Не прости

Кабинет нужен для того, чтобы вести дела. Тяжёлый дубовый стол — для бумаг. Стул… Он не понадобился — сейчас во всяком случае. Папки сдвинуты, несколько листов свалилось на пол. Эно открыл глаза и уставился в потолок, на котором играли тени. Харро не допускали непотребства в столь неподходящем месте. Или допускали? Может, Эно не знал? Вряд ли Хлой поделится подробностями, как лежал на столешнице на спине, закинув ноги на плечи мужа. Мариф Харро терпеть не мог, когда ему мешали, да и сложно вообразить его, одышливого, бодро двигающим бёдрами, вколачивающимся в тело мужа. Лицо Торха раскраснелось, в глазах — блеск. У отца бы остановилось сердце, испытай тот что-то подобное. Эно взялся рукой за край стола. Голова кружилась от недавнего экстаза. Твёрдость дерева он ощутил только сейчас. Неудобно, но чувство наполненности оказалось сладко́ — настолько, что подниматься не хотелось. — Мы… заперлись? — Эно попытался сдвинуться — поясница затекла. — Осторожно, — Торх скривился, — узел. Да, вроде. Вроде… Даже он не уверен, хотя сам убедил, что ничего зазорного в занятии любовью в не предназначенных для этого местах нет. Узы брака позволяли не сдерживаться. Если бы не опасения, что не заперлись, то даже жёсткая столешница не помешала бы Эно расслабиться. Тот несколько раз поёрзал в надежде, что узел Торха опадёт и они расцепятся, но напрасно, только сжался сильнее — едва ли не до боли — и получил лёгонький шлепок по ягодице. — Если раззадоришь меня второй раз, боюсь, не выберемся отсюда до полуночи, — предупредил Торх. — Возьму тебя ещё раз. Сомнительное удовольствие — ёрзать по столу затёкшим телом, в придачу перепачканная эякулятом рубашка подсохла и прилипла к телу. — Хорошо, — согласился он. Поняв, насколько двусмысленно прозвучало, исправился: — Не хочу, чтобы ты брал меня. — Опять не то. — То есть хочу, но в постели. Торх рассмеялся: — Ловлю на слове. …которое он всё-таки не сдержал. Оба, наспех обмывшись остывшей — Эно не захотел тревожить нездорового Луку и старого Кульба — водой и вычистив зубы, улеглись в кровать — в одну, а не разошлись по разным спальням. Так теплее, так надёжнее и приятнее, чем поодиночке, но ложка дёгтя во всём этом была: Эно хотел почитать на ночь, но Торх, взглянув на название книги и попросив вкратце пересказать сюжет, буркнул: — Не думал, что тебе по нраву бульварные книжонки. То-то ты ничего не взял из кабинета. Неприятно — слышать такое. История Милара под немудрёным названием «Не прости» не о любви, а о том, как человек, потерявший всё — семью, деньги и положение в обществе — сумел не упасть и не утонуть в дерьме нужников, которые чистил, а завоевать уважение и место среди знати. Эно отложил книгу и повернулся на бок спиной к мужу, в чьих объятиях ему было тепло, уютно и безмятежно. Ему, в отличие от Милара, повезло куда больше. Откуда потянуло холодом? Почему кровать враз стала жёсткой и бугристой? — А ну, поднимайся! Эно открыл глаза. Как, как вообще можно уснуть на мешках прямо на голой земле? Тело болело, зуб на зуб не попадал, ступни не чувствовались. Эно устыдился перепачканной одежды, пригладил спутанные пряди и уставился в лицо стража. Тот заговорил, дескать, нищим в квартале, где жили знатные горожане, не место. — Но я не нищий! — возмутился Эно. Подув на сложенные лодочкой закоченевшие ладони, представился: — Я Эноард Лилой… Он наверняка походил на бродягу в одежде не просто грязной, но и местами с прорехами. Неудивительно, что его приняли за нищего. — Ты-ы? — ехидно усмехнулся страж в пышные чёрные усы. — В семье Лилоев нет никого с таким именем. — …бывший Харро. — Не исключено, что не все знали о свадьбе. На это и сделал Эно ставку. Но и в этом не преуспел. Лицо стража зло искривилось, когда он рявкнул: — Лжец! Нет у Харро больше детей! Пшёл вон отсюда! — Его дыхание смердело нечистотами, а толчок в плечо отозвался болью. Эно не удержался на ногах и содрал ладони, рухнув на землю. Он разрыдался, поняв, что нечистотами несло от него… Он некоторое время не смог пошевелиться, открыв глаза. Кошмар привиделся, осознал он, ворочая закоченевшими из-за предутренней стужи конечностями. Эно раскрылся и замёрз наяву, поэтому привиделось, что он ночевал под открытым небом. Вспомнив, что засыпал не один, а прижавшись к тёплому боку мужа, Эно сел, скрестив ноги, и ощупал кровать. Торха в постели не оказалось. Странно, если учесть, что ещё рано, сквозь ставни свет пробивался едва-едва. — Торх… — позвал он, надеясь, что ошибся, что муж в тёмном углу спальни. Ответа, само собой, не получил. Эно завернулся в одеяло. Зубы стучали от холода, и он не решился сунуть ноги в домашние туфли, даже тёплые, отделанные овчиной. Во сне ни у Лилоев не оказалось никого с его именем, ни у Харро — детей. Будто Эно не существовало. Или он выброшен из их жизни. Как знать? Может, сон вещий. Торх почему-то ушёл из постели до рассвета. Уж не потому ли, что вспомнил, с кем связал свою жизнь и не простил? Ком подкатил к горлу, но Эно проглотил его, так и не разрыдавшись. Ничто — и никто — не мешало убедиться — или опровергнуть — в плохом самому, и он спустил ноги на пол ноги и нашарил туфли. Обувшись, откинул одеяло, чтобы надеть халат, закутался в одеяло, после покинул спальню. Внизу он застал не Кульба, как думал первоначально, услыхав шуршание метлы, а Луку. Тот, заметно порозовевший — или так казалось из-за неровного света огня? — и бодрый, удивлённо распахнул глаза. — Г-господин?.. — Лука моргнул. — Простите, и я, и Кульб думали, что вы спите. Господин Торхал наказал вас не поднимать так рано. — Где он? — Эно уцепился за его слова. — Уехал. Захотел проверить, как идут дела на шахте. Эно слабо улыбнулся. Торх не вычеркнул его из жизни, а всего лишь уехал по делам. Придётся привыкать к отлучкам, ничего не попишешь… — С вами всё в порядке? — Неужели чувства так видны, что Лука их заметил? — Да, — оправдался Эно, — просто кошмар приснился про… — он не решился добавить: «Меня», — Торха, вот и разволновался. Мне впору спрашивать, как ты. Лука улыбнулся. — Я в порядке, спасибо за заботу — и за то, что заступились за меня перед господином Торхалом. — Он прислонил метлу к стене и утёр ладони о передник. — Значит, нам скоро ждать прибавления? Эно опешил от услышанной чуши и не сразу нашёлся, что ответить: — Н-не-ет, нескоро. С чего ты взял. — Мне перед течками всегда снятся кошмары. С Эно ничего подобного не происходило, только живот ныл, и то не всегда. Благо ему везло, и течка ни разу не началась в людном месте. Он хранил себя от позора, его родители — тоже, но это не уберегло его честь. Эно мотнул головой. Пора забыть, выкинуть плохое из жизни, будто и не было ничего. Торх принял его таким, каков он есть. Лгать, изворачиваться не пришлось. «Не надо позволять прошлому портить жизнь», — обругал себя Эно. Он не зарабатывал собой в «Трёх лилиях» и не ночевал на улице. Он упивался безмятежностью и спокойствием, рядом люди, которые ему приятны. — Ох, простите! — встрепенулся Лука. — Заболтался, будто с другом, а не господином. Какие будут указания? Протопить в первую очередь как следует дом, чтобы не пришлось кутаться в одеяло, затем умыться и позавтракать, после, наконец, осмотреть каждый закуток, кроме кабинета: Торх ясно дал понять, что не потерпит вторжения на его территорию. Отдав соответствующие распоряжения, Эно направился в спальню. Он, несомненно, обставит её по своему вкусу, сделает уютнее… Поднявшись по ступенькам, Эно прислонился к перилам. Беседа с Лукой пользы не принесла, но заставила задуматься. Когда-нибудь придётся обустроить комнату для ребёнка… Эно крепко зажмурился. Хорошо бы сын рос здесь, но Торх вряд ли захочет. Лилои, несомненно, будут наезжать в этот дом, но не жить здесь. Меньше всего Эно желал отправиться назад. Здесь они с Торхом вдвоём, не считая слуг. В городе им придётся делиться вниманием — с родителями, знакомыми; устраивать званые ужины, шумные и душные, встречаться с людьми, в том числе мерзкими. Внутри оборвалось, запястье разболелось от воспоминаний о хватке, о винном пятне на манжете свадебной рубашки… Эно покрутил рукой так, что сустав хрустнул. В городе остался его первый любовник. Эно вошёл в спальню, бросился на холодную постель и укрылся одеялом с головой. Его бил озноб не только от холода, но и страха. Пусть бы Торх позволил жить здесь, Эно готов его дожидаться сколько угодно, даже месяцами. Будет скучать и нетерпеливо ждать приезда мужа, но так лучше, чем постоянно бояться нежеланной встречи. Он пролежал до тех пор, пока явившийся Лука не принёс тёплую воду. Эно умылся и вычистил зубы. Осталось одеться и спуститься к завтраку. Ел он вяло, хотя сырники пахли вкусно, а яблочное повидло он раньше готов был есть ложками. Пришлось запихивать всё это в себя под подозрительный взгляд Кульба и участливое: — Вы не заболели? — Нет, — отрезал Эно. — Может, вас тошнит? Но творог свежий… — Вот же пристал! — Может, вы… Кхе-кхе! Кульб раскашлялся глубоко и по-стариковски. Эно поднял голову и отложил вилку. Не дождавшись продолжения, уточнил: — Что вы хотели сказать? — Когда? Неужели Кульб забыл? Каким бы хорошим он ни был, но старость не пощадила его память. — А, — он нахмурил густые брови и пожевал губами, — просто предположил, что вы… — Недолго помолчав, добавил: — Видите ли, я очень давно работаю на Лилоев. У господина Эрлона пропал аппетит, когда он носил ребёнка. Эно надре́зал сырник, макнул в повидло и отправил в рот. Вкусно. Напрасно, ох, напрасно он позволил страху испортить удовольствие. — Расскажите о нём, — попросил он. Хоть что-то хорошее отыскалось в том, что Торх уехал. Можно кое-что выведать о прошлом одного из его родителей. — О ком? — Если бы Кульб не забывал, чем только что делился!.. — О господине… — Эно покатал новое для себя имя на языке, — Эрлоне. — Разве господин Торхал о нём не поведал? — Кульб удивлённо раскрыл глаза. — Нет. Для него эта тема слишком болезненна. — Эно нетерпеливо поёрзал. Хорошо бы беседу никто не прервал. Неровен час заявится Лука, чтобы вымести крошки. Закон подлости — он таков. — Не смог, значит, примириться со смертью… — Кульб покачал головой. — Ну что сказать, кроме того, что он отлично влился в семью? Ничего вопиющего, кроме того, что господин Вальдар был до безумия влюблён в него, в их жизни не случилось. Долго, ой как долго господин Эрлон не приезжал. Оказалось, болел… Значит, Лилои ему солгали. Но зачем? Эрлон жил здесь, осенила Эно догадка. Он затолкал в рот сырники, запил остывшим кофе, после уточнил у вернувшегося Кульба: — Его вещи остались? Тот снова закашлялся — уж не простудился ли? — и взмахнул руками. — Осмелюсь спросить: зачем они вам? Значит, остались. Не исключено, что Эно их видел, но не задумался о б их происхождении. Может, тарелку, из которой он ел, купил Эрлон Лилой? — Видите ли, — он опустил голову и сцепил пальцы, — я будто рубашку надел, а одного рукава не хватает — именно такое чувство испытываю с тех пор, как вошёл в семью Торхала. Хочу узнать его папу получше. А как иначе это сделать, если не посмотреть, что он любил? …например, понять, что подтолкнуло небедного, общительного и улыбчивого Эрлона Лилоя уйти в монастырь. Эно попробует узнать, зачем Лилои прибегли к многолетней лжи. Он представил, каково бы ему пришлось, если бы нечто подобное взбрело в голову Хлою. Тот строг, но научил сына хорошим манерам и одеваться со вкусом. О первой течке лучше не упоминать — Хлой первым почувствовал её предвестники и запер Эно. — Хм-м… — Кульб постучал узловатым пальцем по столешнице. — Простите, но не хотелось бы причинить боль господину Торхалу. — Я ему ничего не скажу, — улыбнулся Эно. Значит, потеря папы отозвалась в душе Торха невыносимой болью — и отзывалась до сих пор. — Ладно, — Кульб, сдавшись, поднял ладони, — будь по-вашему. Он грузно поднялся, поджёг свечу и, наказав накинуть плащ, потому что «осень уже поздняя, чтобы разгуливать в лёгкой одежде». Получалось, вещи Эрлона не в доме. Но где? Неужели в сарае? Так и оказалось. Почти, не считая, что «сарай» оказался пристройкой. Кульб зазвенел связкой ключей, выбрал нужный. Навесной замок щёлкнул, дверь натужно скрипнула. — Петли проржавели, — заметил Эно. — Вы правы. Передам ваше распоряжение Луке. Не забыть бы… — Кульб пригладил сверкнувшую на солнце — день выдался на удивление погожим, хотя и холодным — лысину, будто нехитрый жест поможет справиться ему с забывчивостью. Судя по поднявшейся, отчётливо заметной в ворвавшемся внутрь луче пыли, сюда захаживали очень давно. Пахло не только затхлостью, но и лавандой. Эно чихнул. Из носа потекла жижа, и он зажал его. Как назло, и он не позаботился о платке перед тем, как прийти сюда. — В сундуке и ящике. — Кульб указал в угол. — Господин Вальдар, правда, распорядился сжечь вещи, но у меня не поднялась рука. — Зачем? — Эно не на шутку удивился. — Зачем не сжёг? — Кульб щёлкнул замком грубо сколоченного сундука. — Почему он отдал такое распоряжение? Неужели ненависть Вальдара взросла до такой степени, что он не только «умертвил» живого мужа, но и вещи? Будто Эрлона и не было в его жизни. — Мне почём знать? — Кульб пожал плечами. — Я, конечно, с этой семьёй провёл бо́льшую часть жизни, на моих глазах выросли Вальдар и Торхал, но никогда не совал нос в чужое дело. Полагаю, бедняга обезумел от горя, но то мои догадки. Настолько обезумел, что вышвырнул мужа из памяти? Эно закутался в плащ, откинул крышку сундука и взял самую первую вещь, лежавшую наверху. Его обдало запахом лаванды, сухие цветки посыпались вниз. Он снова чихнул, шмыгнул носом и развернул клетчатую, зелёно-коричневую ткань, оказавшуюся пледом, местами с дырами — моль не испугал запах. Следующая палевая тряпица оказалась рубашкой, просторной, с широкими манжетами. Странные вещи носили раньше, Эно помнил подобные на Хлое. Он был мал, чтобы носить их. В те года одежда подобного кроя казалась красивой. Мода очень изменчива. Коричневый шерстяной жилет, казалось, скроен на ребёнка. Эрлон маленького роста и худой. — Здесь есть что-нибудь, кроме одежды? — Эно бросил рубашку в сундук. Его куда больше волновали мелочи вроде статуэток, вышивки. — В ящике. — Кульб снял крышку. Эно потоптался с ноги на ногу и закутался в плащ. Он замёрз. — Пусть Рольм притащит ящик в дом, — попросил он. — Боюсь, э-э-э… — Кульб почесал лысину. — Что? — Господину Торхалу не понравится. — Он вернётся до обеда? — Эно улыбнулся. Было бы замечательно. Можно одеться потеплее и отправиться на прогулку верхом, благо солнечный день к ней располагал. На берегу Туроса, увы, не посидеть, но пройтись до кромки воды, держась за руки, приятно. Когда-нибудь Эно оценит голые ветви деревьев. — Во всяком случае пообещал. Надеюсь, не для того, чтобы меня успокоить. Знает, что не люблю, когда он целый день голодный. — Беспокойство Кульба не могло не тронуть Эно. Лилоям повезло со слугой. Неудивительно, что они не оставили того, когда тот состарился. Эно оставил затею разобрать вещи и решил вернуться к ним в другой день, предварительно выяснив, сколько времени будет отсутствовать Торх. К обеду тот не приехал к огорчению и Эно, и Кульба. Дичь — Лука ухитрился купить тушку у кого-то из охотников — оказалась жёсткой — видимо, забито старое животное, но клюквенный — даже ягодами разжился — соус сделал её вкусной. Кульб проворчал, дескать, не его остатками зубов жевать твёрдое, как подошва, мясо, следовало свернуть шею молодому петушку. Лука оправдывался, мол, цыплята надоели. Рольм молча жевал и время от времени вытаскивал кусочки из бороды. Хлою бы не понравилась обстановка в этом доме. В семье Харро, как и в любой другой, не принято есть со слугами, но обедать в одиночестве невыносимо. Эно с удовольствием слушал непринуждённые разговоры. Они отвлекали от дурных мыслей о том, что с Торхом могло что-то случиться. Только заверения Кульба, дескать, «за время отсутствия господ в шахте накопились дела», утешили. Когда красная капля соуса упала на бежевые штаны, Эно понял, что забыл о салфетке. Он зажмурился, но, не услышав замечание Хлоя, открыл глаза. Никто его не заругал. Благо красным вином Эно не запачкался. Не хватало этого — такие пятна ой как сложно вывести. Вспомнилась свадебная рубашка, бережно спрятанная и не выстиранная из-за боязни, что слуги догадаются о происхождении пятнышка на рукаве. Эно пока не думал, что делать с ней. Отдать бедняку? Проклятье, от прошлого удалось сбежать, но оно следовало по пятам! Эно скрипнул зубами в бессильной попытке прогнать его. Скорее бы Торх приехал и помог выбросить дурное из головы. Взгляд привлёк Рольм, точнее, рыжая бородища, и Эно осенило: — По-моему, настала пора познакомиться с Рыцарем, — вспомнил он кличку коня, на которого его хотели усадить в первый раз, когда он здесь появился. — Уверены? — Рольм, судя по вздоху, не разделил его восторга. Уж не потому ли, что обленился? В этом случае Эно будет чем заняться — Хлой не раз подавал пример, как понукать лоботрясов-слуг. — Более чем! — Эно, вытерев руки поданным Кульбом полотенцем, поднялся. — В таком случае пойду, подготовлю Рыцаря ко встрече. — Рольм последовал его примеру. — Жду вас на конюшне. Одежду для верховой езды Эно, разумеется, не забыл. Но если в первый раз ему пришлось несколько раз присесть, чтобы растянуть штаны, то теперь они налезли без труда, пояс сошёлся на талии. Неужели Эно, уплетавший повидло и блинчики, похудел? Неспроста Торх отпускал пошлые шуточки, мол, знает отличный способ избавиться от излишеств, постыдный, конечно, о каком не принято говорить вслух, но приятный. Происходило ли что-то подобное между Марифом и Хлоем, Эно не знал. Ему, не познавшему плотские утехи, не приходило в голову расспрашивать о неприличном. Хлой только поделился, откуда берутся дети, и поведал о предвестниках течки и о том, что, если та застанет омегу среди альф, всё может закончиться печально. Эно, как правило, оповещала о неприятных днях ноющая боль внизу живота и чувствительность сосков. Он, вспомнив, как ему было приятно, когда Торх его ласкал, сжал сосок — на всякий случай. Никакой болезненности. Значит, течка случится нескоро. Эно непременно подарит Лилоям наследника, но будет лучше, если это случится позже. Пока он не готов делить внимание Торха ни с кем, даже с сыном. Эно, вспомнив, что подарил любимый, но не им, а Хлоем платок Кетцу, огорчился и едва не передумал. Чего доброго, простудит горло. Но желание познакомиться с Рыцарем поближе взяло верх, и он решил, что лучше остаться с голой шеей, чем носить нелюбимые вещи. Плащ укроет плечи и убережёт от холода, а шляпа защитит голову. В последнюю очередь Эно заправил штанины в голенища высоких сапог и покинул дом. Остановился, услышав окрик Луки: — Господин! — Тот сбежал с порога и протянул пучок моркови. — Рыцарь любит, я это знаю как никто другой. Омег, кстати, он обожает, но всё же берегите себя. Он норовистый. — Не волнуйся за меня, — улыбнулся Эно, тронутый заботой. — Не хочешь отправиться со мной? — Не-ет! — Лука тряхнул головой. — Работы непочатый край. Эно развернулся и направился к конюшне. Погода как нельзя лучше подходила для прогулки верхом. Заодно он познакомится с лошадьми, узнает историю каждого, познакомится с Рыцарем поближе… — Ого! — Рольм насмешливо сощурил глаза, завидев, что именно принёс Эно. Как пить дать усмехнулся, под густой бородой и усами не видно рта. — Лука, что ли, надоумил? Я-то не рассказывал о любимом лакомстве Рыцаря. Никак познакомите с ним хотите. Теперь он широко улыбался, под рыжей порослью сверкнули зубы. — Хочу! — Эно улыбнулся в ответ. Он отправился за конюхом к нужному стойлу. Рыцарь повернул голову в его сторону. Эно погладил длинную вороную морду снизу вверх. — А-а-а, я знал, что вы поладите. Понял это с того дня, как познакомил вас с ним, — заговорил Рольм. — Думал, напрасно вы тогда отказались прокатиться на нём, а потом решил — нет. Чего доброго, он приревновал бы к господину Торхалу! — хохотнул. Эно протянул коню морковку, и тот потянулся к ней губами. — В таком случае наверстаю упущенное, — решился он. — Оседлай его. Рольм зашёлся в кашле. Когда приступ прошёл, пояснил: — Простите, но не думаю, что это хорошая идея. Для прогулки я бы посоветовал Венна. Спокойнее лошади нет, тем более, что вы с ним уже познакомились. — Почему? — Эно снова угостил Рыцаря и повернулся к Рольму. — В прошлый раз вы сами предложили его. — В прошлый раз вы были с господином Торхалом. Наездник — я это вижу сразу — вы прекрасный, но Рыцарь может повести себя, как ему вздумается, и понестись, куда захочется ему, а местность вы не знаете. Придётся седлать Венна, ничего не попишешь, но… Эно слишком долго делал то, что хотел Хлой — одевался, вёл себя и разговаривал. Книги — единственное, что тот не смог отобрать, а в вышивке бисером не видел ничего плохого. Хватит делать то, что хотят другие. Рольм, плечистый, упрямо сложивший сильные руки на груди, глядевший исподлобья, не пойдёт на уступки. — А если я при тебе сделаю круг. Ма-аленький, — заюлил Эно. Рольм вздохнул: — Ладно, ваша взяла. Но дайте слово, что дальше изгороди не отправитесь. — Даю! — Лучше так, чем никак, решил Эно. Рыцарь не заупрямился, когда Рольм вывел его из стойла и принялся седлать. Привычен, значит, к наезднику. В длинной гриве — ни единого колтуна. Эно, угостив Венна в благодарность за прошлую прогулку, отложил остальные корнеплоды. Накормит Рыцаря после. Эно отказался от помощи Рольма, взобрался в седло сам. Тот лишь подогнал стремена. Рыцарь даже не вздрогнул, только переступил, когда в седле устроился всадник. Ох, напрасно Эно в прошлый раз отказался прокатиться на этой потрясающей лошади. Хорошо бы Торх его увидел. Эно слово сдержал, если не считать того, что проехал далеко не один круг и пустил коня не только рысью, и иноходью. Галопом не решился, зная, что вызовет недовольство Рольма. Поясница и ягодицы не затекли — попросту не успели. Эно был вынужден остановиться: Торхал вернулся верхом на том самом жеребце, на котором отправился на ту самую прогулку. Рольм поприветствовал его. Торх мазнул взглядом по Эно и, спешившись, направился в сторону дома. Сердце ёкнуло. Неужели недоволен? — Эк… Вы!.. — невнятно выругался Рольм, когда Эно, спешиваясь, едва не упал. — Что с ним? — уточнил тот, берясь за поводья — слова о страсти Рыцаря удрать, куда вздумается, он помнил. — Мне почём знать? — Рольм пожал плечами. — Мне он, если заметили, не отчитался, а в хозяйские дела я влезать не привык. Эно передал ему поводья и бросился следом за мужем. — Торх-х, — позвал он, шумно выдохнув последнюю букву. — Я далеко не собирался отлучаться, слово даю! Он едва не врезался в укрытую тёмно-серым плащом спину мужа — настолько резко тот остановился. Развернувшись, Торх взял Эно за плечи, после, бросив с высоты своего роста тяжелый взгляд, заговорил: — Оставь меня одного! — прозвучало резко и оттого — обидно. Вдохнув и закрыв глаза, он добавил куда спокойнее: — У меня был тяжёлый день, и я хочу отдохнуть, понимаешь? — Понимаю… — Эно закрыл глаза. К тяжёлым дням мужа ему предстояло привыкнуть.