На страницах моих книг

Бегло делая записи, Кира косилась на Наташку; та забралась в самый конец аудитории. Эвелина Юрьевна рассказывала новый материал, но он настолько не интересовал соседку Киры, что казалось, будто она совсем и не скрывала своего открытого пренебрежения. Как рассуждала Наташа, лучше она спишет что-то более-менее понятное, чем потратит впустую время на «зарубежку», которую все равно провалит на зачете. — Кто-нибудь может ответить на этот вопрос? — по аудитории вихрем пронеслось напряжение, студенты сгорбились. Кира беспокойно поймала себя на мысли, что из-за Наташки прослушала вопрос. Эвелина Юрьевна замолчала, и это молчание не сулило ничего хорошего. Рыжий Валерка - и тот! - притих, хотя обычно он так и рвался вставить свое слово. Преподавательница выглядела довольно спокойно, как раз это не могло не настораживать. Медленно она продвинулась внутрь аудитории. — Как понимаю, это интереснее нового материала? — из-под рук Наташи резко выскользнули тетради. Она тут же вздернула голову вверх: над ней - Эвелина Юрьевна, которая вопросительно вглядывалась в лицо студентки. — Есть такое, — импульсивная и острая на язык, Наталья ляпнула первое, что пришло в голову. Подумай немного... пожалуй, она сказала бы то же самое: как ни крути, а ее неприязнь к преподавательнице рано или поздно вылилась бы наружу. Эвелина Юрьевна не заставила себя ждать: — По-твоему, с таким отношением к предмету ты его сдашь? — Все равно, как я к нему отношусь, с некоторыми преподавателями любой предмет становится невыносимым. Брови учительницы изящно изогнулись, и лицо окрасила легкая усмешка. Это не ушло от внимания Киры. За два с лишним месяца занятий она научилась замечать изменения в эмоциях Эвелины Юрьевны. Это пугало студентку: такое маниакальное наблюдение порой выводило из себя, ибо казалось просто абсурдным. Но это не влюбленность. — Ты намекаешь на мой непрофессионализм? — Я намекаю на Ваше отношение к студентам. — Нет, ты как раз-таки указала на мои профессиональные качества: я, как учитель, должна прививать интерес к своему предмету. Наташа вжалась спиной в стул; было видно, что ее уверенность - напускная, только для Эвелины Юрьевны. — Ну, что ж, в таком случае можно задеть и Ваши качества как преподавателя, потому что... если рассмотреть… ну, короче, что Вы там сказали, исполняете Вы это слабовато: мне предмет неинтересен. Эвелина Юрьевна старалась выглядеть спокойно, и только от Киры не ушел ее изменившийся цвет лица. — Ну, что же, если неинтересно, то попрошу на выход, — учительница указала на двери. — Насильно держать тебя я не собираюсь. Вспыльчивая Наташа не опешила: рванув сумку из-под парты, она окрестила собеседницу испепеляющим взглядом и покинула аудиторию. Тетради так и остались в руках Эвелины Юрьевны. Ее возмущение лишь нарастало, когда внимание обратилось на конспекты. — Твое, как вижу, — на парту Киры шлепком упала тетрадь. Вскоре преподавательница вновь оказалась за кафедрой, но смотреть на нее Кира отказывалась. Все оставшееся время лекции Эвелина Юрьевна была холодной и безэмоциональной... еще больше, чем обычно, если можно быть более сдержанной вообще. Мучениям студентов пришел конец с завершением пары. — Занятие окончено. Все могут быть свободны, увидимся на следующем занятии. Всем хорошего дня, — последнее пожелание из уст преподавательницы прозвучало особенно фальшиво. — Кира, задержись, пожалуйста, — сухо произнесенное собственное имя заставило девушку опешить. Когда все покинули аудиторию, она неуверенно подошла к столу преподавательницы: — Да? Эвелина Юрьевна со спокойствием, свойственным ей, поднялась и обошла кафедру, встав лицом к лицу со студенткой: — В следующий раз держи свои конспекты при себе, по крайней мере, на моих занятиях, договорились? — Постараюсь, — короткий кивок. Учительница кареглазым взглядом словно выжигала на лице Киры собственные инициалы, отчего ей становилось все более не по себе. С одной стороны, один вид этой сложной, невыносимой и раздражающей своей придирчивостью женщины отталкивал, но, совсем с другой стороны, что-то в ней нравилось... безумно, до забывчивости. Видимо, у Киры был какой-то особый талант - симпатизировать тем, у которых «сердце в железе», как писал Маяковский. И от этого ее симпатия казалась еще более нелепой. — Вот и прекрасно, — Эвелина Юрьевна растянула на лице подобие улыбки, но в ней насмешки и иронии было гораздо больше, чем чего-то действительно искреннего. — Жду тебя завтра вечером на зачете. Лицо Киры вытянулось: — Зачете? — Ну, да, — преподавательница обернулась, — небольшой устный зачет по последним трем темам. Тянешь билет, отвечаешь на два вопроса и смело гуляешь дальше. — Так, значит? — осадок несправедливости оседал в душе Киры, и эмоции выдали ее с потрохами. — Что-то вроде наказания, я так понимаю? — Что-то вроде преимущества, — Эвелина скрестила руки на груди. — Ответишь на вопросы - освобожу от зачета, который будет на следующей неделе, а оценку за завтрашний поставлю будущим числом. — Проучить таким образом хотите? — студентка больше не скрывала своего отношения к разговору; в то же время страх Киры перед учительницей начал куда-то испаряться. — Скорее, преподать урок. — Что не нужно помогать друзьям? — Нет, — короткий смешок, — что не стоит оказывать медвежью услугу. Что-то в этой высокомерной преподавательнице цепляло тонкую, мелодичную душу Киры. И единственное пугающее во всем этом было вовсе не зачетом, а возможное отношении Эвелины Юрьевны к ситуации. Как ни крути, вопрос был деликатным. Девушка глубоко вдохнула; увы, по опыту предыдущих лет, она понимала: оспаривать решение преподавательницы бесполезно. — Я хоть и считаю это несправедливым, — Кирин голос казался слегка насмешливым, — но во сколько зачет? Лицо Эвелины Юрьевны просияло улыбкой, но не доброй, а победоносной, какой улыбаются, стоя над тобой, поваленным в сражении, сбитым с коня, упавшим в грязь; так смотрит тот, кто вонзит в тебя смертоносное копье, не дав подняться. — В семь, но, — преподавательница сократила расстояние между ними, и взгляд Киры нервно забегал, — можешь опоздать минут на двадцать. Это позволительно в качестве... бонуса. «Потрясный бонус, ничего не скажешь», — слова не вырвались наружу; они застряли в горле, боясь быть пророненными. — Идет, — взор Киры устремился на преподавательский стол; смотреть на Эвелину Юрьевну не хотелось: ей все казалось, что глаза могут выдать волнение и странное, непонятное ей смятение. В глупом восторге она неожиданно изловила себя на мысли, что ей приятно вести личный диалог с учительницей «зарубежки». Пусть и такой спорный. Та в свою очередь вернулась за кафедру на стул: — Вот и прекрасно. Жду тебя завтра. Студентка насмешливо кивнула, и вскоре аудитория вновь опустела. Эвелина искоса взглянула на захлопнувшиеся двери. Ей было не впервой проворачивать подобное, пользуясь репутацией, но с каждым разом это становилось все неприятнее: чем дальше, тем более озлобленным был взгляд студентов. Но, что странно, в Кире этого совсем не замечалось.