На страницах моих книг

— Знаешь, в торте можно не только ковыряться ложкой, но и есть его, — когда Юрий и Кира завалились спать [кажется, в них было нечто общее - сонные они становились просто невыносимы!], Томаш вышел в сад. И тут же продрог, когда ночной морозец цапнул за нос и забрался под свитер. — Или мы опять купили то, что ты не любишь? — Нет, нет... он был вкусным, правда. Спасибо. Отец сел рядом с дочерью на скамейку: — Ну, если бы ты попробовала его, то смогла бы сказать наверняка уж точно. Коротко дернув плечом, Эва отмахнулась от ответа. Этот настрой Томаш научился распознавать еще с детства, и мог он означать только одно - дочь занялась самокопанием. — И что опять случилось? С малышкой своей поругалась, что ли? — Не называй ее так, — усмехнувшись. — И мы не ругались, просто... в общем, я не знаю... — Просто что? Во время разговоров за столом женщина старалась не выдавать эмоций, и даже рассмеялась, когда Кира, уплетая лимонный торт, делала вид, что он ужасно вкусный. Но как только все разошлись, фальшивая радость испарилась. — Можешь рассказать мне, — отец сжал руку так крепко, что все волнения могли бы отпасть сами собой. Было в этом круглолицем зануде что-то такое - особенное, способное успокаивать одним видом. — Я не знаю, как это объяснить. Глупостям вообще сложно подобрать объяснения. — Не думаю, что в такой умной голове есть место глупостям, — в его от природы миловидном лице появилась непрошенная нежность; она преображала весь вид, отчего он становился похожим на большого плюшевого медведя - хоть сейчас бери и тискай. — Так что выкладывай, что опять в нее взбрело? — Кира. — И что с твоей малышкой не так, позволь спросить? — В том-то и дело... когда мы вместе, я совсем не чувствую нашей разницы в возрасте, ее словно нет. Мне правда хорошо с ней. Но когда кто-то видит наши отношения со стороны, я будто тут же оказываюсь на их месте. И разница между нами увеличивается раза в два - не меньше. Томаш понимающе покачал головой: — А какая разница, что подумают другие? Если тебе хорошо с ней, то какие могут быть проблемы? — Я и сама это понимаю, просто... ты сам знаешь, когда есть - значит есть. — Тебе она нравится? Уверенный кивок: — Да. — Тогда я не вижу проблем, Эва. Знаешь, — он статно выпрямился в спине, — я полюбил твоего отца, когда СССР и распадаться не собирался. А ты примерно понимаешь, как там относились... и относятся к такому роду отношений. Но я никогда не отказывался от него, потому что четко понимал: с другим так не будет. И если тебе комфортно с этой малышкой, то просто будь с ней. Зачем выдумывать какие-то преграды? Молчание охватило весь сад. Дворик в момент опустел на звуки, даже ветер перестал клонить ветви к крыше и царапать ее. — К тому же, — откинувшись назад, Томаш скрестил руки на груди и зевнул, — не каждая бросится на твоего отца со стулом в руках. Тут немалая смелость нужна! — он сухо рассмеялся. — Кстати, да. Вы должны мне новый стул! — Мы его почти не сломали. Почти... — сонные глаза слипались сильнее. — А теперь пойдем-ка спать. Весь нос уже красный. — И у тебя, между прочим, тоже. Томаш приобнял дочь за плечи, поднимаясь на крыльцо: — Я про свой и говорил. Я так в последний раз мерз, когда к тебе прошлой зимой приезжали. Хоть второй раз чаи гоняй, чтобы согреться, ей-богу. — А у нас как раз остался торт. Но разговор с отцом быстро сошел на нет: обсуждать было уже нечего, торт вскоре закончился, а сонливость чуть ли не оставила их спать прямо за столом. Эвелина вернулась и попыталась осторожно лечь в кровать, но не тут-то было: как только она оказалась под одеялом, то умудрилась коленом наступить на ногу Киры, а рукой прищемить плечо. Девушка с протяжным: «Ауч!» — подскочила на месте. — Извини, извини, — Эва скривилась, пытаясь разобраться в одеяле, — я случайно. Ты спи. — Меня второй раз пытаются убить в этом доме, — недовольное бурчание Киры приглушил тихий смех. — Тебе это кажется смешным? — потирая ушибленную руку. — Прости, нет, конечно, — но хохот не прекращался. — Просто настроение хорошее. Как тебе, кстати, торт? — Повкуснее той кислятины. Эвелина улеглась и, наблюдая, как девушка отчаянно пыталась прогнать боль в плече, улыбнулась: — Ты в нем скоро дырку протрешь. — Может быть. Женщина осторожно подалась вперед и оставила поцелуй на плече Киры. Приятные ощущения прокатились по всему телу. Пальцы Эвы пробежались по предплечью девушки, взметнулись вверх, и вновь ей удалось украдкой прикоснуться губами к ушибленной руке. На коже остался след от помады. — Я сделаю с этого татуировку. — Какая безвкусица, — голос дрогнул; усмешка - и Кире захотелось поцеловать ее так сильно, что она поддалась порыву. Рука остановилась на бедре Эвы, выводила на нем понятные только ей рисунки. Поцелуй с лимонным вкусом вскружил голову; женщина кончиками пальцев стянула с плеча лямку Кириной майки. А ладонь девушки забиралась выше, стягивала ненужную одежду. Эвелина избавилась от дурацких клетчатых штанов Киры быстрее. Здесь не дело робких. Сердце колотило так бешено, что казалось, оно сейчас выскочит из груди ко всем чертям. Когда пальцы девушки потянули нижнее белье Эвы прочь, она остановилась, крепко схватив Киру за руку. — Что-то не так?.. — «малышка» удивленно отстранилась. — Ты уверена, что хочешь этого? Девушка на мгновение притихла, но удержать надолго серьезность было слишком сложно; она лучезарно расплылась в улыбке: — Сколько раз мне нужно повторить «я люблю тебя», чтобы ты поняла? — за риторическим вопросом она наклонилась и уже собиралась вновь вернуться к манящим губам, как Эва отодвинулась: — Три. — Что три? — Три раза. Кира буквально на секунду замялась и тут же рассмеялась: — Хорошо. Я люблю тебя, — [и даже если нас занесет в Австрию.] — Я люблю тебя, — [потому что совсем неважно, где мы.] — Я люблю тебя, — [мой дом всегда рядом с тобой]. — Теперь верю, — Эва вернулась к оборванному поцелую, который заставлял комнату бежать кругом. Кира усмехнулась в самые нежные губы: — С Рождеством. — И тебя с Рождеством, милая.