Не прости

Эно пересчитал монеты. — И это всё? — уточнил он в надежде услышать, что завтра получит оставшуюся часть. — Ну а ты как хотел? — Энцо развёл руками, искривил губы так, что непривлекательное лицо показалось поистине омерзительным. — Сколько работал, столько заработал. Эно сжал деньги в кулаке, боясь, что лишится и этих. Он любил читать и мог подобрать человеку, искавшему определённый сюжет, роман. Или томик с поэзией. Или научную литературу. Или… Да что угодно. Господин Хейц часто чувствовал себя плохо и редко спускался к покупателям. Энцо, кому он завещал книжную лавку после смерти, прекрасен в счетах, но читать не любил. «Прости — за то, что я работал мало, но моей вины в том нет!» — Эно уставился на распоровшийся шов на рукаве тоненькой, дорогой, но поизносившейся и успевшей вылинять из-за частых в последнее время стирок шёлковой рубашки. Одежда расползалась по швам, но, по всей видимости, ему придётся носить одну рубашку всю оставшуюся жизнь, как крестьянину. Скорее бы сменить шёлк на добротный лён… В конце концов не Эно виновен в смерти собственного отца. И течку, из-за которой до сих пор тянуло низ живота, остановить не в его силах. «Хотя почему я должен просить прощения? — возмутился он — снова мысленно. — Ну уж нет, не прости!» Вдохнув и успокоив подступившее волнение, Эно заговорил: — Насколько мне помнится, ты хвастался, что продажи книг выросли за последний месяц… — …благодаря не только тебе. — Энцо переубеждать бесполезно. Он уродился отнюдь не в своего двоюродного деда. — Ах, да, ты ещё обещал отработать прибавку ещё в прошлом месяце. Помнишь? Эно сжал губы. Хлой внушал опасения. За него, бледного, одутловатого и пребывавшего в унынии, Эно волновался. Хорошо, если поездка на Арнезийские воды поможет. А если нет?.. Оставшись без поддержки мужа, больше всего на свете Эно боялся потерять обоих родителей. — Спасибо, — бросил — скорее буркнул — он, взял коричневую шляпу и, распрощавшись с Энцо, покинул книжную лавку. Сойдя со ступеней, Эно глубоко вдохнул и поднял ворот сюртука, чтобы струи дождя не затекали за шиворот. И в романах, и, увы, в жизни зачастую приключались истории, как грабитель отнимал последние деньги. И книжного Милара не миновала эта беда. Но одно дело — роман, и другое — явь. Если первое осталось буквами на страницах, то от мысли о втором внутри холодело и дрожали колени. Эно бодро направился домой. Благо теперь идти недалеко. Юркнув в пропитанный разными запахами подъезд, он поднялся этажом выше и постучал в дверь. Лезть за пазуху за ключом не имело смысла: оставшийся в квартире человек запирался изнутри на цепочку. Послышался скрип рассохшихся половиц. Заскрежетал ключ в замке, зазвенела цепочка. Дверь отворилась с натужным скрипом, невзирая на то, что петли недавно смазывали — уж слишком сильно те проржавели, и масло не спасало. Пахну́ло неприятным запахом: бывшие жильцы курили какую-то дрянь. Не спасали даже настежь открытые днём — благо этаж не нижний и не верхний — окна. Хлоя рвало от этого запаха. Хотя оставшиеся деньги ой как нужны семье Харро, но они не стоили потери родного человека. — Доброго вечера, молодой господин! — Маленький молодой слуга с чёрными как смоль и раскосыми — в его кровь явно примешалась восточная кровь — глазами приветливо улыбнулся. Хоть для кого-то Эно остался господином, пусть и для юнца, готового прислуживать за более чем скромную плату и крышу над головой. Он шагнул внутрь и огляделся. Половица скрипнула под его ногой, и он привычно было обругал Альбо, допустившего оплошность, но вовремя закусил губу. От старых привычек избавиться непросто. — Есть новости, Вици? — уточнил Эно, вешая шляпу на крюк в стене. Чёрные, словно угли, глаза сверкнули в полумраке крохотной прихожей. — Какое? — Вици махнул рукой. Вздохнув, добавил: — Сомневаюсь, что он доехал до этих ваших… вод. Далеко же, вы сами говорили. Тонкие губы искривились, что неудивительно: Хлой, верный принципам — набирать в слуги бет, невзлюбил Вици с первого дня. — Я не о Хлое, а… — Эно сбросил промокшие замшевые туфли с серебряными — оставшаяся от предыдущей жизни роскошь — пряжками, — о новостях в целом. Вици ему нравился своей чистоплотностью. Сегодня тот потрудился вымыть пол. Сейчас, судя по запаху крови, разделывал тушку птицы. Один недостаток всё же у него имелся — медлительность. — Внизу ссорились, но Генц, старый хрыч за стеной, стучал клюкой в стену нам. — Ничего нового не произошло. — Припугнуть бы его, как следует, но вы же не позволите. — Не позволю! — Эно прошёл внутрь. По ночам Генц кашлял, но пугать больного старика стала бы только совершеннейшая сволочь вроде… Горло перехватило, когда в памяти всплыли прилизанные чёрные волосы и ехидная полуулыбка. Справившись с так не вовремя нахлынувшими чувствами и переобувшись в домашние туфли, Эно прошёл в спальню, переоделся в домашнюю одежду, старую, но сухую и любимую, и устроился в кресле-качалке, скрипучем и пошарпанном, как и остальная мебель в этой квартире. Он привычно напрягся в ожидании знакомых шагов. Хлой попрекал его, то и дело напоминая, благодаря кому докатился до такой жизни. В последнее время он упрашивал вернуться к Торху всё реже, а после просьба сменилась вопросом: «Может, подумаешь?» Он уехал, но Эно в этот миг и час устыдился, вспомнив, как был готов сдаться. Не ради себя — не для того он терпел боль, а после — чувствовал внутри пустоту, чтобы всё вернуть. Ему всё чаще казалось, что Рех Бувс не так хорош, как все говорили, и причина болезни папы — не результат потрясений, а нечто более страшное — то, что могло унести жизнь. «Хоть бы написал!» — Эно поднялся и направился в сторону кухни, где Вици пел нестройным голосом. Тот запнулся, когда он вошёл, заморгал и бегло заговорил: — В пшене завелись жучки, поэтому пришлось убить много времени, чтобы перебрать его. Потом я вымыл пол и выстирал… — Разве я прошу оправданий? — оборвал Эно поток слов. — Нет, но… — Вици расплылся в улыбке. — Господин Хлой всё время требовал объяснений, чем я занимался весь день. Я привык к нему. …а Хлой к нему — нет. Он не смирился с тем, что никогда не вернётся к прошлой жизни. Эно, поймав себя на том, что устыдился собственных мыслей, сжал губы. Он поймал себя на том, что, невзирая на волнения из-за долгой дороги, без папы спокойнее. Никто не упрекает его. Даже Вици, чей язык работал быстрее рук, показался ему старательным. — Вы с ним вроде и схожи лицами, но такие разные… — заключил тот. Эно проследил взглядом за тем, как куски мяса улеглись в чугунную сковороду. Надо бы поучиться разделывать птицу, но снова недосуг. Сегодня та уже разделана, а в дни, когда он дома, увлекался либо чтением одолженной у Хейцев книги, либо вышивкой. — Позовёшь, когда всё будет готово, — бросил он. Вици — лучше, чем никто, но его болтовня утомительна. Не исключено, что Эрлон его порекомендовал потому, что знал — он не выдержит обет молчания. В гостиной Эно снял с полки сундучок, после снова устроился в кресле, за которое готов бесконечно благодарить бывших хозяев. Достав рубашку, уставился на голубые незабудки на рукаве, после зажмурился, чтобы прогнать резь в уставших глазах. Грубый лён далёк от изящества, но вышивка его непременно украсит… — Ох, как же это красиво! — Вици взялся словно из ниоткуда. Или имел способность находиться одновременно везде. — Жёлтая сердцевинка — самое оно. Цветочки словно горят. Эно сжал губы. — Займись ужином! — упрекнул он. — Так готов! — Вици отёр ладони — дурная привычка — о передник. — Я пришёл, чтобы позвать вас за стол. Значит, Эно увлёкся и не слышал шагов. Внутри сжалось. Однажды он уже почти ничего не слышал, не видел и не чувствовал, не считая ощущения, как неприятно прижалась щека к земле; холодка на оголённых ягодицах; боли, когда в него толкнулись, тёплое дыхание на коже… Если бы Эно не пил вина… Он сморгнул. Хватит корить себя. Торх хотел расторгнуть помолвку и нашёл бы иной способ сделать это. Лучше бы довёл свой план до конца. Эно-то, как выяснилось, способен заработать ровно столько, чтобы не умереть с голода, не продавая себя в «Трёх лилиях». Он не рассчитывал разбогатеть — до Милара из романа ему ой как далеко. — Идём есть! — Эно отложил вышивку и поднялся. — Вы приглашаете меня за стол? — Вици просиял. — Я не вижу здесь кого-то ещё. Хлой бы предпочёл ужин в одиночестве, но не с теми, кто ниже его по статусу. Переселившись, он не изменил привычкам и держал подле себя только Аликара. Вици, выполнявшего куда больше работы, гнал с глаз долой. Эно тосковал по папе, и ужин без кого-то рядом усиливал это чувство. Сын, даже в утробе, напомнил бы, что он не одинок. «Он бы уже толкался», — мелькнула мысль, когда Эно направлялся к столу. Если бы ему удалось уйти от Торха беременным, ребёнку не место в пропахшей дурью квартире со старой мебелью, которую Аликар постоянно чинил. Эно привычно повертел обручальное кольцо, как в мгновения, когда вспоминал Торха, и поймал себя на том, что отчаянное желание развестись не исчезло совсем, а сгладилось. Статус мужнего омеги нередко ограждал его от приставаний: горожане хотя и знали его историю и даже сплетничали о нём и Эндро Пулло, но с Лилоями ссориться не хотели. Вици отодвинул стул, чтобы Эно сел, и вынул из буфета тарелку и вилку. И про нож не забыл, чем дал понять, что обучен хорошим манерам. Перепелиное мясо оказалось жёстким. Прожевав его, Эно уточнил: — Как ты оказался у монахов? Некоторое время раздавался скрежет ножа о тарелку. — Завтра обязательно заточу, — оправдался Вици. — Всё время забываю. — И это правда: за забывчивость он то и дело огребал. — По вашему вопросу: мне просто некуда было идти. К служению я оказался неготовым, но пригодился бездомным в приюте. — Бросив полный тоски взгляд и искривив губы, он добавил: — Ну а куда мне идти? Дома никогда не было, а родителей я никогда не знал. Если они живы, то… Будь они прокляты. Последнюю фразу Вици прошептал едва слышно, но Эно разобрал каждое слово. — То есть ты сирота, — не уточнил, а утвердил тот. — Да!.. — Вици уткнулся носом в тарелку и принялся яро нарезать мясо. От взгляда не укрылась перемена в его лице. Эно не думал, что сумеет задеть болезненную струну. — Ох, простите, — встрепенулся Вици, глядя на отложенные латунные столовые приборы. — За что? — удивился Эно. — За то, что получилось невкусно. Блюдо, несомненно, далеко от совершенства. Эно не стал объяснять, что причина потери аппетита — чужое отчаяние, которое он, казалось, мог пощупать. Лучше бы поел в одиночестве… — Если бы мясо было мягким, получилось бы замечательно. Соус-то хорош! Грушевый, с чесноком соус подошёл бы больше к сыру, а не к мясу, но Эно не польстил. Блюдо вышло неплохим. — Бросьте. Господин Хлой выложил всю правду по поводу моей готовки. — Вици нахмурился. — Да и… не он один. Мне доверяли какую угодно работу, но не на кухне. — Где? В приюте?! — Эно удивился. Взяв вилку, наколол кусок мяса, макнул в соус и отправил в рот. — Не-ет… — Вици, наконец, отвлёкся. — До него и монастыря я работал… Ай, неважно, как их зовут… — Он махнул рукой. — Я был рад, когда они меня взяли, потому что не хотел идти ни в содержанцы, ни, тем более, в «Три лилии». Оказалось, неизвестно, что хуже. Он сжал губы. Эно напрягся. Его слуге пришлось несладко… — Они били тебя? — Бывало. Несладко пришлось Вици, раз он решил променять скромную, но не голодную жизнь и крышу над головой на неизвестность. Эно, выбравший не богатство, а бедность, его понимал как никто. Счастливее он не стал, забот и тревог прибавилось в разы, однако чувство, как расправляются крылья, ни с чем не сравнимо. Назад в старую жизнь его не тянуло. — Можешь не рассказывать, если больно, — предложил он, чтобы, наконец, доесть. Не в том он положении, чтобы воротить от еды нос. К старой жизни пути назад нет. — Бросьте. Во-первых, мне нужно было выговориться. Во-вторых, вы теперь понимаете, почему я терплю вашего папу? Он вечно недовольный, но за розги не хватается, — отшутился Вици. — И я понимаю его, как никто. Когда был в его положении, накатывало такое отчаяние, что хотелось умереть, потому что я не понимал, как жить дальше. Папа был прав, заявляя, что болтать за столом неприлично. И это, как выяснилось, не просто правило этикета. Кусок пошёл не в то горло, когда Эно попытался связать поток услышанных слов. Вици подскочил и постучал по его спине. Прокашлявшись, Эно отдышался и попросил воды, после утёр брызнувшие из глаз слёзы. Приняв глиняную чашку, он сделал несколько глотков тёплой воды и поставил на столешницу. В тарелке остались куски мяса, но есть больше не хотелось. Он пригладил волосы. В голове вертелось три вопроса, и он задал первый сновавшему Вици: — В каком положении? — Как — в каком? Когда носил ребёнка. Эно окончательно запутался в попытке понять, зачем Вици сравнил Хлоя с собой. — Где твой сын? — уточнил он. — Умер сразу же, как родился, — сухо ответил тот. — Ох, сочувствую. — Да бросьте! — Вици сгрёб остатки еды в одну тарелку. — Можете считать меня мразью, но я не горюю. Всё равно бы не смог его полюбить. Когда стол освободился от посуды, Эно поставил локти на серую льняную, на которой расплылись жирные пятна, скатерть. Осуждать Вици он, избавившийся от собственного сына, права не имел. — Не считаю. Разные бывают… — Эно запнулся, поняв, что вот-вот выдаст себя, — обстоятельства. — Спасибо… Тарелки зазвенели оттого, что руки Вици дрогнули. Эно не решился его расспрашивать — не столько потому, что боялся за скромную посуду, а потому что сам бы ни за что не поделился с посторонним об отношениях с Торхом и их последствиях. К тому же не давал покоя очередной вопрос, который он сформулировать не мог, как ни старался. Нужные слова пришли в голову во время передышки, пока Вици уносил грязную посуду. Предложив чай, тот было улизнул, но Эно велел остаться. Он предполагал, что именно услышит… …и собирался развеять глупые мысли. — Слушаю вас! — Вици не имел привычки склонять голову, и за это Хлой его называл неотёсанной деревенщиной. Эно откинулся на спинку стула и вздёрнул подбородок. Он не исключал, что мог ошибиться, и Вици имел в виду не то, о чём он подумал, поэтому уточнил: — Что значит «Ты был в том же положении, что и господин Хлой»? Поясни-ка! Тот часто заморгал. Нижняя губа отвисла. Придя в себя, Вици заговорил: — Если волнуетесь, что я кому-либо расскажу, напрасно. Я ещё не выжил из ума, чтобы терять работу, крышу над головой и еду разом. Его снова унесло в сторону, и это не на шутку разозлило Эно. Хлой частенько злился на слуг, и теперь как никогда ясно за что. — Просто. Перестань. Говорить. Загадками! — Вы что, в самом деле ничего не знали?! — Вици удивлённо вытаращился. — Во дела! Понимаю, если бы были невинны. Но вы-то мужний омега… Ах, да, у вас же нет детей. Хотя прямого ответа не последовало, но Эно понял, на что именно намекал слуга. — Нет, ты ошибаешься. — Он решил развеять сомнения раз и навсегда. — Мой отец слёг давно и не мог… — Вот это да! — Вици всплеснул руками. — Я всякого повидал. Но чтобы мужний омега остался настолько наивным?! — Оба некоторое время ошарашенно молчали. Он продолжил речь, когда тишина, прерываемая кашлем чахоточного старика за стеной, стала невыносимой. — Может, вы и правы. Вы же ночевали с ним в одной спальне и видели больше, чем я. Простите. Он юрко удрал. Эно вернулся к вышивке. Воспоминания одно за другим лезли в голову, но он не гнал их. Хлой округлился за последнее время, и полнота могла появиться вовсе не из-за булочек. Проклятье!.. Уколов палец, Эно отложил рубашку и сунул его в рот. Ну вот, ещё и не поработает, потому что слишком возбуждён. Кресло жалобно скрипнуло и закачалось, когда он встал с него. Дождь барабанил в окно, в щель просочилась струя воды. Вици глуп. Ему не следовало знать, что Хлой после Эно больше не смог зачать ни одного ребёнка… …но у него, не юного, но и далеко не старого, ни разу не прошла течка с тех пор, как Эно вернулся в свою семью. Это ничего не значит, успокоил себя тот. У сорокалетних омег зачастую прекращались течки. Об этом поведал Рех Бувс, а ему виднее. Не стоит верить глупому языкастому слуге, который недолюбливал Хлоя, успокоил себя Эно, вернулся к креслу, сев, укрыл ноги пахшим шерстью пледом и протянул руки к рубашке. Вышивание пошло́ более споро. Вот-вот в новёхонькую, пусть и неизящную, одежонку будет можно вырядиться. От мыслей отвлекло капанье: струя с подоконника потекла на пол. — Вици! — позвал Эно. Дурень не додумался заткнуть щель, но глупостей про папу наговорил. Дав слуге нужное указание, Эно подтянул колени к груди и обнял их. Он следил за тем, как Вици заталкивал в щель куски пакли. Отчего-то глупые предположения оказывались наиболее живучими. Про Эно ходили сплетни, что он неверный муж, ничем не подтверждённые, но цепкие, как сегодняшние слова Вици. В довершение ко всему в памяти всплыл сосок в вырезе халата Хлоя Харро, припухший, как у Эно, когда тот носил ребёнка. Ну вот, опять… Папу осматривал лекарь, который не смог бы не заметить беременность. Дождь, судя по стуку, перестал лить так сильно, как прежде, и его капли тихо стучали в окно. Эно раньше этот звук убаюкивал, но сегодня он перевозбудился. Глупые предположения недалёкого Вици он принял близко к сердцу. Папа сейчас пьёт солоноватую воду из источников, дышит свежим воздухом. Может, написал письмо, но оно ещё не дошло. Сердце, увы, отказалось слушать голову. Оно тревожно сжалось. Не помогла и заваренная Вици ромашка. Наказав погладить одежду, Эно отправился в спальню. Жечь свечи, чтобы прочесть книгу, он счёл неразумной тратой, да и не в том он состоянии, чтобы воспринять текст. Поэтому, переодевшись, умывшись и вычистив зубы толчёным мелом, улёгся и уставился на ширму… …за которой всегда переодевался Хлой. Пока огарок догорал, он пялился на стоявшую напротив пустую узкую кровать, на спинку которой был небрежно наброшен шёлковый — снова воспоминание о прошлой жизни — халат. Раздался скрип, когда Эно повернулся к стене, а после — душераздирающий кашель, который, как ни странно, вернул его в это место и этот час. Первоначальное желание побежать утром сломя голову к Реху Бувсу сменилось необходимостью пойти в книжную лавку. Деньги ой как нужны. Без них уйдёт даже Вици, болтун и глупец, но без которого придётся худо: Аликара-то увёз Хлой! Если предположить, что это правда, взбудоражила очередная мысль разум, то Мариф Харро мог собрать последние силы. «Нет, он был слишком слаб для такого, — отбросил её Эно, — а папа всегда презирал измену». Реха Бувса он, несомненно, навестит, но он не стоил потери единственной работы. Как бы хорошо ни относился к Эно господин Хейц, но лавкой управлял неумолимый Энцо. Эно, поймав себя на том, что его перестал раздражать кашель Генца, закрыл глаза. К дурному можно привыкнуть… …но не к смерти родного человека, у чьего гроба он сейчас стоял. Голова закружилась, неподвижные черты на бледном, припудренном лице Хлоя Харро расплылись из-за выступивших слёз. Эно покачнулся. Мгновение — и он упадёт, потому что все пришедшие на похороны — чужие люди… …кроме того, кто его подхватил, не дав осесть на каменный пол храма. Эно не вырвал руку… …потому что поддержавший его Торхал Лилой оказался самым близким для него человеком. Дурной сон вынудил его открыть глаза. Выпроставшись из-под дурно пахнущего шерстью, но тёплого одеяла, Эно, ёжась, направился к окну. За стеной, как всегда, кашлял Генц. Несчастный старик, видимо, не спал всю ночь. Распахнув ставни и вдохнув холодный утренний воздух, Эно уставился в рассветное небо, вслушался в крики — простые люди в это время не спали. Живя в доме, он был лишён таких звуков, а теперь мог наблюдать за суетой. Он закрыл дребезжавшие створки, когда замёрз. В голове ещё гудело, но от свежего воздуха она стала яснее. — Вици! — позвал Эно, привычно громко, как раньше, когда кликал слуг. В крохотной квартире можно не орать, но действенно. — Ох, неужели я проспал? — послышался глухой голос из каморки. Скрипнула дверь, пошлёпали босые ступни. Мгновение — и встрёпанный, закутанный в шаль Вици предстал перед Эно. — Н-нет, в-вы в-встаёте позже. Неясно, замёрз ли он или от волнения начал заикаться. Дрожь не била тщедушное тело. Значит, второе… — Сегодняшний день — исключение. Приготовь воду и завтрак, — распорядился Эно. — Ох, спускаться к колонке в такой холод… — Вици позволял себе причитать даже при Хлое и огребал в том числе и за это. — Ну ладно… Неудивительно, что прежние хозяева его не жаловали. Он словно делал им одолжение, и если на пару с Аликаром они справлялись, то один он был нерасторопным. Хлой учил не быть к слугам снисходительным, но Эно понял важность этого урока лишь сейчас. — Если будешь стоять столбом, замёрзнешь. Пока у тебя шевелится только язык! — бросил тот полюбившуюся папой фразу. Окрик помог. Вици хотя и бурча, дескать, ошибся, и оба Харро одинаковы, но ушёл, после загремел вёдрами. Эно вернулся в спальню. Спать он не собирался, только глядел в окно на черепичную крышу дома напротив. Хоть какая-то польза от раннего подъёма, рассудил он, отметая мысли о том, что придётся снова лакомиться пресной кашей на воде на завтрак, благо запивая хорошим кофе — подарком от Эндро Пулло, который любовником не стал, но с кем сохранил добрые отношения. Время позволит навестить Реха Бувса, и Эно совсем скоро сумеет расставить хоть какие-то точки над «і».