На страницах моих книг

Девушка, которая балдеет со старой музыки и альбомов девяностых, может спокойно отреагировать на ошеломляющую новость и расплакаться, прочитав трогательную статью в газете; ей нравится уходить спать пораньше, чтобы, воткнув наушники, помечтать о лучшей жизни – о той, в которой она открыто говорит о самом личном и равнодушна к негативному. В мечтах она хладнокровна и ей до лампочки до других, но, когда она раскрывает глаза и понимает, что ее выдуманный мир - это очередная песня, Кира начинает переживать за всех и каждого. Потому что в ней живет человечность, и она не может стать слабее по щелчку пальцев. Пытаться притупить это чувство - равно тому, чтобы назваться чужим именем и прожить не свою жизнь. Она стояла на вокзале, среди толпы и разглядывала билеты; они закинут ее в другой город. — Алло. Ну, короче, — оперевшись о стену, Кира оглядывалась вокруг: люди, люди, багажи, бесчисленные лица, которые мелькали как случайные кадры, — взяла билеты на завтра. Других не было. Видимо, много кто в мое дно собирается, — совсем невеселая усмешка. — Все в порядке? — Вроде да... просто покупаю билеты туда, где прожила столько лет, а совсем как бы и не радуюсь, что уезжаю. Хотя и Москву особо-то не люблю. Странно все. И стрёмненько слегка. — Знаешь, ты ведь можешь и не уезжать. Придумай, что подрабатываешь тут, общежитие позволяет оставаться на лето. — Нет. Ты права, Эва. Я не могу вечно от них бегать. В конце концов, они моя семья, поэтому... поезд завтра в пять утра. — Еще-то пораньше-то не было? — Эвелина усмехнулась в трубку; придерживая телефон плечом, она заканчивала с отчетами по учебному году и собиралась домой. Девушка расплылась в странном удовольствии; может, от того, что разговаривала с той, что может быть безразличной ко всем в огромном университете и любить ее среди всех? Кира вышла с вокзала на площадь. Отовсюду кричали люди, носились таксисты, что так и норовили усадить ее в свои машины. — Хотела и раньше, но на два ночи билеты чёт совсем дорогие. — Позвонила бы мне - я бы скинула тебе деньги на карту. — Все что угодно, лишь бы поскорее меня выпроводить, да? — настроение становилось все лучше. Кира забежала в автобус. — Ты вообще скоро там домой-то собираешься? Я сейчас в общагу заскочу, остатки вещей заберу и приеду. — Тебе помочь? — Так и представляю афигевшие лица Оли и Наташи, когда ты будешь вытаскивать со мной мои же вещи. Молчание зависло в трубке; оно продолжалось слишком долго, чтобы сомнения не закрались в голову Киры. — Что-то не так? — Я поговорила с университетом. — О, классно! И на сколько они продлевают обмен? — будучи уверенными, что пражский ВУЗ Эвелины будет только «за» продолжать программу, они распланировали кучу вещей. Голос на другом конце провода заметно изменился: — Ни на сколько. Они закрывают эту программу. Такое чувство, будто автобус резко остановился, и студентка полетела вперед, через сидения, через пассажиров, перелетая лобовое стекло – и на асфальт, что сдирал колени и бил в плечи. Но ничего не случилось: они медленно подъезжали к остановке, когда Эва ответила, и Кира не нашла нужных слов. — Говорят, что обмен дал свои результаты, преподаватели и студенты обменялись опытом, и больше ни наш, ни ваш университет не нуждается в иностранных преподавателях. — То есть... ты возвращаешься к себе? — Получается, что так. И молчание нависло, снимая со счета Киры последние деньги; телефон продолжал подсчитывать время звонка, а она пыталась искать подходящий ответ. Но секундам было все равно - они бежали вперед, запинались одна за другую. И когда баланс ушел в минус, звонок оборвался. Вечер начал стучать в окна незаметно. Когда Эвелина вернулась домой, «малышка», взгромоздившись на чемодан, уталкивала в него последние вещи. — Давай помогу, — женщина заглянула в комнату. Расправившись с вещами, они долго пытались подобрать нужные слова. Вчера Кира шутила, что было бы неплохо съездить с Эвой куда-нибудь в отпуск, а завтра одну поезд умчит в Ярославль, а другая вернется в Прагу. — Мы что-нибудь придумаем, ладно? — преподавательница опустилась на тот же злосчастный чемодан. — Я знаю, — безысходная улыбка мимолетно осталась на лице, в котором разбились все эмоции, — просто сейчас все выглядит слишком сложно. — Это верно... знаешь, я сегодня думала об этой ситуации... в общем, получить русское гражданство не так уж и сложно, в принципе, если захотеть. То есть, конечно, это не пятиминутное дело, но все таки... — Ты, — Кира ошарашено пересела на кровать напротив, — ты готова переехать в чужую страну ради меня? Подожди, Эва, но ведь ты сама говорила, что тебе больше нравится ваш пражский университет. — Ну, и что?.. — она склонила голову на бок. И только в тот момент девушка впервые поняла, насколько далеко они зашли с Эвелиной: они начали с того, что враждовали в коридоре, кидая колкие фразы, а теперь их связывает нечто, что тянет целые страны ближе друг к другу. — Ты бросишь любимую работу, любимый город, семью... я так не могу. Нужен другой план. — Другого нет. Либо ты, либо я. — А почему тогда не я? — В Чехию переехать сложнее. К тому же, будем честны, я здесь прожила ни много ни мало три с лишним года, так что попривыкла, а ты в Праге была всего неделю. — Ты ведь тоже когда-то начинала жить в новом месте. И ничего - теперь все нормально. — Это не то же самое, Кира. Если переедешь ты, то это... пойми, поволочет за собой столько проблем: смену страны, вокруг будут толпы людей, с которыми первое время даже не поговорить; ты оставишь здесь всех друзей, семью, сменишь учебное заведение, вновь поступишь на первый курс и так далее. Не слишком ли для восемнадцати лет?.. — Возможно, — девушка закивала, — и я это понимаю. Но еще я понимаю, что не хочу, чтобы ты оставляла то, что любишь. [Потому что быть с кем-то - значит забывать о собственном удобстве. Жизнь начинается там, где кончается зона комфорта.] — Я три года преподаю здесь. Так что не думай, что мне это в тягость. — Я и не думаю. Я знаю. Однажды Киру спросили, чье творчество ей ближе всего, и она ответила коротко: «Бродского». Потому что всегда было проще не выходить из комнаты и «слиться лицом с обоями»*, чем вырваться на улицу и побежать по лужам, слыша в спину ругательства. Она не жила - осторожно существовала. Но теперь она была готова «в первый раз запеть про любовь»**, как Есенин, и сделать это «во весь голос»***, в стиле Маяковского, никого не боясь. И, подобно поэту-хулигану, она вдруг стала смелее. — Кира... — на выдохе улыбнулась Эва. — Переезд в Чехию - это обязательное ПМЖ или брак... ну, или ты должна быть какой-нибудь супер-выдающейся спортсменкой или ученой. — Можешь ответить честно? — девушка спустилась на ковер, взяв руки Эвелины в свои. Женщина не сдвинулась с чемодана. — Конечно. — Твои отговоры - это забота или нежелание связывать свою жизнь с моей настолько крепко, чтобы позволить переехать в твою страну? В смысле, если что, ведь это потом поприбавит проблем. — Что вообще иногда творится в твоей голове? — Эва тихо рассмеялась и, положив ладони на щеки Киры, поцеловала в лоб. — Как такие мысли появляются здесь? — То есть забота? — Разумеется. — Тогда что насчет гражданского партнерства? Немой вопрос исказил лицо преподавательницы; она оказалась не в силах даже выпустить Киру из объятий. Чувствуя теплые руки на своих щеках, девушка выжидающе смотрела в карие глаза, в которых никогда раньше не было столько эмоций. — Что?.. — Ну, что думаешь по поводу гражданского партнерства. Оно облегчит переезд в разы. — Кира, это слишком серьезный шаг. Подумай еще раз. — В сотый? Не уверена, что это нужно... выбор за тобой. Кому-то и два года покажутся мгновением, за которое невозможно узнать человека полностью, а у Киры все проще: зная ту, что серчает на бардак и обижается по мелочам [но только с «малышкой», на других машет рукой], она понимает, что знает почти все ее грани. Но каждый раз находит в ней что-то совсем новое. — Мне, наверное, нужно подумать... — Я приму любое твое решение, — девушка поднялась. — Я понимаю, что все кажется безумством, но бери столько времени, сколько тебе нужно, а сейчас... — растянув широкую улыбку. — Как насчет того, чтобы выпить со мной чаю? Я ужасно хочу есть. — С тобой - что угодно, — Кира помогла Эве встать, и землю окончательно выдернули из-под ног, словно она - ковер, а Кира - пол, о который бьешься спиной и не чувствуешь боли, потому что впервые замечаешь то бесконечное небо, которое все это время было над твоей головой.