Не прости

Что сделать? Врезать Хлою Харро за вбитые в голову сына предрассудки? Встряхнуть Эно — да так, чтобы из головы вылетела вся чушь? Торх поглаживал взлохмаченные пряди, сбившиеся и немного завившиеся, и пытался успокоить, донести, что в страстности нет ничего плохого, что, напротив, бревно в постели — куда хуже. Эно не слушал. Торх не думал, что в брачную ночь ему захочется подняться и уйти к себе. Но если бы у Эно этот раз оказался первым, всё было бы иначе. Он поверил бы, что отзывчивость на ласку — это то, что хотят получить достойные любовники в постели. Поэтому пришлось остаться, выцеловывать солоноватое не то от слёз, не то от пота лицо и шептать, как было хорошо. Торх не наговорил лжи. Ему понравилось — ощущать, как крохотные соски затвердели, двигаться в узком теле, чувствовать, как горячо внутри. Не хотел запечатывать узлом, пропустил этот миг, поэтому пришлось дождаться, пока похоть не схлынула. Благо течки не было, расцепились они с Эно быстро. Понравилось — Торх не смог не признать — и обнимать нагое тело. Ночная рубашка валялась на полу, измятая и перепачканная слюной и семенем. Харро — наверняка Хлой — отлично подготовили сына к брачной ночи. Главное, чтобы слуги не испортили тоненькую нежную ткань — уж больно Эно хорош в такой одежонке, воздушный и лёгкий. Пожалуй, стоит его упросить надеть её ещё раз. Торху подобные вещи ой как нравились — не на себе, а на любовниках. Прозрачные рубашки с глубокими вырезами, бельё, едва скрывавшее срам. Он заказал бы такое, но Эно пока рано упрашивать надеть что-то подобное — до того как отбросит стыд и предрассудки. Для начала можно упросить не снимать чулки — белые, длинные и плотные. Такие у Эно наверняка есть. Такие носят все. Лучше не думать, не воображать откляченный бледный задок и бёдра, затянутые в чулки. Возбудиться не хватало, когда Эно, утомлённый всего за один заход, посапывал в ухо. Торх крепко прижал его к себе и закрыл глаза. Надо и ему поспать. Пока он мог себе позволить, нужно урвать мгновение. Отец не управится со всеми делами в одиночку, он немолод. Но не спалось. «Ясно, что ты, проклятый ублюдок, преследуешь Эно. Преследуешь меня. Преследуешь какую-то цель, иначе бы не притащился на свадьбу. Шахты мало, что мы отдали за молчание? Ты разоришь её, знаю. Но в жизни нужно чем-то жертвовать!» — Торх разозлился. Его бывший друг обещал отстать. И сдержал обещание. До сегодняшнего дня. Странно, если учесть, что от Эно перестанет им пахнуть. «И вообще: кто тебя пригласил?» — Лилои не могли. Вальдар отругал за выходку, но не обозлился до такой степени, чтобы позвать подлеца на свадьбу собственного сына. Приглашения рассылали и Харро, но в то, что это сделали они, и вовсе поверить невозможно. Даже если узнали, кто надругался над их сыном, не совершили бы подобную глупость. Эно заворочался, когда Торх резко сел. «Что, если этот ублюдок имеет что-то против семьи Харро?» — осенило. Тогда объяснимо, откуда взялось рвение помочь расторгнуть помолвку. Или бывший приятель решил, что Харро выдадут Эно за него, когда всё вскроется? Могло и так статься, да не вышло. Но тогда почему не появился до свадьбы? Странно всё это. Есть над чем поломать голову. Есть чему испортить сладость от времени, которое новобрачные проведут вместе. Эно заворочался во сне и прижался к Торху. Тот прижал его к себе, укрыл одеялом, потому что уголья прогорели, и закрыл глаза. Надо поспать всему вопреки. Но сон не шёл. Не давала покоя мысль о том, что гадкий ублюдок убил одним выстрелом двух зайцев — и шахту у Лилоев забрал, и Харро насолил. Последнее не получилось, доброе имя Эно было спасено. Но шахты жаль. Полночи Торх прослушал сопение, пока не забылся сном — поверхностным, потому что давно не спал с кем-то в обнимку. Привычка не сложилась. Поэтому Торх то проваливался, то пробуждался. Окончательно проснулся, когда Эно сел. Одеяло сползло, отчего стало холодно. — Доброе утро! — Торх уставился на взлохмаченную макушку. Былого лоска как не бывало. Лицо заспанное, волосы растрепались и завились. И к этому Эно, домашнему, нужно привыкнуть. Тем более запах от него силён, а Торху после пробуждения частенько хотелось заняться любовью. В этот раз — лениво на боку. — Доброе! — Эно, судя по озадаченному выражению лица, так не считал. — Ты… Я не заметил, что ты здесь ночевал. Он перегнулся через кровать и взглянул на пол — как пить дать искал ночную рубашку. Торх, несмотря на утренний полумрак, разглядел и цепочку позвонков, и выпиравшие лопатки, и задок, упругий, но не неприятно твёрдый — в самый раз, чтобы мять, поглаживать, легонько прикусывать, если Эно позволит. Не позволит. Гораздо позднее, когда привыкнет к утехам, — возможно, но не сейчас. — Вот это ты зря, — съязвил Торх. — Твой вид будоражит кровь, — шепнул. Эно вмиг лёг на бок и укрылся одеялом, перетянув на себя едва ли не целиком. — Снова зря… — Торх придвинулся к мужу и крепко обнял. — Голым тебя в любом случае увижу, — шепнул прямо в ухо и прихватил губами мочку. Как назло, возбуждённый, как нередко у него бывало по утрам, член упёрся аккурат в ложбинку между ягодицами Эно. Тот попытался сдвинуться, но Торх не позволил, крепко обнял за плечи. — Торх… — шепнул Эно. — Надо ли?.. — Надо. — Стыдливость успела настолько надоесть, что раздражала. В течку Эно должен вести себя по-другому, сам насадится на член. Случись она сейчас, он так себя не повёл бы. Только когда она, течка эта? — Пока твоё тело хочет, надо. Тело Эно хотело. Во всяком случае, сосок затвердел от ласки. И шея оказалась чувствительной, судя по вздохам. Торх целовал её и плечо, ладонью поглаживал живот, грудь, сместил руку ниже… Доказательство — в его ладони, небольшое, но до предела возбуждённое, как вчера, когда он посасывал его. Вкус запомнился. Не чужой, а родной и приятный. Торх знал: приласкает Эно губами ещё не раз. Хорошо бы получить подобную ответную ласку… Но пока придётся удовольствоваться малостью. Благо Эно не воспротивился ни ласкам, ни тому, что Торх толкнулся в него. Края входа более податливы, чем вчера, горячо. И тесно — Эно ещё не растянут толком. Всё, как нравилось по утрам — медленно и лениво. Торх замирал, чтобы поцеловать Эно в шею, погладить плечо, бок и бедро, затем опять неторопливо, но глубоко — по самые яйца, — входил. Если бы Эно не лежал бревном… Торх, впрочем, знал, что делать. В очередной раз погладив бедро, он сместил руку к паху, перебрал волоски, мягкие на ощупь и на диво приятные, затем обхватил ствол. Надрачивал он ненамного слабее, чем собственный член, но Эно не высказал неудовольствия. Торх двинул бёдрами, вынудив толкнуться в свою руку, потом ещё… Дождался сладостного мига. Эно выгнулся, напрягся в экстазе. Его плоть обжала член Торха. Сладкий миг, дивный и сладкий. Торх, дождавшись, когда Эно расслабится, несколько раз толкнулся. Но не кончил, а, вынув член, приласкал себя рукой и излился на ситцевую простыню: мочевой пузырь был полон, пришлось бы ждать, когда опадёт узел. Эно ещё била мелкая дрожь, он часто дышал, благо не всхлипывал. Торх поднялся и подобрал коричневый шерстяной халат, небрежно брошенный вчера на пол. — Распоряжусь, чтобы комнату прогрели, принесли воды и… — он вздохнул, — насчёт завтрака. Я голоден, ты, думаю, тоже. — Очень, — прошелестел Эно, не повернув головы. Торх набросил халат на плечи и завязал пояс. — Сегодняшнее утро — исключение, потому что посвятить в детали было некогда. Распоряжения для слуг — отныне твоя задача. — Эно поднял голову и прислушался. — У нас с отцом не всегда на это есть время, а Кетц порой забывчив. — Мои… У нас бы он не работал. Торх сжал губы, не зная, как трактовать услышанное. Нежелание что-то делать? Или Эно внёс свои пожелания? — Я готов выслушать твои предложения, но не надо советовать сменить прислугу. Кетц появился здесь, когда я был маленьким. Ни разу он не подорвал доверие. Ясно? Вздох в ответ. Или всхлип? — Я не о том: вы очень добры — и ты, и твой отец, — оправдался Эно. — Знаешь, как у нас появился Аликар? — Твой отец купил его! — Торх подошёл к двери. — Да. Выбрал слугу, которому некуда уйти. Который выращен, чтобы служить. Это ожидаемо. Торх вздохнул. Наивный Эно вряд ли слышал о восстании рабов на Юге. Марифу Харро наверняка об этом было известно, но он слишком упрям, чтобы сделать выводы. Доиграется Харро, ой доиграется! Если Лилои выбирали бесплодных бет, то Мариф поддался моде и купил кастрированного Аликара. Ни один альфа не простит такое надругательство над собой. Торх вышел и замер. Аликар… Вот кто ещё мог отчаянно желать насолить семейке Харро. Проходивший мимо долговязый Кетц остановился, широко улыбнулся и уточнил, что надо его господину. Торх отдал распоряжения и направился к себе, чтобы переодеться. В доме стояла тишина, значит, прибывшие из окрестных поместий гости разъехались. Долгий сон получился, но из-за вечного полумрака и непогоды не понять, какое время суток. Значит, и отца нет — того единственного, с кем хотелось поделиться догадками. Комната Торха мало отличалась от той, где устроился Эно, — такая же холодная и неуютная. Если бы пол был гол, совсем было бы зябко. Ковёр куплен ещё папой. Рука не поднималась его выбросить… Торх тупо пялился в него, пока дожидался слугу, чтобы тот вынес горшок и принёс воды. Говорили, что без благословения папы брак рухнет из-за омеги, и если тот погиб, то напутствие на себя брал о-родственник, и чем ближе кровное родство, тем лучше. Лилои не были суеверными, но… «В своей вере ты позабыл, что у тебя сын — настолько сильно она забила твою голову. Ненавижу!» — Торх едва не плюнул себе под ноги. Папа сделал свой выбор. Он для всех умер. Встрепенулся Торх только тогда, когда появился Кетц с тёплой водой. Он привёл себя в порядок, надел любимый просторный сюртук и покинул спальню. Отца дома не оказалось. Стол накрыли. Обычная обстановка, как всегда, когда Торх оставался дома. Но кого-то всё же не хватало, очевидно, из-за непривычного ощущения кольца на пальце. — Поторопи господина Эноарда, — приказал Торх Кетцу и сел за стол. Яичница с ветчиной пахла восхитительно. На вкус оказалась более чем великолепной, возможно, из-за бурной ночи и не менее бурного утра. Торх вгрызся в хлеб с маслом. Казалось, ел бы и ел… Эно не заставил себя ждать. Он появился, причёсанный и одетый в шерстяной сюртук оттенка красной глины — явно домашний, судя по тому, что не украшен вышивкой. Вид уставший, словно пришлось поработать всю ночь, под глазами тёмные круги. Но поел вяло, от булки отказался. Удовольствовался только яичницей и чашкой кофе. — Хотелось бы приятно провести время, — решился Торх. — Увы, в театр не получится на днях: актёр заболел. Для прогулок погода не подходит. Будут предложения? — Какие предложения? — Эно отодвинул опустевшую чашку. — Например, друзей пригласить на чаепитие. Взгляд, уставший и грустный в ответ на предложение. — У меня нет друзей! — Эно часто задышал. — Или ты своих позовёшь? Перепуганные нотки не различил бы только дурак. Эно забоялся, что придёт тот, кто его опозорил? — Если не хочешь, то не стоит. Предложи свой вариант! — Торх улыбнулся. Эно опустил голову и уставился в чашку. Некоторое время помолчав, намекнул: — Мне очень понравилось в вашем загородном доме. Предложение Торху пришлось по душе. Если бы погода была прекрасной, он немедля приказал бы собрать вещи и подготовить экипаж. Конная прогулка — сомнительное удовольствие, в лучшем случае они с Эно, завернувшись в пледы, усядутся во дворе, если не будет дождя. Красиво, когда небо просвечивало сквозь голые ветви. Увы, мало кто разделял мнение Торха. А ещё поздняя осень нравилась Торху за первые редкие снежинки, сразу же таявшие. Давно он не ловил такой миг, а тут выдалась возможность всё увидеть вместе с Эно. — Хорошо, поедем, — пообещал Торх и, поймав счастливую улыбку, добавил: — Но сначала я обсужу это с отцом. — Ему пришла идея. — Думаю, он возражать не будет, тем более до одной из шахт рукой подать. Заодно займусь делами в ней. Возможность решить две проблемы сразу немало обрадовала. И с убыточной шахтой Торх подумает, как быть, и… Эно окажется вдали от городской грязи и слухов. Он сам того не ведая нашёл лучший выход. Получив в ответ слабую улыбку и радостный блеск в глазах, Торх сменил тему: — Слабо ешь. Эно нахмурился. — Не хочется. — Он опустил голову. — Так не пойдёт. Тебе моего ребёнка предстоит выносить. Торх запнулся. Себя отцом он представить не мог. Наверное, никто не может, потом привыкают. В его случае лучше всего обрюхатить Эно как можно раньше. Беременный, тот не покинет его, даже если всё вскроется. Торх отдавал себе отчёт, что виноват во всём. По глупости он не подумал, что исправить всё будет настолько сложно. Страх не отравлял бы душу. — Много есть — тоже плохо, — отозвался Эно. — Это сказывается на теле. Вот оно что: он боялся располнеть. Поддался дурацкой моде на тощее тело. — От одной булки с маслом ничего не случится, — заверил его Торх. Не убедил. Эно — забитый страхом упрямец. К выпечке он не прикоснулся. Но Торх хотел бы, чтобы его тело стало более округлым, чтобы рёбра перестали выпирать, а задок, и без того приятный взгляду, стал более мягким. После завтрака новоиспечённая семья Лилоев отправилась наверх. Торх решил показать Эно свою комнату. Тот было заупрямился, но всё же несмело вошёл внутрь. — Если боишься, что опрокину на кровать, то зря: я сам вымотан не меньше твоего, — отшутился Торх. Эно шутку не оценил. Казалось, он вообще не понимал юмор. Торх прикусил язык, чтобы не сорвался вопрос о течке. Всё, что он получит, — смущение. О личном лучше поговорить, когда Эно раскрепостится, а пока придётся удовольствоваться тем, что было. — Темно здесь, — поделился тот мнением. — У нас гораздо светлее. Сквозь крохотное окошко попадало мало света, но Торху этого хватало. В детстве дом казался крепостью с узенькой бойницей, которую предстояло защитить от врага. — Так будет казаться, пока не привыкнешь, — попытался успокоить Торх. — Покои родителей светлее, но пока жив отец… — Что случилось с твоим папой? — Эно не походил на себя. Губы плотно сжаты, взгляд уверенный. Неожиданно уверенный. Торху не понравился вопрос. Для чужих Эрлон Лилой умер. Но Эно со вчерашнего дня не чужой. Торх подвёл его к плетёному креслу и усадил. Сам стоял, потому что уступил холостяцкое место. Можно поделиться правдой. — Ничего! — Торх уставился в окно на осеннюю серость. По стеклу сбегали струйки. — Его забрала религия. — Поняв, что объяснил слишком несуразно, исправился: — Однажды отец нашёл его записку со словами, что мирская жизнь невыносимая, поэтому папа решил уйти в монастырь. Он… Он редко срывался на крик, поэтому сделал всё втихую. — Даже узнав об измене Вальдара, Эрлон замкнулся. Но это осталось недосказанным. — Искали его. Нашлись те, кто видел, как он покидал город. Торх замолчал, но Эно явно решил копнуть глубже: — Но не может же так быть, чтобы… — вздох, — просто так решил. — Тебе может не понравиться правда. — Лучше пробудить доверие, чем прятаться. — Когда мне исполнилось шестнадцать, отец решил, что пришла пора познать одну из сторон отношений, и отвёл в «Три лилии». Торх замолчал. В первый раз ему понравилось. Беловолосый любовник-бета указывал, что делать. Не молчал, если ему было неприятно. И не рассмеялся, когда с непривычки Торх кончил очень быстро, а, дав на некоторое время передышку, приласкал руками и ртом. Во второй раз всё получилось куда удачнее. Торх и позднее навещал первого любовника. Не влюблялся, но ему нравилась как похвала, так и указание на ошибки. «Ко мне нередко приводят невинных», — услышал он. — Из-за этого разве уходят?! — Эно, ошарашенный признанием, взмахнул руками. — Мой отец не остался в стороне, если понимаешь, о чём я. К тому времени папа свихнулся и заявил, что утехи нужны только для зачатия ребёнка. Мало кто такое выдержит. По выражению лица Эно трудно было понять эмоции. Он ссутулился и обхватил голову руками. — Он благословил меня, — негромко шепнул, но Торх смог разобрать каждое слово. — Когда? — Так быть не могло. Эно поднялся с кресла, подошел совсем близко — настолько, что в нос ударил его запах, невероятно насыщенный, необычайно притягательный. Ещё и потому, что никаких духов. Вот откуда такое желание вдыхать раз за разом. Просто простоять, не ласкать, чтобы не перебивать ноткой страсти, хорошо ощутимой вчера. — После церемонии, — Эно посмотрел прямо в глаза, — когда я пошёл за плащом. Вот как, получается. Неприятно и горько оттого, что папа не появился открыто, но смешался с толпой монахов, приглушил запах одним известным им способом. Отец не раз говорил, что черту прятаться Торх унаследовал не от него. «Надеюсь, в этот раз ты понял, к чему могут привести тайные методы. Хотел остаться незапятнанным? Не смог бы», — вспомнились слова, которые довелось услышать, после того как пришлось признаться о беде с Эно. Торх сел на кровать и обхватил голову руками. Папа незримо следил за ним, иначе не объяснить, как он прознал о свадьбе сына. Тем лучше для тех, для кого мёртв. Торх очнулся, ощутив, что кровать продавилась. Эно положил руку на его плечо. — Мне жаль, что он так. Наверное, я зря сказал. Но мне не давала покоя вся эта ложь, — начал он оправдываться. Торх ощутил его напряжение. — Я сам только и делал, что лгал всем, тебе. Это… мерзкое ощущение. То, что ложь порой во спасение, разъяснять не хотелось. И без того разговор затёк в ненужное русло. Не говорить же, что свадьбы могло не быть, если бы Эно обо всём узнал раньше. Не простил бы и жизнь себе испортил. Если бы не ложь, он бы остался чужим человеком, холодным и чопорным. — Теперь не придётся это делать, — шепнул Торх на ухо, погладил затылок, склонился к лицу и поцеловал губы, такие тёплые, неумелые, но отзывчивые. Оторвавшись, добавил: — Славно пахнешь. Хочу, чтобы ты забыл про духи, хорошо? Эно облизал нижнюю губу и отвернулся. — Н-нет, не могу так сразу. — Он поднялся и обтянул сюртук. — Нельзя же выставлять собственный запах напоказ. Это равно, что выйти из дома голым. На люди тоже нельзя хоть капельку? Отучить его можно: сперва капля, а после отвыкнет. На званых вечерах можно потерпеть. Что-то подобное говорил и папа, и это озадачило Торха. Говорят, что истинные похожи на родителей. Торх как ни старался, но ничего общего с Марифом Харро в себе не нашёл и не хотел искать — уж слишком тот отвратителен расплывшимся телом и пытливым нравом. — Капельку на люди можно. — Торх, когда хотел, приходил к компромиссу. Этой чертой гордился Вальдар Лилой. Он крепко обнял Эно, уткнулся носом в макушку и задумался. Папа, похоже, был прав: никому не уйти ни от судьбы, ни от расплаты. Для Эно всё закончилось. Для Торха — нет, иначе бы так не метался. — Хочешь, покажу библиотеку? — предложил он. — Любовных романов нет. Пара приключенческих найдётся. Много томиков со стихами. Попал в яблочко. Эно отстранился и широко улыбнулся. — Хочу! — отозвался он. Торх вывел его из своей спальни и потянул вниз. Он чувствовал себя выжатым, будто лимон, чьим соком вчера полили грудку из индейки. К тому же непривычно ощущение, что теперь он несвободен. Радовало одно — свободное время: пока Вальдар взял на себя все дела. Оставив Эно в кабинете, Торх вернулся к себе, завернулся в плед и сел в кресло. То качнулось, убаюкивая… Безмятежно, но поспать не удалось — уж слишком сильно оказалось чувство тревоги. Торх проснулся от осознания, что превратился в… Как же назвал ту хворь лекарь, что осмелился заглядывать в души? В шестнадцать лет Торх не боялся ничего, теперь — хуже ребёнка. Хотелось бы поверить, что появление папы — хороший знак, но верилось из-за тревоги с трудом. Ещё и навязчивое желание спрятать Эно… Отец утверждал, что шантажиста не остановить, но согласился передать одну из шахт. Странно… Торх поднялся и потёр ладони — уголья прогорели, осенний холод прорвался в дом. Надо попросить разжечь камин ещё раз. Он покинул спальню. Закрыв дверь, замер, когда услышал негромкие голоса внизу. Кто-то появился, и Кетц не позвал? Или Эно взял на себя роль гостеприимного хозяина? Поразмышляв, пойти или послушать разговоры, Торх выбрал первый вариант. Решение он принял правильное, понял это, когда спустился. Тот, от кого он стремился спрятать Эно, появился. Наглости хватило — прийти помучить Лилоев. Как же хотелось взять за грудки и вышвырнуть вон, а ещё — подпортить смазливую физиономию, стереть противную ухмылку с лица. Но Торх только, спустившись, сухо поприветствовал старого приятеля и не менее сухо осведомился, что привело в этот дом, на что получил едкую реплику в ответ: — Нехорошо — не выпить за свадьбу лучшего друга, тем более я не с пустыми руками.