопаток. Ее полное имя он узнал случайно, когда в начале учебного года относил ей медицинскую справку, которую она по случайности забыла. Два месяца назад он проснулся на парковке в пригороде Бейкон Хиллс оттого, что его кто-то позвал. По имени, как уже давно никто не называл. Он точно понял, что это была девушка, но рядом с машиной не было ничего, кроме лучей восходящего солнца. А потом, спустя месяц скитаний, Лиам, случайно увидевший его пикап поздно ночью около круглосуточного магазина, подобрал его, как бездомного щенка, и сказал, что не может позволить человеку, который спас ему жизнь, бродяжничать от заправки до заправки. Тео не выносил жалости, но ещё больше он не выносил холода и одиночества. Поэтому, бог весть как, он согласился на предложение Лиама жить у него. Данбар упоминал о своей сестре лишь однажды, да и видел ее Тео только раз, в сумерках и в зеркало заднего вида, когда уезжал из города, а Лиам прощался с ним. Образ Энни до определенного момента был некой тайной, потому что Лиам скрывал свою волчью сущность и от нее, стараясь уберечь. Когда он приехал к небольшому дому с уютным ухоженным садом, ему показалось, что во дворе царит странная атмосфера, теплое дыхание которой он уже давно не чувствовал — лет, кажется, с семи. Странное ощущение свободы, дома и по-человечески приятной защищённости привносило с собой и некий дискомфорт, словно он — чужак и вор, которого тут не ждут. Ему было чуждо это светлое ощущение, и он бы убрался сразу же, если бы дверь, около которой они в тот момент стояли, не открылась с тем же уютным скрипом. В первые секунды он подумал, что за порогом стоит сонный близнец Лиама, настолько это удивлённо-растерянное выражение ему было знакомо. Энни и Лиам были очень похожи, вот только черты лица у девушки были нежнее, губы — пухлее, а глаза отливали более глубокой синевой, чем у Лиама. Когда он успел заметить все эти детали? Когда она спросила, что случилось, Рэйкену показалось, что тембр ее голоса кажется ему знакомым. Впрочем, он не мог утверждать наверняка из-за смертельной усталости, от которой тогда у него подкашивались ноги. Тео усмехнулся своим мыслям, когда вспомнил, как Энни из невинного существа, знать не знавшего, кто перед ней, превратилась в настоящую бестию, поняв, что Тео — тот самый Рэйкен, который пытался убить Скотта при помощи Лиама и мучил Лидию. Как он выжил, для химеры осталось загадкой. Лиаму потребовалось не меньше часа, чтобы убедить свою сестру — Тео не враг. В ту ночь она долго смотрела ему в глаза, хмуря темные брови, а затем лишь кивнула и, не сказав больше ни слова, закрылась в своей комнате. На следующее утро Рэйкен обнаружил на столе тарелку свою с горячим завтраком. И поймал себя на мысли, что нормально ел он уже очень давно. Было в этом простом жесте со стороны Энни что-то теплое, но далекое от него. Забота? Может быть. Это было молчаливое согласие, которое она дала, тем самым позволяя ему — все ещё убийце — находиться рядом с теми, кто ей дорог больше всего. Это значило достаточно. В его жизни было не так много девушек, как могло показаться на первый взгляд, но Энни кардинально отличалась от всех них. Чем конкретно, Тео не знал, но Данбар-старшая не вызывала у него двоякого ощущения фальшивки, которое он так часто ощущал рядом с другими. Даже с той же Трейси. Энни была искренней в своих эмоциях. Всегда и безоговорочно. За время жизни с ней он это понял. Присущая ей дерзость и сарказм служили неплохой приправой к солянке из красоты и смелости, отчего девушка в глазах Рэйкена была ещё большей "занозой в заднице", как однажды назвал ее Лиам. Точнее определения ее строптивости и дерзости никто пока не нашел. Подходящее определение члену стаи Скотта. Хотя, были некоторые детали, которые забавляли Тео. Энни, например, хорошо умела петь. Это он тоже узнал случайно, когда в первые дни его жительства здесь услышал грустные ноты песни Холзи. И бархатный голос, такой близкий к оригинальной исполнительнице, который эти ноты сопровождал. Он даже заслушался. Песня "Sorry" теперь ассоциируется только с ней. Грустные, тягучие ноты, напеваемые ею, тянули за душу, его черную душу, вызывая в ней непривычно светлый отклик. Он бы ни в жизни в этом не признался, но именно тогда, услышав ее пение, Рэйкен обрёл что-то, что очень давно потерял — чувство... Комплементарности, что ли. Он ощутил, что в данную секунду находится там, где должен и где хочет — в доме, в котором пахнет терпкими, но не навязчивыми женскими духами и имбирным печеньями. В доме, где царит уют, в доме, который кажется он неприступной крепостью. Поразительно, как один человек смог изменить его понятие "дом". Он искренне считал их небольшой двухэтажный коттедж своим домом. Может, это слишком эгоистично и нагло, но Тео не мог думать иначе. Уж слишком он привык к этим стенам, хоть и прошел только от силы месяц. Он улыбнулся. А ещё Энни никогда не пристёгивается, когда садится за руль. Глупышка. Проще самому ее уберечь, чем заставить думать о себе хоть пару мгновений. Она не заботится о себе никогда, отдавая все силы тому, чтобы уберечь волчью задницу своего брата от происшествий. Жертвенность — качество, которое он никогда не понимал. Либо понимал, но совсем неправильно. Тео снова улыбнулся. Забавно было вот так задумываться о той, с кем живёшь. Забавнее даже оттого, что их отношения сложно назвать дружескими. Из вообще сложно хоть как-то охарактеризовать. Он был даже ей благодарен, что вообще для него было редкостью. Главной проблемой лично для него было лишь ответное отношение Энни. Почему его это так волновало, он не мог понять/признаться/, но вопрос периодически /часто/ всплывал у него в голове. Оставался он, к сожалению, без ответа. Кто он? Убийца, вор, атеист и оборотень. Потрясающе. А кто она? Человек, в верности которого можно не сомневаться, сестра, которую заслуживает каждый, и девушка, чьему парню невероятно повезет. Отчего-то под ребрами неприятно заболело. Кому-то очень повезёт. Какая дурацкая фраза. Какая-то лживая. "Сам-то", — прошелестел ехидный голосок в голове. Ещё лучше. Вроде с утра он был химерой, а не банши, так почему в его мозгу живёт чей-то шепот? Мысли слегка путались, и Рэйкен решил, что сейчас наилучшим решением для него будет выпить один из слабых энергетиков, которые Лиам ещё недавно глотал банку за банкой. Осторожно отложив гитару в сторону, он достал из холодильника ледяную баночку и, откупорив ее, жадно глотнул. Холодно. Уснуть у него все равно не получится. Он понял, что вода в ванной перестала шуметь, а сердцебиение Энни стало чётче. Его несколько успокоил тот факт, что ее сердце билось ровно, не сбиваясь ни на секунду. Что ж, хорошо. Он закрыл холодильник, увидев, как в арке появилась вышеупомянутая особа. Вернувшись в кресло и вновь взяв гитару, Рэйкен проследил, как она прошла к барной стойке и, достав из нижнего шкафчика минеральную воду, открыла ее. Энни глотнула из бутылки, глядя на Тео в упор. — Ты снова оставил после себя ужасно горячую воду, — с укором сказала она, отставляя минералку. Рэйкен повернулся. Был за ним такой грешок. — Правда? — он картинно вскинул брови в притворном сожалении. — Простите, Ваше величество, — Тео вернулся в кресло. Энни поджала губы в недовольном жесте. — Почему ты не спишь? Думаю о тебе, Энни Данбар. — Встречный вопрос, — тронув струны, вслух сказал он. Да и вообще, это все ложь. Ни о ком он не думает. Кроме себя, разумеется. — Не могу, — вдруг призналась она, отбросив на плечи влажные волосы. Сейчас они у нее кудрявые. Мило смотрится, надо признать. Зачем только она их выпрямляет, пёс знает. — Почему? — участливо спросил Рэйкен. Глупый вопрос, конечно, но необходимый. Он по себе знал, что таким нужно делиться. Пусть даже с ним. Энни тяжело вздохнула. — Ты видел тех людей на перекрестке? — она повернулась к нему, и Рэйкен заметил печальную пелену в ее глазах. Он кивнул. — Они... Были напуганы. Страх делает с теми, кто не может себе чего-то объяснить, странные вещи. Ты же знаешь, что теперь ничего не будет, как прежде. От Скотта все ещё нет вестей. А я почти уверена, что это связано с новым охотником. Тео вздохнул, тронув крайнюю струну. — А я считаю, что слухи останутся слухами. Данбар склонила голову. — Правда? — Энни укуталась в вязаную кофту, покрутив в руках его зажигалку в железном корпусе. Рэйкен не курил, а зажигалку эту нашел когда-то в салоне своей машины. — Именно. Не так много людей было там, чтобы все поверили в бредни про оборотней. Данбар-старшая кивнула, откладывая импровизированную игрушку. Получилось у нее это немного заторможенно, медленно, и Рэйкен понял, что она слишком устала, чтобы разговаривать. — Может, ты и прав... Тео отложил гитару. — Тебе нужно лечь спать, — Рэйкен поднялся, подходя к ней. По правде сказать, он был плох в утешении или помощи людям, но изо всех сил пытался. Правда. Когда между ними оказалось меньше метра, Энни вдруг резко встрепенулась и, подняв на него странно раскрытые глаза, отрывисто кивнула. — Да, ты прав, — ее сердце билось чаще обычного, отчего Тео забыл о том, что может определить ее эмоции, и поэтому просто смотрел на нее. — И, да, — она сделала маленький шаг в сторону, — спасибо за все. Без тебя у меня навряд ли что-то получилось. Рэйкен кивнул. — Ложись спать. Я выключу свет. Данбар кивнула и, не глянув на него, покинула кухню. Вскоре шаги затихли на втором этаже. После нее остался странный, тягучий запах, похожий на тот, что характеризует радость. Но горько-кислые ноты, которые он почувствовал, толком не были понятны. Однако это была другая эмоция, сильная и, очевидно, отрицательная. Что, Энни, не доверяешь мне? Пальцы остановились на выключателе. Зря. Щелчок, и свет в доме погас.

***

— Если ты пришла заставить меня пойти в школу, то даже не пытайся. Я останусь здесь до конца своей жизни. Лиам всегда был упрямцем. Хуже него, наверное, была только их покойная бабушка Лореляйн, которая до своего почтенного возраста не хотела переезжать в город и предпочитала отшельничать в домике у озера в семи милях от Бейкон Хиллс. Собственно, именно поэтому Энни и была здесь. Скотт, ещё вчера узнавший, что произошло, пытался заставить своего бету пойти в школу, но тот наотрез отказывался. Все, на что хватило оборотня — проснуться, а вот с походом в школу дела обстояли сложнее. Ни уговоры, ни доводы не возымели действия. И тогда альфа обратился к ней. Энни снисходительно улыбнулась, тихонько прикрыла за собой дверь и, неслышно прошагав по ковролину к кровати, присела на ее свободную часть. В детстве она часто негодовала из-за того, что у Лиама кровать в два раза больше, а сейчас, наоборот, была этому рада. — Я пришла, чтобы позвать тебя позавтракать, — честно сказала она, забрасывая одну ногу на кровать. — Блинчиками с джемом. Я, вообще-то, старалась, — мягко пихнула она его и вздохнула, посерьезнев. — Я вовсе не собираюсь заставлять тебя идти в школу. Лиам зашевелился под одеялом, и вскоре из-под него показались два голубых глаза. — Только потому, что я не хочу обижать тебя. Энни мягко улыбнулась, глядя, как Лиам садится рядом, убирая одеяло. — Ты почти не спал, верно? — спросила Энни, видя небольшие синяки под глазами брата. Лиам только кивнул. Девушка положила руку на запястье брата. — Ответь мне, только честно, — Энни заглянула ему в глаза. — Чего ты боишься? Лиам молчал довольно долго, глядя на нее полупрозрачными глазами, а затем тихо, едва различимо прошептал: — Ненависти. Энни склонила голову набок, призывая его продолжать. — Люди распускают слухи, чаще всего неверные, — Лиам комкал в пальцах одеяло. — Из-за этого уже сейчас меня ненавидят. Меня и всех, кто на меня похож. То, что они видели вчера... Это не забыть. Люди боятся, а страх заставляет их делать странные вещи, — Энни поняла, что Лиам повторяет сказанные ею слова. — Меня боятся и ненавидят одновременно. Что может быть хуже? Энни поджала губы. — Тебе нужно понять, что главное совсем не это, — она присела ближе. — Лиам, ты никогда не причинял вреда невинным по своей воле. Ты не такой, как думаешь. То, что случилось вчера... Рано или поздно это должно было произойти. Я не так хорошо знала Бретта или Лори, но я знаю тебя. Я знаю, что ты все ещё беспокоишься за своих друзей, ведь так? — Лиам кивнул. — Видишь. Поэтому, если тебе так дороги Мейсон, Кори, Лидия и вся наша стая, — Энни взяла с пола рюкзак брата, — ты пойдешь. И будешь тем, кого я знаю — моим братом. Лиамом Данбаром. Лиам Данбар не обидит слабых. Как Кларк Кент, помнишь? Лиам положил ладонь на сумку и слабо улыбнулся. — Почему тебе это удается? Данбар-старшая обняла его. — Потому что я люблю тебя, глупый. Лиам обнял ее в ответ, по-детски прижавшись к ней. — But I won't let them break me down to dust, — тихо спела она строчки из песни, которую всегда пела, когда ей было грустно, — I know that there's a place for us, — почти идеальное попадание в ноты. — For we are glorious*, — хрипло закончил Лиам, отстраняясь. Энни улыбнулась. За дверью послышались шорохи, и Лиам встрепенулся. — Пора, — сказала Энни. Волчонок поднялся. — Завтрак на столе, — она поднялась, когда Лиам медленно вылез из-под одеяла. Уже выходя, она услышала тихое: — Спасибо, Энни. И улыбнулась.

***

В школу Энни приехала позже — по расписанию ее уроки начинались с девяти. Тео, Лиам и остальные уехали раньше. Вчерашний разговор с Тео почему-то был первой мыслью, стоило ей подняться с кровати, и именно эти воспоминания крутились в голове сейчас. Почему-то ей вспоминались краткие аккорды, которые он наигрывал на струнах старой гитары. Ей было приятно находиться в его обществе, но стоило ему подойти ближе, как страх, который она начинала тихо ненавидеть, возвращался. Она боялась, что он почувствует ее испуг, и сделает что-то. Что-то, что определенно причинит ей боль. Физическую или душевную, она пока не понимала. Страх перебивал остальные эмоции, и она ненавидела себя за это. Мысли одолевали ее по пути от парковки, но чем ближе Энни приближалась к школе, тем сильнее начинала волноваться. Энни понимала — не избежать ни взглядов, ни разговоров. Как бы ей этого не хотелось, девушка готовилась к худшему. Подойдя ко входу, она против воли сделала глубокий вдох. Будь что будет. Стоило дверям раскрыться перед ней, как несколько десятков глаз уставилась на нее. Осуждающие, испуганные, неприязненные взгляды длились не более секунды, а боль причиняли такую, что становилось плохо. Некоторые ученики даже притормозили на секунду, глядя на нее. Живот скрутило от этого зрелища. Хотелось сжаться, убежать, слиться со стенами, лишь бы только не ощущать на себе эти взгляды. Она не подала виду. Пускай. Шагнув за порог, она поняла, что пути назад нет. Либо она выдержит этот день и никто не поверит слухам, либо она предаст всю их стаю. А этого ей хотелось меньше всего. Девушка подошла к своему шкафчику и, открыв его, достала нужные конспекты. Она старательно прятала взгляд внутри ящичка, чтобы ненароком не посмотреть на кого-то проходящего мимо. — Кхм. Она подняла глаза, прикрывая дверцу, и обратила взгляд у источнику звука. Около нее стоял светловолосый парень, глядя на нее светлыми, почти стеклянными глазами. Энни знала его — он играл в команде с Лиамом. — Привет, Генри, — Данбар он не очень-то нравился, но пока что Генри был единственным, кто заговорил с ней. Это был шанс узнать, что происходит. — Ты что-то хотел? — Да, — протянул он, облокачиваясь на шкафчик. — Я думал, может... Внезапно он схватил ее за руку, крепко сжимая запястье и, не давая ей, шокированной, опомниться, продолжил: —...ты согласишься провести со мной вечер? — он наклонился к ней, шепча на ухо. — Насколько я знаю, у собак сейчас сезон. Энни сначала не совсем поняла, к чему относится последняя реплика, а когда до нее дошло, девушка подняла полные злости глаза на наглеца. — У собак, — прошипела она, — сейчас бешенство. Если хочешь, я могу тебе продемонстрировать, — улыбнувшись наиневиннейшей улыбкой, сказала она, ощущая, как железная хватка на ее руке ослабевает. — Вон, — абсолютно серьезно и зло процедила она сквозь зубы. Генри отшатнулся от нее, пробормотав что-то вроде "чокнутая" и удалился. — Придурок, — буркнула она, захлопывая шкафчик. Энни заметила в конце коридора Тео, который внимательно смотрел на нее. Данбаром предпочла никак не показывать свои эмоции и направилась на урок. Неприятный инцидент она постаралась забыть. На уроке физики Бетти, та самая милая девушка, которая помогла Тео с алгеброй, отсела от нее к Джастину — парню, которого год назад привлекали за торговлю травкой. Это был почти как удар в солнечное сплетение — дышать стало тяжело. Неужели ее боятся? Боятся даже больше, чем парня, который фактически подводил людей к скорой гибели? Но она снова промолчала. Она думала лишь о том, как сейчас тяжело ее брату. Увидеться она с ним не сможет даже в столовой — туда Лиам точно не пойдёт, уж это Энни знала. Физика прошла в тишине, нарушаемой лишь объяснениями мистера Аллена. На втором уроке она снова сидела одна. С ней никто не разговаривал, а Шенна и Кейт, девочки из ее команды, пришедшие позже, даже не решились ее поприветствовать. Тео на уроке не появился. Предчувствие плохого усилилось, когда ее поднятую руку проигнорировал даже учитель. Под косые взгляды всех учеников Энни пришлось сесть ровно, уткнувшись взглядом в книгу. Она ненавидела чувствовать себя жертвой. Чувствовать себя слабым, загнанным в ловушку зверьком, которого вот-вот съедят. Необузданная в такие моменты гордость ломала все внутри нее, но разбивалась о стену мантры, которую Энни мысленно твердила себе. "Все для Лиама, все для Лиама..." Урок кончился быстро. На перемене после ученики, все же оживившись немного, направились в столовую. Желание поесть и жажда оказались сильнее тревоги, поэтому Энни, слившись с толпой, направилась туда. В столовой было привычно шумно. Энни знала, что Лиама тут нет, но все равно почему-то оглянулась вокруг, пытаясь увидеть знакомую фигуру. После двух минут тщетных поисков, как и ожидалось, ни Лиама, ни Мейсона или Кори здесь не было. Данбар тяжело вздохнула и прошла к стойке с напитками. Взяв лимонную воду в стеклянной бутылке, Энни проследовала к своему столику у окна, попутно набирая ответ на сообщение от мамы. Лживое "все в порядке". Она не должна знать. Отправить. Подойдя, она оторвалась от погасшего дисплея телефона, устремив взгляд на столик. И замерла. Он был пуст. Данбар, будто не поверив своим глазам, оглянулась и увидела, как чирлидерши сидят двумя столами дальше и молча наблюдают за ней. Назло им Энни нарочно громко опустила бутылку на стол, отчего те вздрогнули, достала лист с начатой песней и села. Не нужно. Ей и одной неплохо. Краем глаза она увидела, как недалеко от входа, за крайним столом сидит Рэйкен, глядя на нее не то с тревогой, не то с интересом. Снова. Неожиданно для нее самой, Данбар-старшей стало спокойнее. Ощущение рвущего душу одиночества отступило, уступая место лишь глухой тревоге. Девушка откупорила бутылку, глотнув, облизнула губы и провела по листу карандашом. Песня, которую она писала, была грустной — про разбитое сердце. Как раз под ее настроение. Может, однажды она сама ее споёт. Спасибо, Холзи, за прекрасную грусть. Она всегда любила петь. Даже на вокал ходила в средней школе, вот только что-то не срослось. А желание петь и увлечение этим осталось. Часто она, стоя в ванной или на кухне, напевала знакомые мотивы. Лиам даже говорил, что ему нравится. Ну, наверное, не зря она все детство пела ему колыбельные. — Энни! Девушка с трудом оторвалась от недописанной строчки и, моргнув, подняла голову, слегка щурясь от внезапно яркого света. Сколько она так сидела? Линейки все ещё рябили перед глазами. Перед ее пустующим столиком стояла Ариста, глядевшая на Энни гневно-испуганным взглядом. В руках она держала стакан с клубничным шейком, который Энни, по правде сказать, очень любила. На дне стакана ещё и был сироп, а уж за такое Данбар готова была душу продать. Где-то далеко в подсознании промелькнула мысль о том, что, возможно, Ариста хочет угостить ее. Энни приветливо улыбнулась ей. — Привет, Ариста... В столовой почему-то мгновенно стало тихо. Кажется, Ариста не разделяла ее настроения, потому как сжала свободную руку в кулак и сделала глубокий вдох, тут же прерывая приветствие Энни. — Из-за ваших преступлений перед Бейкон Хиллс, — голос девочки дрогнул, — из-за всего, что ты и твой уродец-брат сделали жителям нашего города, — Ариста повысила голос, будто не замечая чистого смятения Энни, — мы все... Мы все считаем тебя виновной тоже. Вот твое наказание! Глаза Энни расширились. Ариста дернула рукой вперёд, отчего коктейль забурлил. Неплотно закрытая крышка мгновенно слетела, а все содержимое стаканчика вылилось прямиком на Энни. Данбар отпрянула, как от огня, и случайно задела локтем бутылку с водой. Сосуд, покачнуашись, покорно слетел со столешницы, на прощание сверкнув в бледном свете столовых ламп, и вдребезги разбился о дешёвую плитку. Звон битого стекла заполнил все помощник вязкой субстанцией. От неожиданности, наступившей после этих двух вещей, девушка, растерявшись, не смогла сказать и слова. Густой, как смола, сироп запутался в её прекрасных кудрях, превратив волосы Энни в паклю. Розовое молоко стекало по коже, впалыми щекам и шее, пачкая одежду. Кусочки льда быстро таяли и холодными ручьями текли прямо за воротник блузки девушки. Из-за густых сливок, попавших на длинные ресницы, несчастная Данбар даже не могла посмотреть в глаза обидчице. Испугавшись того, что натворила, Ариста сделала широкий шаг назад и поспешно бросилась бежать под одобрительные улыбки и хохот всей столовой. Энни видела, как ее одноклассники, девочки из группы поддержки, некоторые преподаватели и просто те, кого она считала товарищами, кривят губы в презрительных улыбках, словно насытившиеся гиены, чья жертва только что упала к их кривым ногам. Тихий выдох. Она и сама не заметила, как невольно задержала дыхание. Как будто это чем-то могло помочь. Наивная, наивная дура! Это, наверное, должно было произойти, и ей стоило этого ожидать, верно? Особенно после вчерашнего вечера, да? Да? Ха, разумеется. А она все питала призрачные надежды! Что ещё могли подумать люди, увидевшие, как обычный юноша на из глазах обрастает шерстью, а его челюсти щёлкают внушительными, сияющими в огнях фар клыками?! Так почему в груди так противно ноет? Почему сердце словно сковывают стальные цепи? Почему слезы щиплют глаза так, как будто она не плакала уже целый год? Она поняла Лиама. Ее надежды на лучшее рассыпались в прах, а розовые очки треснули, впиваясь в кожу острыми осколками. Раны кровоточили, сильно, отчего ей становилось все хуже с каждой минутой. Энни глупо смотрела на тетрадный листочек, в линейках которых не осталось ничего, кроме сине-серых пятен, и не могла поверить, что ее надежды исчезают также, как и строки только что начатой песни. Почему? Она почувствовала присутствие кого-то за своей спиной. Данбар мгновенно распознала горький запах одеколона, который она не то любила, не то, наоборот, ненавидела, и прикрыла глаза. Неужели Рэйкен хочет посмеяться над ней? Сейчас? Убейте. Перед ее носом возникла салфетка. Пальцы, сжимавшие ее, принадлежали все тому же человеку, чье дыхание было, казалось, невыносимо громким для ее ушей. — Данбар, вставай, — вполголоса, твёрдо сказал Тео. Энни не двинулась с места. Не потому, что испугалась. Не потому, что ей было стыдно. — Энни, встань, — голос химеры приобрел гневно-непонимающие нотки. Он ей приказывал. Данбар смотрела перед собой невидящим взглядом. Она не могла поверить в то, что после всего, что она прошла, она окажется врагом для людей, которых всегда считала друзьями. Ей было... Страшно. Она боялась одиночества больше, чем крыс, больше, чем Рэйкена в обличье волка, и именно сейчас она встретилась лицом к лицу с этим страхом. Она рвано, тихо вдохнула воздух. Не сегодня. Не сейчас она поддастся ее кошмару. — Глупая, ты что, собираешься сидеть здесь, пока... Тео заткнулся, когда короткий карандаш в руке Данбар разломился надвое. Деревянное крошево больно впилось ей в кожу, украшая внутреннюю сторону ладоней дополнительными ранами рядом с уже красными полумесяцами от ногтей, и осыпалось на стол, смешалось с промокшей бумагой. Грифельные буквы окончательно исчезли под сахарным сиропом и молоком. Смех в столовой мгновенно затих. Тишина воцарилась, казалось, в самом воздухе, превращая его в хрустальную пелену, которая повисла где-то под потолком. Было слышно, как тикают часы вверху над буфетом. Энни выпустила из рук обломки. Обиду и страх заглушило чувство гнева. Он яростно, молниеносно пронзил душу плохой, отравленной стрелой с прогнившим древком и притупленным наконечником, причиняя ей ещё большую боль. Энни никогда не позволяла кому-либо унизить себя или своего брата. Особенно своего брата. А именно этого, кажется, и добивались все эти животные, сидевшие в столовой. Ну уж нет. С грохотом отодвинув стул, она поднялась. "Хотите шоу? Получите!" Она взяла бумажное полотенце и медленно, растягивая каждый жест, убрала с лица ненужную массу. Девушка облизнула губы, чувствуя внезапно приторный клубничный вкус, и, отбросив назад липнущие пряди, подняла глаза. И тут же встретилась со взглядом Рэйкена. Наверное, впервые за время жизни с ним она видела на его лице шок. Непонятно, правда, что именно вызвало в нем именно эту эмоцию, но в том, что это именно глубокое впечатление, Энни не сомневалась. Когда он поймал ее взгляд, Энни поняла, как сильно прокололась. Привычка смотреть людям в глаза обернулась к ней своей плохой стороной. Ведь когда смотришь человеку в глаза, он видит и твои тоже. И читает их, как раскрытую книгу. А уж перед Тео скрываться было совершенно бесполезно. Рэйкен, кажется, отчётливо увидел непролитые слезы обиды, которые она так успешно скрывала ото всех, сдерживая соленые капли узами гордости. Она выстояла эту психологическую пытку с изяществом, терпением и поистине королевским благородством, так, что обидчикам оставалось лишь подавиться своим же ядом, однако это совсем не означало, что ей не больно. И Рэйкен это совершенно точно понял. Брови юноши дёрнулись, и Энни заметила, как его руки дрогнули, словно он хотел самолично увести ее отсюда. А Данбар этого не хотела. Если она взялась играть, до доведет это дело до конца. Самостоятельно. — Уйди, — голос был твердым, однако, похоже, готов был сломаться в любую секунду, — Тео, пожалуйста. Кажется, она впервые назвала его по имени. Он это тоже осознал. И ему оставалось только повиноваться. Рэйкен опустил глаза и покорно отошёл, освобождая ей путь. Он молчал — слова были излишни. Данбар взяла в руки портфель, чувствуя на себе полусотню взглядов за раз. "Выйти", — маячило перед глазами красными буквами. Цокая каблуками как можно громче, она удалилась. Никто не двинулся с места. Что же вы, почему не смеётесь?! Разве не этого вы добивались? Она ушла, оставив за собой шлейф дорогих духов и хрустальную тишину. Однако какой ценой? Она летела по коридору, не разбирая дороги. Жгучая обида прожигала кости насквозь, ломая внутри что-то важное. Но ни одна, ни одна мышца не дрогнула на спокойном, холодно-отстраненном лице Энни за все то время, пока она шагала до уборной. "Никогда не позволяйте обидчикам такую радость, как твои слезы. Они не заслужили их". Мама всегда учила ее этому. Надо сказать, довольно успешно. Но никто не говорил, что это будет легко, и уж тем более не обещал, что будет не больно. Дверь. "Женская раздевалка". Тут полутьма. Только свет из узких окон под самым потолком. Неважно. Может, в полутьме не так заметен ее взгляд. Первое, что ей нужно, это сухая одежда. И расческа. Одежда нашлась в ее личном шкафчике, который она открыла с четвертого раза из-за дрожащих рук. Пусть и немного выцветшая рубашка, которую она недавно стащила у Лиама, потёртые джинсы и спортивные кроссовки были не самым лучшим вариантом, выбирать Энни было особенно не из чего. Плюс — ей плевать. Переодевшись и запихнув грязную одежду в шкаф, она подошла к раковине, уперевшись руками в ее края. Она уставилась в зеркало, глядя на свое мутное отражение. Слипшиеся от сахара и некогда мягкие пряди, испачканная лента на шее, бывшая ещё десять минут бархатной, потекшая тушь, залегшая под глазами уродливыми каплями и исполосовавшая щеки... Жалкое зрелище. — Какая же ты жалкая, — в стекло. Честно. Так, как она на самом деле думает. Как будто пощёчина самой себе. Не для того, чтобы обидеть, а для того, чтобы прийти в себя. Слова повисли между ней и ее отражением, так и не найдя пристанища ни в ее голове, ни в голове девушки в стекле. По щеке покатилась одинокая слеза. В ней уместилось все: обида, боль, страх, ненависть, усталость и желание, чтобы это кончилось. — Жалкая. Слеза, блеснув в тусклом луче света, упала ей под ноги, разбившись о кафель. Кажется, она даже услышала этот "кап". Вскоре холодный пол поглотил ее. И все. Больше ничего. Ни звука. Ни слова. Только сбившееся сердцебиение и пустота, которая поедала ее изнутри, сжирая бьющуюся в океане эмоций душу. И это было в тысячу раз хуже. Энни опустила глаза и достала из рюкзака салфетки. Умылась. Убрала тушь, броскую винную помаду. Снова воззрилась в зеркало. И обомлела: у двери стоял, скрестив руки на груди, Тео. Как он появился, она не слышала. Энни прикрыла глаза, крепче ухватившись за бортик умывальника. Она не ожидала увидеть его, а потому немного испугалась. — Это всего лишь я, — тихо, без толики издёвки произнес Тео. Данбар показалось, что он почувствовал ее испуг. Энни опустила глаза и включила воду, поворачивая кран влево. Горячо. Холодные руки оказались чувствительны к воде, поэтому лёгкое покалывание в пальцах немного вернуло девушку в реальность. — Как ты нашел меня? — спросила она, не желая находиться в тишине. — По запаху, — она буквально почувствовала, как пожал плечами Тео, будто только что сказал что-то само собой разумеющееся. Энни мысленно назвала себя абсолютной идиоткой. — Пришел позлорадствовать? — устало спросила она, смачивая слипшиеся волосы водой. Сахар начал растворяться, уносясь вместе с каплями воды. — И в мыслях не было, — все так же уверенно ответил Рэйкен, стоя в тени. Энни горько усмехнулась, убирая остатки молока. Вместо мангового мусса волосы пахли теперь клубникой и мятой. Внезапно отвратительно. Данбар выключила воду. — Ты меня удивила, — снова подал голос Тео. Энни повела плечами и остановилась на секунду, переваривая им сказанное. — Чем это? — девушка достала из портфеля деревянный гребешок и провела им по влажным волосам. Тео прищурился. — Я был уверен, что ты заплачешь прямо там. Энни хмыкнула. — Я не совсем обычная девчонка, если ты не заметил. Тео приподнял уголки губ, опустив глаза. — Я уже говорил, что тебе не идёт сарказм? — Не припомню такого. Смешок со стороны парня, разбавивший тишину. — Не понимаю, правда, зачем Ариста это сделала, — поделилась Энни своими переживаниями. Тео повел плечами и прищурился. — Она не хотела навредить тебе, — через короткую паузу сказал Рэйкен, опираясь на дверной косяк. Энни вопросительно посмотрела на него сквозь зеркало. — У меня есть две догадки, почему это произошло, — Энни пожала плечами, мол, валяй. — Либо они думали, что ты оборотень, и хотели разозлить тебя, либо... Энни снова воззрилась на него в стекло, поняв, в чем заключается вторая догадка Тео. — Либо они хотят разозлить Лиама, — обречённо вздохнула она, возвращаясь к своему прежнему занятию. — Сейчас у него урок, так что, я думаю, ничего не случится. На перемене я найду его. Сомневаюсь, что кто-нибудь из его придурков-одноклассников осмелится напасть прямо на уроке. Тео с ней согласился, утвердительно кивая. Девушка тем временем попыталась заколоть волосы в пучок, чтобы спина не осталась влажной, но упрямые тяжелые пряди, завившиеся после воды, никак не хотели укладываться под массивную заколку. — Чёрт, — тихо выругалась она, пробуя ещё раз, нещадно путая многострадальные волосы. Через пару минут Энни почувствовала странное движение у себя за спиной, и поспешно подняла глаза к зеркалу, чтобы определить его источник. Тео подошёл к ней сзади неслышно, как большой кот. Осторожно, словно прося разрешения, он взял у нее из рук расческу. Энни, сама не до конца понимая, почему, не противилась — только смотрела сквозь стекло на них. По спине пробежала волна мурашек. Дыхание мгновенно сбилось. Тео осторожно провел по ее волосам гребешком, едва ощутимо задевая затылок и уши. Его прикосновения были неожиданно нежными для шероховатых ладоней, отчего Энни задержала взгляд на лице парня в зеркале чуть дольше положенного, вглядываясь в подернутые рассеянной задумчивостью черты лица. Сердце билось, как сумасшедшее. Ей было тревожно. Непонятно, почему ее одолевал порядком надоевший страх, но избавиться от него она не могла. Тео отложил расческу на край раковины. Энни проследила его медленные движения и снова смотрела на него сквозь зеркало. Он проводил руками меж волн каштановых волос, убирая редкие выбивающиеся пряди и изредка случайно касаясь пальцами кожи, вызывая в ней лёгкую, почти незаметную для человека дрожь. Все это Рэйкен делал молча, зачарованно склонив голову набок, и, казалось, даже не моргал. Ее пугал этот взгляд. Данбар, как могла, противилась этому, но упрямое чувство тревоги отодвигало все остальные эмоции, мешая ей нормально думать. Это было такое же ощущение, как и некоторое время назад она испытала, когда ей привиделся Рэйкен в обличье оборотня. Он закрепил кудри в заколке без особого труда, при этом не причинив Энни боли, которую она чувствовала почти всегда, когда пыталась заплестись самостоятельно. — Вот и всё, — тихо сказал Рэйкен, обжигая ее затылок теплым дыханием. Энни против воли содрогнулась всем телом, чувствуя горячий воздух на своей шее, и прикрыла глаза. Только не это. Неужели она допустила это? Неужели? Тео это почувствовал. Ещё бы, да ее бросило в такую же дрожь, как и при ознобе. Его рука, бывшая на уровне ее плеча, дёрнулись и медленно опустилась вниз. Девушка повернулась к нему неожиданно резко, неправильно отрывисто, нарушая какое-то плавное течение далеко не спокойной ситуации. Энни перестала жмуриться и увидела, как Рэйкен смотрит на нее растерянно, почти разочарованно, и, похоже, не понимает, что только что произошло. Девушка провела рукой по незамысловатой причёске, словно не веря, что это только что сотворил он. Он стоял к ней вплотную. Стоило ей податься вперёд, чтобы все объяснить, как он резко шагнул назад. Энни покачнулась, словно только что потеряла опору, и испуганно подняла глаза. Тео, казалось, тяжело дышал. Рэйкен смотрел на нее, не моргая. — Ты боишься меня, ведь так? Удар как будто в солнечное сплетение. Он спросил это в привычной пассивно-агрессивной манере, но почему-то в его голосе Энни услышала приглушённый отголосок горькой обиды. Догадался. Понял. А она допустила. Данбар стояла, раскрыв глаза и глубоко дыша. Если бы он знал, как ей не хотелось чувствовать этот страх! Он мешал ей, душил, перекрывал собой другое, более глубокое и доселе незнакомое ей чувство, которое ей так хотелось разгадать. Но она не могла, не могла! Могла только ненавидеть себя за этот страх и ненавидеть само чувство. — Тео, — оказывается, его имя мягче, чем он сам, — все не так, как ты думаешь... — Да ничего я не думаю, — перебил он ее, уже не скрывая обиды. Рэйкен смотрел ей в глаза, и Энни увидела, что ему на самом деле больно. — Я чувствую. Слова резанули по сердцу так, что ей пришлось открыть рот, чтобы нормально дышать. Боль, которую она испытала, вывернула ее душу наизнанку, а в голову ударило осознание. "Какая же я дура". Нужно было рассказать ему обо всем раньше! Нельзя было молчать! А Данбар молчала. И тогда, и сейчас. Слов бы все равно не хватило, чтобы высказать все, что она думает. Руки сами собой сжались в кулаки. — Если бы я хотел причинить тебе боль, я бы давно это сделал, — надтреснуто произнес он, делая ещё один шаг назад. Тепло его тела постепенно исчезало, и холод продуваемой сквозняком раздевалки окутывал ее, проникая под рубашку и касаясь голой кожи ледяными языками. Она почувствовала себя ещё более незащищённой. Данбар сжала руки в кулаки до красных полумесяцев на ладонях. До боли, до треска в суставах. Господи, какая же она идиотка! — Тео, дай мне все объяснить... — Не утруждай себя этим, Данбар, — голос Тео обрёл обычную интонацию, но она резала слух после того проникновенного шепота, который она слышала минутой ранее. — Я чужак для всех вас, ты думаешь, я слепой? — он сощурился. — Знаешь, я облегчу тебе задачу и скажу за тебя, — он сунул руки в карманы, надменно (или ей так показалось?) глядя на нее. — Ты ненавидишь меня. За то, что я сделал с Лиамом и всей стаей. Ты ненавидишь меня, но при этом боишься, потому что я тот, кто может переломить тебе шею двумя пальцами. Тебе просто страшно, — каждое слово было хуже удара. — Я понял это ещё во время нашей первой встречи. Не волнуйся, — он ядовито хмыкнул. — Это нормально. Данбар качнула головой, стараясь не обращать внимания на удушающе сильные чувства, бушевавшие в груди. — Тео, ты не понимаешь... — Неужели?! — он слегка повысил голос. Энни подобралась. — Я все понимаю, Данбар. И знаешь что? Я не буду больше обременять тебя своим присутствием, — горько произнес он. — Я ухожу. Энни, сделавшая шаг вперёд, замерла, как громом поражённая. Воздух стал густым, вязким, словно перед дождем, заполняя лёгкие душевым смогом. Он что... Правда это сказал? В глазах химеры промелькнуло нечто, похожее на осознание, но утверждать точно Энни не могла — так мимолётно это было. — Ты... — просипела Энни, — правда этого хочешь? — голос предательски сломался. Рэйкен смотрел на нее дольше положенного, и за зелёной радужкой его глаз Энни отчётливо прочла несказанные слова, но смысл их остался навсегда для нее сокрыт. — Мне плевать, где ночевать. Энни молчала, глядя на него распахнутыми глазами. — Это ты хотела услышать? — внезапно тихо спросил Тео, отходя к двери. Энни не могла ему ответить — горло словно сдавили силки. Ком в трахее душил ее. — Так и думал, — Рэйкен с горечью закусил губу, однобоко, печально улыбаясь. Тео быстро развернулся, резко толкнул дверь и вышел из раздевалки, оставляя Данбар среди пыльной тишины. Больно. Больно... Больно! Осознание приходило медленно. Данбар все стояла на сквозняке, глядя на дверь, и не могла понять, что натворила. А виновата была она. "Я ухожу". Как ножом по сердцу. Он солгал, ведь так? Солгал?! Почему ты это сказал, Тео, почему?! Энни знала, что вина лежит только на ней. То, что произошло, разорвало что-то тонкое между ними, но очень важное, образовавшееся совсем недавно, отчего Энни почувствовала резкий приступ душащей неизвестности, которая черной пропастью пролегла перед ее ногами. А там, на другой стороне разлома, стоял Тео и смотрел на нее так, будто она только что вонзила ему отравленный клинок под сердце. А впрочем, так и было. Это была их первая серьезная ссора. Она не знала, сколько простояла вот так. Очнулась лишь тогда, когда в коридоре прозвенел звонок. Данбар медленно подняла с пола рюкзак и, стушевавшись, вышла из раздевалки, слабо понимая, что только что произошло. Неужели она правда это сделала? Ей даже стало холодно. Она только что позволила своему страху оттолкнуть Тео. Но ей этого не хотелось! В голове не укладывалось. Он не может уйти! Бросить их, вот так просто? Но ведь омеги — это одиночки, разве нет? В душе было пусто. Как и... В коридорах? Энни оглянулась. Широкий главный коридор был пуст. — Давай, не тяни! — Ты сопротивляешься! — Ударь его! — Ещё! Крики доносились из ответвления старшего крыла, и Энни, ведомая незнакомым предчувствием, ускорила шаг, направляясь на голоса. Что-то внутри говорило ей поторапливаться, как будто от этого зависело очень многое. В конце коридора, у кабинета биологии, она увидела ту самую толпу, возгласы которой слышала. Энни ускорила шаг, как вдруг... — Что, Данбар, неужели ты не дашь сдачи?! Сперва она обомлела. Затем замедлила шаг. А потом сорвалась с места, поняв вдруг, что именно происходит в этом кабинете. Пулей долетев до толпы, она остановилась, глядя через головы зевак на то, что происходит там, внутри. Когда она увидела то, что увидела, и без того израненное сестринское сердце сжалось в немой агонии. Лиам лежал на полу, корчась от боли. Лицо волчонка было испачкано уродливыми кровавыми потеками, а сломанный нос кровоточил, роняя багровые капли на воротник грязной рубашки. Юный бета хрипел, кашлял и едва ли не захлёбывался от боли, а Гейб — тот самый Гейб, которого Энни всегда считала честным парнем и хорошим игроком в лакросс — уже заносил кулак для следующего удара. Очевидно, заключительного. Внутри девушки что-то перевернулось, сломалось и направилось в диаметрально противоположную сторону. Волна ярости захлестнула ее, загоняя в пучину гнева и ненависти. Кулаки сжались аж до болезненного хруста в сочленениях тонких, будь они неладны, костей. Энни достаточно натерпелась за последние двадцать четыре часа, чтобы просто дать ситуации разрешиться самой. Лиам слишком добр и наивен, чтобы дать сдачи, а Энни слишком хорошая сестра, чтобы не сделать этого за него. Краем глаза она увидела Мейсона — его держали два амбала, не давая прорваться к другу. Ничего, Мейсон. Данбар-старшая разберётся с этим сама. Сумка полетела на пол, и девушка, переполненная решимостью, прорвалась сквозь толпу, казалось, без особых усилий. Говорят, страшна та война, в которой воюют женщины. Уж простите, но вы сами ее развязали. А стоять в стороне нынешние девочки совсем не привыкли. Это уже не хрупкие принцессы, которые нуждаются в спасении. Это — банши, оборотни, охотники — королевы, которые стоят за спинами королей и, оставаясь загадкой для всех, являются сильнейшими фигурами на шахматной доске. Энни силой вырвала запястье из цепкой хватки какого-то особенно неприятного парня и, едва не споткнувшись, остановилась у Гейба, схватившего Лиама за ворот рубашки. Стоило ей оказаться рядом с ним, Гейб попытался поднять голову, намереваясь опознать нарушителя, но у него не получилось даже посмотреть на разрушителя его триумфа. Удар настиг его лицо прежде, чем он успел хоть что-то предпринять. Энни вскрикнула от боли, отдергивая саднящую руку, и зашипела. Кажется, она снесла себе костяшки. Гейб пошатнулся, но не упал. Зарычав от недовольства, он, не поднимая головы, бросился на Энни. Девушка отвлеклась и не увидела этого, поэтому в следующий момент оказалась сбита с ног. Толпа ахнула. Затылок больно приземлился на пол. В глазах потемнело, а уши пронзил жуткий звон. Данбар зажмурилась. Она не боялась, что ее ударят, ей было плевать. Единственное, о чем она беспокоилась — Лиам. Гейб осознал, кого именно сбил, слишком поздно. Лицо парня вытянулось и побледнело, но изменить что-либо он уже не мог, потому что в следующий момент широкая ручища схватила его за шкирку и силком дёрнула с пола, едва не задушив. — Какого чёрта здесь происходит?! А ну отвалите! — тренер Финсток, появившийся словно снег на голову, схватил ещё и Холлоуэя, стоящего неподалеку. Нолан зашипел. — И живо в кабинет директора! — Энни словно в тумане проследила, как Бобби толкает Гейба и Нолана к выходу. — А вы что?! — закричал он на толпу. — Все вон! — топнув ногой, скомандовал тренер. — Не могу смотреть на ваши рожи, — прошипел тренер, разгоняя зевак-гиен. Никто не посмел ему перечить. Энни почувствовала, что встать самостоятельно не сможет. Тренер присел рядом. — Так, ну-ка, помогите ему, парни, — уже совершенно по-другому, мягко произнес Финсток, обращаясь к шокированным Мейсону и Кори. Ребята опомнились и бросились к оборотню. Бобби осторожно помог Энни встать, придерживая ее до тех пор, пока девушка не начала стоять на ногах. — Лиам! — первое, что она сказала, стоило головокружению ослабеть. Данбар-старшая кинулась к брату, обнимая его изо всех сил и совершенно не заботясь о том, что кровь наверняка не отстирается от ее рубашки. — Господи, ты в порядке? Не могу поверить, что ты не обратился, — прошептала она, заглядывая в глаза волчонку. Лиам поднял голову, слабо улыбаясь. — Как Кларк Кент, — прошептал он в ответ, роняя голову Энни на плечо. — Да уж, Кларк Кент, — Энни поправила прилипшие к его лбу пряди. Ей нужно будет объяснить ему ещё очень много, но сейчас, кажется, единственное, что нужно волчонку — это чай, тепло и горячий сэндвич. Хотя бы полчаса отдыха, чтобы его супер-тело отошло от этой трепки. — Ты мне жизнь спасла, — тихо сказал Лиам, когда тренер, добродушно похлопав его по плечу, скрылся в кабинете. — Ещё бы удар, и я... — Не надо, — мягко остановила его Данбар. — Я знаю. — Спасибо. Ох, Лиам, знал бы ты, что она натворила!..

***

Машина унесла его далеко от поглощенного сумерками города, что словно перестал быть родным. Было ли это правильным решением? Однозначного ответа химера не знал, но отчего-то дула заряженных винтовок, смотрящих прямо в лобовое стекло его пикапа, говорили четкое "нет". Секунда, и стрелки спустили курки.