На страницах моих книг

Грязно-русые, похожие на каштановые, Кирины волосы падали прямо на страницы тетради. В серых глазах застыли бесчисленные буквы. Хотелось спать, и спину ломило от постоянного сидения на месте, а треклятый материал все не запоминался. Время от времени она перечитывала понятные ей предложения, которые не остались в памяти лишь от того, что ее мысли витали где-то далеко в тот момент, когда глаза пробежались по строчкам. В темной комнате, окутанной мраком, слабым светом отдавала настольная лампа; Лёля и Наташка давно улеглись спать. Сокурсница Киры, попавшаяся на списывании, была абсолютно равнодушна к тому, что грядущий зачет выйдет ей боком, и единственное, что хоть отчасти беспокоило ее, - несправедливость по отношению к Кире. Но извинения были лишними; да, сначала подножка со стороны Наташи показалась Кире обидной и где-то даже предательской, но внутри крепко въелась мысль завтрашнего зачета; она вызывала какую-то неправильную и глупую радость. Такой радостью полон тот, кто в безумии выбежал зимой на улицу в одном свитере и начал искать в темноте соседский дом. Мысль лишнего часа, проведенного в обществе Эвелины Юрьевны, была приятна ей, но при этом пугала: все казалось таким безумно-странным, и совсем не напоминало влюбленность. Скорее, это было похоже на интересное общение с недоброжелательным человеком. Но апатичность никак не сказывается на остроумии, верно?.. Лицо Киры время от времени склонялось к исписанным листам настолько низко, что еще пара сантиметров, и она наверняка уснула бы прямо за столом. И только мысль дать отпор Эвелине Юрьевне с ее нелепым зачетом заставляла подняться обратно, на секунду выпрямить спину и вновь сгорбиться. Усталые пальцы не выпускали кружку с остывшим чаем; Кира любила и кофе, но он, как назло, закончился. Поэтому приходилось тешить себя чаем без сахара и толка. Утро прокралось в комнату общежития, когда все спали. Развалившись на двух стульях, с опрокинутой на тетради пустой кружкой, Кира на пару минут прикрыла глаза… а проснулась через три часа. В лицо словно кинули песком, до того было больно и тяжело раскрыть веки. Финишем в нежелательном пробуждении стал телефон; он начал трезвонить будильником и медленно вытаскивать из слабого сна. — Кира, — пробурчала Оля, кутаясь в одеяло, — выруби свой чертов будильник. Мне сегодня к третьей паре. — Вставай давай, — Наташа бросила в стулья диванную подушку, и владелица телефона сонно заворочалась. На плечах разливались красные пятна от неудобного лежания. — Встаю, блин, встаю, — Кира попыталась подняться и тут же локтем ударилась о край стола. День начался не самым лучшим образом. Руки с трудом нашарили телефон под конспектами, и, наконец, не без нервов выключилось противное пищание. Кира нехотя распахнула двери ванной. Отражение в зеркале явно не лучшее: сонный вид казался настолько измученным, словно владелицу этого юного лица довольно нехило потрепало жизнью. Мятная паста попала в глаз, и внутренняя ругань Киры не смолкала ни на минуту, а лишь усиливалась, когда она вдруг поняла: со вчерашнего вечера и ночи ей практически ничего не запомнилось. В памяти всплывали отдельные фразы и предложения, но спросонья она не могла объединить их в нечто связное. Видимо, грядет грандиозный провал с незачетом. Спокойствие Наташи Киру удивляло мало: не в ее правилах переживать из-за того, чего не исправить, а зная нрав Эвелины Юрьевны, она понимала, что приходить на сегодняшний зачет - бессмысленно. И если говорить о совести, то мучимой ею она себя не чувствовала; скорее даже напротив, ей льстила собственная дерзость, которая без сомнения обернется боком в грядущем времени. «Ей-богу, я не собираюсь терпеть это, со мной такое не прокатит», — вторила Наташка, словно убеждая саму себя в правильности и смелости поступка, но все это было лишь потому, что больше никто об этом сказать не мог. Быстро собравшись, Кира свалила тетради и ручки одной кучей в рюкзак и отправилась в университет. Местная столовая уже начала свои рабочие часы, поэтому ей представился шанс впервые за последнюю неделю нормально позавтракать, а не перехватить какую-нибудь диетическую безвкусную бурду Ольки или стиснуть парочку вчерашних бутербродов. День бежал стремительно и интересно. На занятиях, наконец-то, начались реальные лекции, а не вводные, которые только пытались втягивать студентов в процесс обучения. Преподаватель основ журналистики довольно щедро отозвался о вольной работе Киры, а вот пара по иностранному языку, как черное за белым, опустошила ее и морально, и физически. Спать хотелось жутко. К вечеру желание свалиться на кровать замертво ослабилось. Сев на пол, Кира откинулась спиной назад и, уперевшись в стену, опустила взгляд в тетрадь. Медленно из кабинетов выходили преподаватели и закрывали аудитории; один из учителей даже поинтересовался у студентки, распластавшейся под ногами, что она здесь делает, но Кира только отмахнулась: «Так... забыла реферат вовремя сдать, теперь караулю». В пустых коридорах становилось неловко и некомфортно, но вмиг ненужное стеснение исчезло, как только по кафелю заслышались знакомые шаги. Их нельзя было перепутать с чужими, у них был особый такт. Ритм быстрый, но свободный; его узнают из десятка других, выделяя в общем шуме. Кира поднялась на ноги. Бровь Эвелины Юрьевны взметнулась вверх: — И даже не опоздала, — она распахнула двери и вошла внутрь, скидывая пальто на стул, — похвально. Приятно иметь дело с пунктуальными людьми. Студентка, пожав плечами, зашла следом. Аудитория впервые показалась ей такой огромной из-за непривычной пустоты. Преподавательница поправила белую – идеально-белую, до перфекционизма - рубашку и разложила на столе всего три билета. Выбор не велик. — Ну, что, готова? — опустилась за стол учительница. — Первый, — кивок - и Кира вытянула самый крайний билет. Бегло пробежавшись по вопросам, она выпала в осадок; ее словно треснули по затылку чем-то тяжелым, и все забылось напрочь. Она мысленно свалилась на пол. Задания были простыми и ясными в формулировках, но у Киры не получалось связать и пары слов. Что-то здесь, что-то там она вспоминала, а объединять не получалось. Она взволнованно переметнула взгляд на Эвелину Юрьевну. Ее спокойствию мог позавидовать каждый; в ней не было ни капли сомнений или неуверенности. И вновь появилась эта издевательская улыбка одним уголком губ; вправду, этой улыбкой можно было бы убивать, ведь от нее хотелось деться куда-нибудь подальше. Она въедалась, она резала, она разрушала. И все-таки Кира не могла не отметить ее своеобразной красоты. — Так что? Тебе требуется время, чтобы подготовиться к ответу, или сразу расскажешь материал? — Я немного подготовлюсь, — девушка кивнула, садясь за парту. Преподавательница легким кивком согласилась и спешно забегала ручкой по чужим рефератам. Ее брови сдвигались к переносице, когда она видела какую-то ахинею, и изредка усмехалась, качая головой. Это не ускользало от внимания Киры. Вопросы легли перед ней на стол... и остались забытыми там же. Спустя двадцать минут вопрос Эвелины Юрьевны повторился: — Ну, что? — она отложила папку с работами в сторону. — Теперь готова? — Нет. — Еще время нужно? Кира отрицательно мотнула головой, поднимаясь с места. Билет опустился на стол преподавательницы, что вызвало удивление. — Нет... нет, не нужно. Я практически не спала сегодня ночью и ничего не могу сообразить. Все в куче в голове. Выражение фальшивого сочувствия Эвелины задело студентку; оно было настолько притворным и лживым, что Кира восприняла его как насмехательство. Она устало застегнула молнию куртки: — Я приду сдавать зачет на следующей неделе. Как все. — Твой зачет был сегодня, — в преподавательнице чувствовалась победная уверенность, которой она умела давить на собеседника. Сонливость и раздражительность напоминали о себе все четче. — Я такой же студент, как и остальные, поэтому имею право сдавать все в отведенные сроки, — забросив портфель за плечо, Кира не сдвинулась с места, оглядывая меняющееся выражение лица учителя «зарубежки»: от неуверенности контрастом эмоции перешли в робость, а она - резко в нападение. — Тогда зачем ты пришла сегодня, раз твой зачет через неделю? Я ведь не шантажом тебя сюда затаскивала, верно? — Верно, — она пожала плечами, сминая в руках шапку. За окном не так уж и холодно, ей просто нравилось носить их. — Но авторитет играет свое. — Авторитетность или нет - ты пришла. Ты вытянула билет. Ты прочла вопросы. И провалилась. Тут никто не виноват, — Эвелина Юрьевна пожала плечами. — Поэтому единственное, что могу посоветовать тебе, - это прийти подготовленной на следующий зачет, который будет через месяц. — Дело принципа, да? — усмешка облетела помещение. — В любом случае, как бы то ни было, я приду на зачет. Потому что я имею право его сдать, — Кира театрально слегка наклонилась. — Хороших Вам выходных, Эвелина Юрьевна. От произнесенного имени внутри пробежался мороз в лед и жар одновременно. Они прошлись катком по спине, сошли талой водой. Преподавательница исказила лицо ухмылкой: — Что же, можешь попытаться, но все равно последнее слово останется за мной. Ее окрестил леденящий взгляд студентки, и через мгновение она испарилась из аудитории. Невыносимо, невыносима. Натянув серую шапку, Кира быстро сбежала по ступенькам и оказалась на улице. Ветер прошелся под одеждой, и вечерний морозец слегка защипал нос. А это только начало ноября. Свет в аудитории №212 по-прежнему горел, а Кира по-прежнему не понимала, что творится с ее миром, медленно ускользающим из рук так же быстро, как хорошее положение в университете. Ведь только что она, кажется, завалила историю зарубежной журналистики. Которую так ненавидела. Которая так нравилась.