Не прости

Порой Эно искренне жалел, что в театре на сцене он не смог бы выступать, потому что врождённым талантом он похвастать не мог. Хоть бы крохотным, для себя. Тогда бы пряди не липли так противно к затылку, на лбу не выступила испарина, когда он, начитавшись и покинув кабинет, услышал знакомый голос: — Доброго дня, господин Хар… Прошу прощения, Лилой. Совсем забыл, что мой друг теперь несвободен и сможет составить компанию гораздо реже. — Знакомые, прежде казавшиеся красивой формы губы растянулись в полуулыбке, для Эно — в неприятной ухмылке. Наверняка щёки побагровели. Гореть и не покраснеть они попросту не могли. — Вы здоровы? До этого были бледны. У вас лихорадка? Ах, да, погода не располагала к свадьбе… — У нас была бурная брачная ночь, — ответил Торх первым. — Мы оба не выспались. Он заговорил о личном при постороннем. Эно засмущался — уже от стыда. Ах, да, его, Эноарда, уже Лилоя, доставшегося мужу не невинным, не должны вгонять в краску пошлости. — Прошу прощения, не подумал, — насмешливый взгляд прищуренных глаз, — точнее, не ожидал: в первый раз не в течку омегам, как правило, больно, поэтому брачная ночь заканчивается, едва начавшись. Эно глубоко вдохнул, но не выдохнул, чтобы удержаться и не наговорить лишнего. Торх знает, остальным — Кетцу и другим слугам — подбрасывать пищу для сплетен ой как опрометчиво. — Откуда такие познания? Друг мой, ты что, не позвал на свадьбу? — пришёл на выручку Торх и цокнул языком. — Несправедливо: на мою пришёл, а на собственную… Судя по тому, как победный взгляд ненавистных глаз сменился злым, он задел приятеля за живое. — Мы с тобой, конечно, до вчерашнего дня не виделись, однако нет, столь радикальной перемены в моей жизни не произошло. — Быстро, ублюдок, взял себя в руки! — Бывай. Надеюсь, из-за семейной жизни ты не забудешь, что у тебя есть друг. Осталось облегчённо выдохнуть и порадоваться спешному уходу. Эно это и сделал, после уткнулся в плечо мужа. Он не сразу вспомнил, что повёл себя неприлично: выражать чувства следовало в спальне, а не в холле, где их мог увидеть тот же Кетц. Вопреки правилам, Торх его не отстранил, напротив, погладил волосы очень бережно и ласково. Эно спал с его другом, но тот почему-то умолчал об этом, только издевался. Стыдно-стыдно-стыдно! — Мы можем поговорить? — Эно прикусил язык. Говорить или нет, кто стал его первым любовником? — Идём! — Торх отвёл его в гостиную — туда, где до этого уединялся с приятелем — и запер дверь. Эно сел в уже знакомое кресло — то самое, где однажды ждал Торха, чтобы объясниться. Он должен заговорить первым, потому что сам позвал мужа. Но нужные слова не шли. Торх не торопил. Он взял бокал со стола и неторопливо отпил. — Наверное, я должен сказать, кто он, — заговорил Эно и посмотрел на белую статую у камина, изображавшего почти голого, чьи половые органы прикрывала только тряпица, омегу с большой миской яблок на голове. — Кто — он? — уточнил Торх и встал так, чтобы закрыть собой статую, чем вынудил Эно глядеть на себя. — Ну… Мой первый, — выдавил тот и нашёл в себе смелость посмотреть снизу вверх на мужа. Тот молчал. Лицо отсутствием чувств походило на гипсовую маску. — Зачем мне это знать? — уточнил, наконец, Торх. «Затем, что он приходит сюда, улыбается тебе и пьёт с тобой», — ответил Эно — мысленно, потому что вслух это сказать не хватило смелости. Торх подошёл, взял его за локоть и потянул, вынудив подняться. — Я же сказал, что не хочу ничего знать, — тихо, но твёрдо произнёс он, — потому что все допускают ошибки. Отталкивать тебя, моего истинного, только за то, что ты оступился, глупо. Ещё глупее — требовать от тебя невинности, когда на самом не меньше грязи. — Торх резко отвернулся, оставив озадаченного Эно думать над его словами. Что они означали, что?.. — У меня был роман с несвободным. Если спросишь, считаю ли я, что делал хорошо, то отвечу, что поступал ужасно, отбирал его у мужа и детей, хотя знал заранее: наши отношения обречены на крах. А если спросишь, мучает ли меня прошлое, то… — он зажмурился и тряхнул головой, — нет, не мучает. Потому что я воспринимаю свой роман как опыт. Горький, болезненный, но поучительный опыт. Губы, полные и приятные глазу, некрасиво искривились. Торх любил того омегу, потерял голову, потому что, зная, что отношения обречены, всё равно закрутил роман. Лучше бы не рассказывал… Если раньше Эно не задумывался о прошлом мужа, потому что не знал о его любовниках, то теперь завеса приоткрылась. Что, если Торх любил несвободного омегу до сих пор, а с ним заключил брак, потому что так надо — истинной паре остаться вместе? Не Эно, низко павшему, о таком думать. Всё для него решилось как нельзя лучше. Рядом с Торхом ему гораздо уютнее, чем с родителями. За сегодняшний день ни одного упрёка он не услышал. Хотелось поверить, что и дальше они будут жить в мире и согласии. Эно подошёл к мужу и крепко обнял, вдохнул альфий запах, приятный и… Нет, пока ещё не любимый. — Хорошо, не буду, — выдохнул он обещание в шею. По телу пробежала приятная дрожь, когда Торх ласково погладил спину, поцеловал в висок. — Кстати, я тут подумал, — неожиданно твёрдо заявил тот, — что твоё предложение — лучшее. — Отстранившись, хохотнул и добавил: — Ума не мог приложить, куда можно поехать на медовый месяц. Как всё просто — провести его в поместье. Если сначала сомневался — холодно уже, — то теперь — нет. Решено: отправимся прямо завтра. У него добрая улыбка, здоровые зубы и крепкие удлинённые клыки-признак породистого альфы. — Завтра?! — Эно хотел уехать, но даже не мог предположить, что всё получится так скоропалительно. Отчасти он этого желал, чтобы не пересекаться с отнявшим невинность ублюдком, однако не смел надеяться. В родительский дом не тянуло, даже гостем, поэтому он нешуточно обрадовался предстоявшей поездке. Главное, чтобы родители не забыли переслать нужные вещи вроде костюма для верховой езды, а не хлама вроде прозрачной сорочки. Счастливый Эно бросился к выходу. Кетц отыскался на втором этаже. Напевая под нос, он смазывал петли. Замолчал, когда увидел Эно, и ответил на вопрос: — Из вашего дома сегодня прислали несколько саквояжей. Вещи убраны в гардеробную; украшения, расчёска и ленты для волос — на полке. В ваших покоях прибрано, простыня заменена, сорочка — выстирана. Господин Вальдар распорядился, потому что вы в счастье позабыли об этом. Проверьте и скажите. Если что не так, будет переделано. Ах, да, следить за слугами — теперь обязанность Эно. — Спасибо, — поблагодарил он. Он порывался спросить, прислали ли вещи для верховой езды, однако, рассудив, что лучше взглянуть самому, отправился в — уже свои — покои. Замечания, на первый взгляд, делать не за что: в комнате чисто, проветрено. Холодно, потому что никто не протопил, но свежо. Вещи в гардеробной аккуратно сложены. Не выглажены, но всего одно распоряжение — и эта мелочь исправится. Нашлась и одежда для верховой езды — та самая, в которой Эно путешествовал с Торхом за город. И даже платок, в тот день повязанный Хлоем. Эно смял его. Отныне он будет надевать то, что захочет сам. Платок подарит кому-нибудь из слуг, например, Кетцу. Им дорогая вещь, целая и почти новая, — за счастье. Тем более, что они хорошо справились, простыню постелили свежую. Эно вздрогнул, когда услышал стук в дверь, но позволил войти. — Прошу прощения, но раз вы тут, то… Комнату прогреть? — Кетц очень услужлив. Торх прав: немолодой верный слуга стоил гораздо дороже двух молодых, даже если здоровье подводило и внешность оставляла желать лучшего. Кетц очень худой, и это заметно, несмотря на то, что он что-то подложил в сюртук, чтобы плечи казались шире. Немодные просторные штаны не полнили ноги. Нос сильно выделялся на бледном лице. — Пока не стоит, — отозвался Эно. — Появлюсь, чтобы указать, какие вещи мне понадобятся. — Вещи? Куда вы собрались, господин? — Кетц широко распахнул глаза. — В поместье. Проведём там медовый месяц. Завтра утром понадобится ещё и экипаж. Кетц заморгал — часто-часто, прежде чем выдавил: — Завтра? Позвольте, к чему такая спешка? Господин Торхал обсуждал, что первые дни медового месяца будут испорчены, потому что немало дел нужно решить здесь, в городе. — Он передумал! — Эно широко улыбнулся. Торх либо уладил дела до свадьбы, либо упросил отца заняться ими. Всё равно, что он придумал. Он захотел провести время с Эно, а это куда важнее. — Как скажете. Простите моё недоверие, но лучше на всякий случай уточню у господина Торхала, а то мало ли… — Кетц засомневался. — Конечно! — Эно не обиделся. Он даже вспомнил кое о чём, не менее важном: — Кстати: во сколько у вас принято обедать? Кетц поджал губы. — Этот вопрос решён, не беспокойтесь. Рискнул распорядиться на свой страх и риск, чтобы дать вам с господином Торхалом как можно дольше побыть друг с другом. — Понимающий слуга, но… Хлой Харро не потерпел бы самоуправство. Невзрачного Кетца он в любом случае бы не потерпел — за блёклый внешний вид. — Вот это да! — Эно сделал пару шагов и сунул платок в узкую морщинистую ладонь. — Выстирать? — Кетц развернул платок. — Хотя нет… Выгладить, да? Он уставился на Эно выцветшими глазами в ожидании ответа. — Нет, это вам. Подарок, — отозвался тот. — Чистейший шёлк. — Вижу, но… Зачем? — Просто так. Вы мне нравитесь. Кетц пристально посмотрел на Эно, затем развернул платок. — Спасибо, — сухо поблагодарил он. Глупо от него ждать вспышки чувств. — Кстати: на сколько уезжаете? — Э-э-э… — Эно об этом не подумал. Хотел бы провести как можно больше времени за городом, однако немало зависело от Торха. — Не поймите меня неправильно, однако от этого зависит, сколько вещей и какие упаковать. Зима скоро... Если всего на неделю, думаю, меховую накидку брать нет смысла. Если на месяц… — Думаю, стоит положить и зимние вещи, — нашёлся Эно. — Понял! — Кетц удалился. Любопытно, каково в эту пору за городом, задумался Эно. Наверное, слякоть кругом, сквозь голые ветки просвечивало серое небо, стояла промозглая сырость. Однако воздух чистый, а не как здесь, удушливый из-за стелившегося по булыжной мостовой дыма, смешанного с туманом. Как бы ни было, за городом уютнее. Вряд ли Эно увидит красивое, но ненавистное лицо, если только Торх не пригласит своего друга… Нет, никаких гостей. Эно с мужем останутся вдвоём. Конная прогулка, возможно, повторится, а вот ужин на берегу реки — вряд ли… Ничего страшного: они с Торхом дождутся весны, лета — и повторят, если… Эно положил ладонь на низ живота и вздохнул. Если он будет носить ребёнка, о прогулках верхом придётся забыть. Он не уверен, что хотел детей. Хорошо бы течка не пришла зимой. У Эно подобное раз случилось. Хлой даже позвал лекаря из опасений, что единственный наследник семьи Харро бесплоден. Лекарь объяснил, что отсутствие течек зимой досталось от живших подобно зверям предков. Когда-то те селились в лесах, а не в каменных домах, поэтому немало детей замерзало насмерть. Умом Эно понимал, что в любом случае подарит Торху сына, возможно, не одного, а двух-трёх, однако чувствовал, что не готов. В душе только-только началось зарождаться чувство сильнее, чем благодарность. Возможно, это любовь, о которой Эно много читал. «Но в таком случае я бы не колебался», — осадил он себя. В придачу не хотелось испытывать тошноту по утрам, головокружение, позднее — отекать и грузно двигаться из-за раздутого живота. Эно обезобразится, и Торх перестанет им восхищаться. Годок-другой — и он решится, когда привыкнет к мужу. Эно понадеялся — на то, что течки зимой не будет. Ещё он знал, что далеко не после каждой наступает беременность, иначе и у Харро, и у Лилоев родилось бы не по одному ребёнку, а с десяток. Хватит, решил Эно. Один раз обошлось. Высшие силы решили подарить возможность родить детей Торху, а не какому-то ублюдку… Эно поймал себя на том, что мысли утекли в ненужное русло. Надо заняться хоть чем-нибудь — за обедом проследить или упросить Кетца подробнее рассказать о доме и здешних правилах. Эно покинул спальню и плотно запер дверь, после осмотрелся. Куда подевался Кетц, когда так нужен? Пришлось спуститься. Из кухни донеслись приятные запахи. Эно сглотнул слюну. Обед скоро будет готов, его вмешательство ни к чему. Можно потратить время на чтение, к тому же Эно закрыл книгу на волнующем моменте, когда услышал голос гостя и покинул кабинет. Он взялся за округлую, в виде львиной морды ручку и толкнул дверь. Та, тяжёлая, дубовая, удивительно бесшумно приоткрылась — петли здесь смазывали вовремя. Негромкие голоса дали понять, что в кабинете занято. Эно давно усвоил правило — не заходить в кабинет, если кто-то внутри. Вряд ли у Лилоев иначе. Поэтому он легонько потянул на себя ручку, чтобы медленно, без стука закрыть двери. Но замер, услыхав: — ...сейчас потеряли ещё одну, на этот раз по жестокой случайности из-за обвала. Родным и близким нужно выплатить компенсацию. И ты собираешься уехать и оставить меня разгребать всё это?! — Вальдар отчитывал сына, больше некого. — Повторюсь, если ты оглох, — донёсся, ожидаемо, голос Торха. — Я не собираюсь сидеть без дела. Из поместья мне ближе к шахте… — К убыточной, да! Как — скажи! — она заменит ту, что нам пришлось отдать? И ту, что обрушилась? Эно замер. Выходило, дела у Лилоев шли неважно. Некоторое время он вслушивался и ждал. Чего именно, не знал, хотя умом понимал, что следовало уйти. В таких делах он не смыслил. Эно было закрыл дверь, но замер, услыхав: — Ещё раз спасибо за то, что ткнул носом в то, как низко я пал, — Торх засмеялся — не радостно, а горько, — и спасибо, что встал на мою сторону, хотя мог бы этого не делать. — Иначе мы бы потеряли гораздо больше, чем стоимость шахты, выплачивая долг семье Харро… Услыхав свою добрачную фамилию, Эно замер. Как назло, дверь закрылась с негромким стуком сама. Именно тогда, когда Эно надумал остаться. Перепуганный, он метнулся в сторону гостиной, довольный тем, что сегодня обут в мягкие замшевые домашние туфли, а не в обувь с твёрдой подошвой. Осталось надеяться, что никто из слуг не увидел, что он подслушал разговор. О каком долге шла речь? Эно сел, выдохнул и мысленно приказал себе не накручивать дурное. Торх в чём-то ошибся? В чём? В чём угодно, ответил Эно сам себе. Сотворил глупость и забоялся, что свадьбе не бывать. Задолжал кому-то, очевидно — так много, что Лилоям пришлось продать одну из шахт, чтобы расплатиться. Проиграл, наверное: прямо за «Тремя лилиями» располагался игорный дом, что прибыльно для хозяина, потому что нередко игроки оставляли куш в борделе, упиваясь лёгкими деньгами. Слышал Эно и другие мерзости: проигравшие нередко выплачивали долг миловидными родственниками… Он отряхнулся, будто искупался в этой грязи. Незавидная участь продавать тело, ему, впрочем, не грозила. И он мысленно наказал себе не попрекать Торха, потому что сам далеко не чист — не только тем, что не невинным достался мужу, но и попыткой обмануть. Торх взял вину на себя, тем самым спас доброе имя Эно Харро. «Хороший он, — убедил тот себя, — а ошибку допустил, но не ту, которую нельзя простить». — Обед готов! — Эно вздрогнул, когда услышал эти слова. — Ваш муж попросил напомнить. — Долговязый Кетц обогнул кресло. — Спасибо. Отказываться от обеда, когда под ложечкой сосало, глупо. …Тем более, что подали суп-пюре из тыквы, страстно любимый Эно за густоту и невероятную нежность. Немало зависело от сливок, но сегодня они свежие и невероятно густые. Если бы было лето, листья петрушки добавили бы вкуса. — Добавьте ему, — попросил Торх, глядя, как Эно уплетал одну ложку за другой, — а в мою тарелку положите сухарей. Люблю… жевать! Хлой бы не позволил съесть больше одной тарелки из-за жирных сливок. Эно с удовольствием съел добавку. Но говядину под соусом из чернослива не осилил до конца, из-за чего Торх наклонился к нему и едва слышно шепнул: «Чтобы хорошо ел, нужно лишать тебя сил каждую ночь». От пошлости, ещё и сказанной за столом, Эно покраснел и скосил глаза в сторону, опасаясь, что кто-нибудь из слуг услышал. У Торха аппетит отличный, заметил он. — Кстати, пока мы за одним столом… — заговорил Вальдар. Эно отложил вилку, нож и поднял голову. — Мы с моим сыном обсуждали возможность поездки за город. Я изначально был против, потому что работы много. Но… — он посмотрел на Торха, — ты прав: лишить вас медового месяца не имею права. И без того ваша свадьба состоялась в неудачное время года. Поэтому езжайте, а я управлюсь с делами сам. Эно, памятуя о подслушанном разговоре, улыбнулся. Хорошо, что он не отменил наказ собрать вещи. Ему очень хотелось за город… — Отец, я же обещал не сидеть без дела, а про мою любовь именно к этому времени года ты тебе как никому известно. Разве нет? — Торх улыбнулся и, повернув голову к Эно, попросил: — Распорядись, чтобы были собраны вещи. Кетц разберётся. — Уже, — заверил тот. — Я знал, что вы не воспрепятствуете, — добавил, глядя на Вальдара. Тот сжал губы. Радости на лице Эно не увидел, но это не имело значения: важно, что отец на стороне сына. После обеда он проследил за слугами, чтобы те разложили по саквояжам именно нужные вещи. Высохшая полупрозрачная сорочка в поместье вряд ли пригодится, поэтому он приказал её убрать. — Прошу прощения, но господин Торхал приказал её упаковать, — возразил Кетц. В маленьких глубоких глазах заиграли шаловливые огоньки, — и я понимаю почему. Роскошная вещь! Ну вот, теперь слуги решат, что Эно с мужем будут всё время заниматься любовью. — Нет, выложите! — вскричал он. Это, в конце концов, его сорочка, а не Торхала. К тому же она ему не нравилась. — Как скажете! — Кетц, наконец-то, отложил бесполезное тряпьё. Первым делом Эно проверил, собрана ли удобная одежда. Кетц и правда хорош, оценил он. Хотя Торх упоминал, что забывчив, однако упаковано всё, включая подбитый мехом плащ, рукавицы из дублёной кожи и сапоги. Зимой Эно не замёрзнет. …Если его одежда заняла несколько саквояжей, то про вещи Торхала забыли. На это Кетц пояснил, что одежда была в доме за городом, поэтому Лилои, как правило, ничего с собой не брали, когда отправлялись туда. Слежка за слугами помогла потратить время, и Эно не заметил, как подошло время ужина. «Сам виноват, что упустил возможность приготовить то, что я хочу», — обругал он себя, вяло ковыряясь в суфле, благо из крольчатины, а не из тяжёлой жирной свинины. Он привык перед сном есть кашу с кусочками сушёных фруктов. А вот чай выпил охотно. Торх только покачал головой, глядя на него, но не упрекнул и не сказал пошлость. …Он пришёл перед сном, когда Эно, вымывшись и вычистив зубы, улёгся и укрылся тёплым шерстяным одеялом. — Торх, — взмолился тот. — Всё получишь, обещаю. Но… Умоляю, не сегодня. Весь день между ягодицами немного саднило — не так сильно, как в злополучный первый раз, но всё равно неприятно. К тому же перед дорóгой хотелось выспаться. Торх сел — настолько близко, что почувствовалось его тепло даже через одеяло. Он склонился над Эно и, пристально — не похотливо — глядя в глаза, заявил: — Сильно сомневаюсь, что твой отец заходил к папе, чтобы просто пожелать доброй ночи. Я прав? Эно отвёл глаза в сторону и уставился на лепнину на потолке. — Не знаю, — честно признался он, — папа никогда не рассказывал, что происходило в его спальне... Если родители надолго запирались, значит, у Хлоя течка — вот и всё, что знал Эно. Трудно — почти невозможно — вообразить, что Мариф способен к кому-то прийти, чтобы пожелать сладких снов. — Если бы твой отец так делал, ты бы знал, — предположил Торх. — Мой так делал. Даже когда… — он ненадолго замолчал, — папа попросил обойтись без поцелуев и прикосновений, он всё равно приходил, чтобы пожелать сладких снов. Вот как, значит. Приятная… Традиция? Или проявление чувств? Это предстояло выяснить. Торх поцеловал целомудренно, в щеку, и, бросив пожелание хорошо выспаться, покинул спальню. Эно потрогал то место, ещё влажное и казавшееся горячим. …Если вчера он, вымотанный свадьбой и брачной ночью, быстро уснул, то сегодня долго не смог сомкнуть глаз. Он не ответил бы однозначно, что причина бессонницы в новом месте. В этом доме, несмотря на мрачность, он чувствовал себя гораздо уютнее, чем в родительском. Потому что и Вальдар, и Торхал приняли его как своего. Кетц не разговаривал сквозь губу и не намекал, что молодой хозяин совершенно не приучен вести хозяйство, а подсказывал, что делать, направлял в нужную сторону. Старый Кульб и вовсе отнёсся как к родному. Когда-то Эно читал повесть о таком дедушке, строгом, но безмерно любившем внука. И хотел получить хоть толику такой любви. Завтра он увидит и Кульба, и Рыцаря. Если погода позволит, прокатится на норовистом коне. Эно как ни старался, но так и не смог вообразить загородный дом Лилоев в это время года. В памяти всплыл увиденный в начале осени. …и первый поцелуй на берегу Туроса. Эно было хорошо, однако из-за напряжения счастье омрачилось. Он был скован стыдом из-за обмана. Всё свершилось к лучшему. Теперь не надо лгать мужу. Осталось насладиться покоем, царившим за городом, и уединением с Торхом.