Не прости

— Уверяю: с ним всё в порядке! — Кетц почтительно склонил голову. — Аппетит слабоват, но и нагуливать его ему негде. — М-м, — мыкнул Торх. — Спасибо. Глупо — надеяться невесть на что. Надо действовать. Но что делать, если Эно, обиженный отказом позволить ему пожить в загородном доме, гнал Торха прочь? Тот всего лишь хотел поделиться, что случившееся ударило и по делам. Два расторгнутых договора, один задаток, который пришлось вернуть… Если так пойдёт и дальше, Лилои пойдут по миру. Попросив Кетца принести выпивку, Торх направился в кабинет, но не затем, чтобы делами отвлечь себя от семейных неурядиц. Он хотел побыть в одиночестве. Благо отец не ночевал дома, а больше отвлечь некому. Тем лучше, что Эно не хотел никуда выходить — для него же самого. Впечатлительный, особенно в последнее время, он мог потерять ребёнка, невзирая на то, что, по словам Реха Бувса, на диво здоров и крепок. Добровольно запертый, он попросту не слышал тех мерзостей, какие распускали о нём злые языки. Торх сомневался, что расстарался Эндро Пулло: тот слишком дорого оценивал себя, чтобы опускаться до уровня торговцев ширпотребом. Отвлёк от раздумий Кетц. Он, почтительно склонив голову, поставил поднос с графином, в котором плескалось янтарное содержимое, и рюмкой, а также нарезанным тонкими ломтиками сыром. Не мог он оставить Лилоев без закуски. Если бы Кетц сразу же убрался, ему бы не было цены. Но нет же, ему вздумалось превратиться в статую, и только хруст длинных пальцев выдал, что он живой человек. — Если есть, что сказать, говори! — Торх не на шутку рассердился. — Как скажете, — кивнул Кетц, — поэтому — умоляю! — без обид. — Говори уж! — Не только ваш отец, но и я считаю, что вы в последнее время слишком много пьёте. Не хватало, чтобы слуга поучал, сколько и что пить. Сначала он сунет длинный нос в мелочи, после начнёт советовать, как одеваться и даже с кем спать. Ну уж нет… «Убирайся!» — рвалось наружу, но Торх, скрипнув зубами и сцепив до боли пальцы, процедил: — Ступай. — Когда Кетц и после этого короткого наказа не сдвинулся с места, рявкнул: — Пошёл вон! Тот, извинившись, попятился, отставив молодого хозяина наедине с графином. Торх почти до краёв наполнил рюмку, поднёс к носу и понюхал. Не только отец, но и слуга начал проедать плешь. Сговорились, что ли, отбить желание забыться? …или Торхал Лилой на самом деле много пьёт? Он отставил рюмку и взял кусок сыра, острого пахнущего, и надкусил, после замер, прислушиваясь к тому, что происходило за дверью. Вернулся Вальдар. В его невнятной из-за толстого дерева речи Торх различил приказ приготовить воду для мытья и завтрак. Странная просьба, если учесть, что сейчас обед. Все словно только и делали, что врали. Торх, однажды решившийся на медленно губящую его семью правду, чуял ложь как никогда остро. Он поднялся, чтобы покинуть кабинет и поприветствовать отца. Тот его опередил — настолько споро, что Торх едва не получил по лбу резко отворившейся дверью. Он потянул носом. — Опять пьёшь, — упрекнул Вальдар. — Даже не начинал. Если не веришь, понюхай. Он встал близко к отцу, чтобы обнюхать того, как следует. Он учуял омежий запах… Кому же, любопытно, Вальдар помог справиться с деликатной проблемой? — Только этого и не хватало — чтобы я проверял тебя как нашкодившего юнца! Ты уже сам почти отец… — Вальдар, взяв рюмку, осушил её, после свернул сыр в трубочку и надкусил. — Надеялся, что к моему возвращению вы с Эно помиритесь, но напрасно. Раз он не снуёт по дому, значит, по-прежнему дуется. В доме родителей он тоже не появлялся, значит… — Тебе-то откуда знать, что у Харро его не было? — Торх понял, почему нотки омежьего запаха, исходившего от отца, показались знакомыми. Если первоначально он не поверил обонянию, то теперь сомнения отпали. — Ты всё понял правильно! — Вальдар отправил очередной ломтик сыра в рот. Проглотив, пояснил: — Мариф Харро не в силах исполнить супружеский долг. С Хлоем, сухарём и занудой, получается, он спутался. Торх ошибся: в Хлое Харро наверняка много страсти. Эно очень похож на своего папу. Да и Вальдар, судя по осунувшемуся лицу и кругам под глазами если и спал, то мало. — Он попросил помочь, или провести с ним течку — твоя инициатива? — Торх усмехнулся. Произошедшее его немало позабавило. Хлой Харро частенько ошивался в доме Лилоев, в последний раз он попытался поговорить с сыном, который даже его не впустил в свою спальню, после исчез, а спустя сутки — и отец. — Какое это имеет значение? — отмахнулся Вальдар. — Усевшись в кресле и закинув ногу на ногу, добавил: — Зато я оценил всю прелесть крохотной квартирки, которую снимают любовники для тайных свиданий и куда приходят под покровом ночи. …а днём поливают себя духами, чтобы спрятать свой запах. Духи для того созданы, чтобы никто не понял, чей запах принёс на себе альфа. — Раньше не замечал за тобой склонности к романтике, — заметил Торх, озадачившись вопросом, не влюбился ли его отец. Если и так, отношения дальше тайных встреч не зайдут. Хлой Харро — замужний. Овдовев, сомнительно, что затребует, чтобы Вальдар Лилой повёл его к алтарю. Тот, впрочем, не сможет при всём желании. — Потому и не замечал, что никакой романтикой в наших с Хлоем… — Вальдар ненадолго прервался, чтобы наполнить рюмку, — отношениях не пахнет. Он взвалил на себя все семейные хлопоты, и у него нет возможности подолгу валяться больным после пустой течки. А я — один из крайне малого количества людей, кому он доверяет. Хлой Харро настолько ему доверился, что поведал, когда у него течка. Вряд ли он попросил помочь с ней справиться. Эно бы не попросил. …а вот Лилои взяли бы инициативу в свои руки. Странно выходило: чужие друг другу несвободные люди доверились друг другу, а Торх потерял доверие Эно меньше, чем за год семейной жизни. — Кстати, Эно не вышел мне навстречу, — ещё и Вальдар заговорил на эту тему. — Дуется или?.. Он сощурил глаза. — Он подпускает к себе только Кетца. После прошлого раза я боюсь навредить ему. Он носит моего ребёнка, в конце-то концов! — поделился Торх наболевшим, вспомнив, как испугался, увидев, как лицо Эно пошло красными пятнами, когда он ворвался в спальню. — Не выходит, значит… Так и передам Хлою… — Вальдар упомянул это имя слишком много раз для того, кто просто решил помочь омеге справиться с течкой. Выпив, он пытливо всмотрелся в сыновнее лицо, после предложил: — Кстати, он тоже считает, что вам следует пожить раздельно, а лучшего места, чем загородный дом, для этого нет. — Пусть родит ребёнка, а потом уезжает, куда захочет. — Раз семейная жизнь покатилась покатом, Торх получит хотя бы сына. — Препятствовать не стану. Повисла тишина. Вальдар подошёл к нему, отчего шедший от него запах течного омеги стал более отчётливым и, взяв за плечи, заговорил: — Вы, молодые и полные страстей, порете горячку, пойми. Вам лучше разделиться и остыть. — И он туда же… Все, все сговорились. Даже отец не на стороне собственного сына. — Если боишься оставить его одного, то… — он понизил тон, словно опасался, что Эно их подслушает, — советую поселиться в посёлке. Рольм или Лука будут приносить тебе вести. Да и займёшься делами, которыми давно следует заняться. Отвратительная перспектива — жить в угольной грязи. Но отец прав: раз Лилои теряют прибыль, значит, следует её выжать её из всего, да и Льюс позаботится, чтобы его хозяину жилось неплохо. Когда отец после того, как Кетц доложил, что вода готова, покинул кабинет, Торх остался наедине со своими мыслями. Теперь идея отправить Эно в загородный дом не казалась ему такой уж и плохой. Воодушевлённый, он покинул кабинет и поторопился наверх. Очутившись у знакомой двери, постучал. — Кетц, ты? — прошелестел Эно. — Мне ничего не надо, спасибо. — Это я. — Некоторое время висела тишина, пока Торх подбирал слова, чтобы убедить впустить его. Ничего, кроме как выложить, зачем пришёл, не пришло ему в голову: — Я согласен, чтобы ты отправился в загородный дом. Именно за этим и пришёл. Открой, прошу! Мольба помогла. Раздался скрежет. Дверь открылась, и Торх шагнул внутрь. Воздух спёрт, заметил он. Эно не проветривал спальню, отчего стоял его запах, но не лёгкий, будораживший кровь и чресла, как раньше, а насыщенный и тяжёлый. К тому же, прежде всегда причёсанный и разодетый, он перестал следить за собой. Коричневый домашний костюм измят, волосы встрёпаны, лицо осунулось, под глазами — тени. — Говори, — коротко затребовал Эно. — Если соврал, чтобы пробраться ко мне, лучше убирайся. На затеи-то ты мастак! Торху хотелось легонько сжать его плечи, уткнуться носом в макушку… — Я готов, но только при одном условии… — он не договорил: Эно перебил его: — Если хочешь поехать со мной, то я не согласен. Видеть тебя не могу. — …при условии, что время от времени тебя будет навещать Рех Бувс. Траты, несомненно, предстояли немалые, но Торх готов платить. Он, поймав, наконец, взгляд зелёных глаз, вынырнул из раздумий. — Только и всего? — Губы Эно на мгновение искривились в ехидной усмешке. — Раньше ты ни в какую не соглашался. В чём подвох? Ошибся, ой как ошибся Торх, считая, что в браке важна страсть — Валс-то переметнулся к нему, потому что его страсть к мужу угасла. Эно доверил ему себя в первую брачную ночь, вверял себя и после. Если бы не доверие, Торх не смог бы пробудить в нём страсть, которая враз угасла, когда оно пропало. — Ты отвратительно выглядишь, — решился тот выложить пусть неприятную, но правду. — Вид у тебя больной, а я хочу здорового сына! Поймав себя на том, что сорвался на крик, Торх замолчал. Проклятье, не хватало напугать Эно. Тот положил ладони на низ живота, незаметного в просторной одежде. — Из-за сына ты меня туда не пускал, а теперь… — …понял ошибку и изо всех сил стараюсь её исправить! — Торх намекнул не только на поездку и надеялся, что его слова будут поняты правильно. Эно мог сколько угодно обижаться, но его участь была бы более незавидной, чем сейчас. Самое лучшее, на что он мог рассчитывать, — оказаться на содержании у богатого любовника. Он ничего не умел. За время молчания в голове Торха вертелось много мыслей, но итог он подвёл только что. Течка у Эно пришла не раньше времени, как казалось раньше, а, напротив, вовремя. Он не мог понимать, что ему даже одному будет трудно выжить, не то что с ребёнком на руках. — Прислать Кетца? — Торху надоело затянувшееся молчание. В ответ он поймал улыбку, пусть и слабенькую, но дарившую надежду на то, что Эно оттает. Тот сделал шаг вперёд, и Торху даже показалось, что они возьмутся за руки. Увы, надежда не сбылась. Эно отшатнулся и отвернулся, будто именно в этот миг ему кто-то напомнил, какую мерзость совершил его муж. — Да, — кивнул он, — пусть Кетц придёт. А теперь, пожалуйста, оставь меня. Прогнал, хотя Торх не успел поставить ещё одно условие, и тот спешно исправился: — Я не всё сказал. Я сам отвезу тебя и сразу же уеду. Проклятье, следовало выложить оба условия сразу, тогда бы не пришлось терпеть вспышку гнева. — Какое третье условие? — Эно рассмеялся, но не радостно, а горько. Его губы искривились, когда он добавил, на глаза навернулись слёзы: — Приставишь ко мне человека, который будет следить за каждым моим шагом?! Он сорвался на визг, губы задрожали, из глаз покатились слёзы. Торх не видел — и не мог представить — его таким, и не знал, как поступить в таком случае. Он знал, что унять истерику помогает пощёчина, но рука на омегу, который ждал от него ребёнка, подняться не могла и висела плетью. — Нет! — выпалил он, чтобы перекричать Эно. Подойдя к тому, взял за плечи и легонько встряхнул, после, глядя в ошарашенно смотревшие на него зелёные глаза, пообещал: — Мне надо знать, что с тобой — с вами — по пути ничего не стряслось. Эно напрягся и вывернулся, хотя Торх держал его крепко. Он оказался куда сильнее, чем тот думал. — Если моя компания настолько омерзительна, и ты боишься, что не перенесёшь дорогу, то — знаешь — я не против, если останешься здесь, — съязвил тот. Эно перестал плакать. Он уставился в окно и шумно вздохнул перед тем, как ответить: — Я очень хочу пожить там. — Вот и славно. Больше тебя не побеспокою — до завтрашнего утра. — Ещё сутки назад Торх хотел поговорить с Эно, но, когда тот исполнил его желание, удовлетворения не получил. Прощение он не вымолил, а огромная обида сделала воздух спёртым и тяжёлым. Торху было душно в этой спальне. Он должен испытать облегчение — оттого, что страх, что всё вскроется, перестал его одолевать, но этого не случилось. Нарыв на его сердце вскрылся, но накопил в себе много гноя, и тот тёк не переставая. Торх с наслаждением вдохнул, очутившись за дверью, в которой не щёлкнул ключ. Эно поверил, что муж его не побеспокоит. Хороший знак. Значит, вернулась крупица доверия, пусть и крохотная… Отдав распоряжения Кетцу, Торх вернулся в кабинет. Графин остался на столе почти полный. Рюмка не вымыта, но из неё пил не чужой человек, а отец, поэтому Торх наполнил её. Он не пытался сделать вид, будто собрался заняться делами, и сидел в кресле, глядя в одну точку. Он предполагал, да и отец, и Хлой подтверждали, что Эно никуда не денется, узнав правду, но Торх вообразить не мог, что та причинит боль и ему. С каждым днём Эно раскрывался всё больше. Он поведал, как сильно его задевало, что Хлой решал за него, какие вещи должен сшить портной. Даже поделился, что увлёкся вышивкой, чтобы украшать рукава рубашек самому. Поведал и о том, что маленьким старался нарочно порвать ненавистные вещи… и в итоге всё равно не получал то, чего хотел. Эно потому согласился на предложение Торха не надевать в свой собственный день рождения нижнее бельё, что хотел сделать то, от чего бы Хлой Харро пришёл в ужас. А ещё — потому, что с каждым днём раскрепощался всё больше. Беременность сделала Эно более страстным, чем до неё, к вящей радости Торха. Тот всегда хотел мужа, раскрепощённого в постели, но не думал не гадал, что Эно окажется таким. Торх, ударив кулаком по столу, снова наполнил рюмку и залпом выпил — нарочно, чтобы нутро обожгло. Его стараниями Эно стал таким, каким он видел его раньше — отстранённым и холодным. Получил, проклятье, в спутники жизни того, кого ожидал… Торх почти опустошил графин, когда в дверь постучали. Он было хотел прогнать нарушителя его уединения прочь, но, понадеявшись, что воодушевлённый поездкой Эно оттаял, пригласил войти, заодно пригладил встрёпанные волосы. Надежда, увы, не оправдалась, сменилась разочарованием. Явился всего лишь Кетц, чтобы сообщить, что стол накрыт. Спиртное хотя и вскружило голову, но и пробудило аппетит, поэтому Торх, сухо поблагодарив, отправился в столовую. И не напрасно: за столом он застал Эно, по-прежнему бледного, но одетого в свежую рубашку, с собранными в аккуратный хвост волосами. Радость от мысли, что тот начал оттаивать, враз сменилась разочарованием. Эно сел не рядом с Торхом, а попросил поставить приборы подальше. Благо хорошо поел, на щеках даже румянец появился, а на губах — улыбка при виде любимой булочки и масла. Рех Бувс прав. Поездка в загородный не принесёт никакого вреда, только пользу. Уже приносит, хотя Эно ещё никуда не уехал. Торх настолько понадеялся, что лёд тронулся, что, не доев, нагнал Эно у лестницы. — Если бы ты знал, как я рад тебя увидеть здесь, — шепнул он и попытался обнять. — Пусти! — Эно вывернулся и резво взбежал по ступенькам. Торх было бросился за ним, и он бы сделал это, если бы его не остановил отец. — Оставь его, — попросил тот. — Дай ему время остыть. Уж на что, а на это времени предостаточно. — Да уж, остынет! — возмутился Торх. Взмахнув руками, добавил: — Все остывают со временем. Беда лишь в том, что некоторые остывают после смерти — в буквальном смысле! — Ты перебрал, — бесцеремонно перебил Вальдар. Что он несёт? Торх перепил? Быть так не могло. Да, опустошил графин, но хмель даже не ударил в голову. Он было сделал шаг на ступеньку, но, споткнувшись, едва удержался на ногах и беспомощно сел, обхватив голову. Вся жизнь покатилась покатом. Торх чувствовал себя как никогда беспомощным, придавленным обстоятельствами, словно шахтёр — грудой камней. — Что, что делать, отец? — раскачиваясь, уточнил он. — Набраться терпения, что же ещё? Я уже говорил. Повторюсь ещё раз: тебе следует отвлечься на другие дела и не мозолить глаза Эно. — Вальдар взял сына за предплечья. — Давай-ка, вставай. Помогу подняться наверх. Тебе нужно поспать. С чего он решил, что Торх пьян? Тот встал без усилий, но пару раз, поднимаясь, споткнулся, а в третий упал бы, если бы отец не поддержал. Видимо, тот прав: Торх пьян, причём крепко. Дверь в спальню Эно открыта, заметил он. Кетц говорил, что погода прекрасная, но слякотная, и надеялся, что семья Лилоев благополучно доберётся до места. Что ответил Эно, Торх не разобрал, различил только полные воодушевления нотки. Добравшись до постели, он рухнул на неё лицом вниз, позволил отцу снять с себя жилет и мягкие домашние туфли, а также закинуть ноги. Под одеяло забрался сам. Голова кружилась — от обилия свежего воздуха и безмятежности. Тишину нарушал только мягкий звук падения земли и скрежет лопаты, когда та натыкалась на камень. Даже ребёнок ни разу не вскрикнул, хотя Эно его не укачивал. Тот его не любил, иначе не швырнул бы крохотный свёрток в могилку настолько небрежно, точно какую-то мерзость. Когда Торх вышел из оцепенения, несколько комьев земли замарали белоснежное одеяльце, в которое был завёрнут его сын. Бросившись к ямке, он принялся разрывать её голыми руками, но та заполнялась куда скорее, чем он успевал раскапывать. — Что ты наделал? — бросил он сквозь душившие горло рыдания. — В чём он виноват? — Если хочешь, не прости. Мне всё равно, — холодно возразил Эно. — Мы должны разорвать нашу связь раз и навсегда. Он удалился, а Торх продолжил раскапывать могилу… …бесплодно. Он закричал — сипло из-за сухоты в горле. — Почему?.. — Торх молча уставился в темноту. Горло саднило, но не от крика. Пить хотелось из-за похмелья. А вот плакал он по-настоящему, и мокрые щёки то подтвердили. Голова болела, но он поднялся. Кетц мог бы оставить зажжённую лампаду, если наступила ночь, или ставни открытыми, если утро, а не оставлять своего хозяина в кромешной темноте. Неясно, осталась ли в кувшине вода, к тому же поиски могли закончиться ничем, поэтому Торх, превозмогая ломоту в теле, направился к двери. Отворив её, опёрся о косяк и зажмурился — из-за света, пусть и неяркого, глаза заслезились. Голова гудела и отказывалась соображать. Тяжёлые веки норовили опуститься, и Торх моргнул. Услышав шаги, выпрямился. — Ох, господин… Как же вам повезло, что я завозился с вещами! — проговорил Кетц и, опустив голову, уставился на свечу. — Какой сейчас час? — уточнил Торх. — Так полночь уже! Ночь, значит… И Эно, и отец уже спали. — Почему не оставил лампаду? — Торх сердился — на себя, но вылил в конечном итоге злость на Кетца. — Оставил, — вздохнул тот, — но она погасла. Кетц вошёл в спальню и поставил подсвечник на прикроватный столик. Та слабо осветилась, и Торх сумел рассмотреть кувшин с водой. Его познабливало — ночи стояли холодные, — но это не помешало наполнить кружку и жадно выпить. Торх осушил бы ещё одну, если бы кашель Кетца не привлёк его внимание. — Что ещё? — устало уточнил он. До смерти хотелось остаться одному, но покой, по всей видимости, ему будет только сниться. — Он надеется, что вы не сможете с ним поехать в таком состоянии. — Кетц шагнул к Торху — близко-близко — и, глядя с высоты своего роста прямо в глаза, понизив тон, добавил: — Он намерен уехать во что бы то ни стало в условленное время. Выходит, Эно настолько омерзителен собственный муж, что он готов подвергнуть себя опасности, уехав в одиночку, не считая кучера. Торха замутило. Зря он пил столько воды — желудок норовил очиститься. Пододвинутый к его ногам горшок благо не понадобился — тошнота улеглась сама собой. — Не дождётся, — буркнул он, — потому что ты меня разбудишь. — Поймав пристальный взгляд блёклых глаз, он вывалил наболевшее: — Осуждаешь. По глазам вижу. — Простите, но своё место я знаю, — Кетц переступил с одной длинной ноги на другую, — поэтому запретить вам пить не имею права. Не одобряю, это верно… — Я не о том! — Торх сжал ладони в кулаки — до боли. Кетца он ценил за то, что тот, невзирая ни на что, оставался верным Лилоям и держал язык за зубами, однако его порой раздражала недогадливость. — А-а-а, — дошло до того, наконец, — вы о том, что случилось с господином Эноардом… — Торху снова пришлось вынести испытующий взгляд. — Вам не даёт спокойно спать ваша же совесть, поэтому вам кажется, что вас осуждают все. Но это хорошо, что она есть. Ложитесь. Разбужу вас очень рано, чтобы вы успели привести себя в порядок. Кетц попятился до двери и шмыгнул за неё. Надоело отвечать на вопросы? Или он боялся выдать себя признанием, что осуждал Торха? Вон как размыто ответил! Какая, впрочем, разница? Торх забрался под одеяло. Голова болела, и он всё же затушил свечу, чтобы её свет перестал раздражать. Поспать бы, но он боялся вновь увидеть кошмар — один из тех, которые появились с того мгновения, когда папа покинул семью. Эрлон… Он пришёл на свадьбу Торха и благословил Эно. Много позже принёс весть, что тот в приюте — в тепле и безопасности. Он появился в жизни собственного сына как спасение — сперва для того, чтобы своим благословением укрепить новоиспечённую семью, затем принёс весть в миг отчаяния, когда Торх решил, что с Эно случилось дурное. Больная голова не давала уснуть, только дремота одолела, но и та быстро прервалась появлением Кетца. Торх поймал себя на том, что с удовольствием остался бы дома, но сел в постели и протёр слезившиеся глаза. Эно твёрдо намерен уехать и не примет объяснений, что его мужу, который сам виноват в собственном нездоровье, дурно. Он наверняка вздохнёт с облегчением, если вместо мужа его сопроводит кто-то другой, но Торх не хотел вверять его жизнь — точнее две — постороннему человеку. Кетц, надо отдать ему должное, воду для умывания не согрел, принёс холодную. Торх ополоснул лицо, пригладил небритый подбородок. Запустил себя, заметил он, — настолько, что щетина перестала колоться, и у него мелькнула мысль отпустить бороду. В посёлке могла не выпасть возможность даже вымыться, не то что выскоблить лицо. Растительность на лице пусть не на пике моды, но ею хотя бы никого не удивить. Приведя себя в порядок, Торх покинул спальню. Дремота пусть и не придала ему сил, но голова не болела, только тело ломило, словно от простуды. И аппетит пробудился, отчего Торх с удовольствием съел яичницу с жареными бараньими колбасками. Завтракал он в одиночестве. — Я опасался, что он плохо поест, поэтому позволил себе принести завтрак в его спальню, — объяснил Кетц такое решение. — Путь-то неблизкий, да и дорогу, говорят, размыло. Погулять бы по парку, пока деревья не поросли листвой и голые ветки разрезали голубое небо, но солнце радовало кого угодно, только не молодых Лилоев. — Не нагнетай, — упрекнул Торх Кетца. Почему — проклятье! — Эно приспичило выбраться за город именно в эту слякоть? Так лучше, успокоил себя Торх, поднявшись из-за стола, чтобы удалиться и надеть на себя дорожную одежду. Бросив взгляд на замершего, полностью собравшегося Эно, замершего на ступеньках, он нашёл хорошее в этой поездке. Тот не услышит мерзости о себе как слабом на заднее место омеге, отдавшемся постороннему человеку прямо в день помолвки с Торхалом Лилоем.