Не прости

Эно бросил взгляд на стоявшего рядом Торха, после — на младенца. Тот срыгнул, и расторопный Вици вытер ротик носовым платком. Эрну явно не понравилось прикосновение чужих рук, и он зашёлся в плаче. Эно, не зная, как утешить ребёнка, переступил с ноги на ногу, покачивая. Успокоить Эрна получилось только у Хлоя, наряженного в непривычные взгляду светло-серую шёлковую, расшитую серебристой вышивкой рубашку, небесно-голубой жилет и тёмно-синие камлотовые штаны. Малыш мгновенно успокоился в руках папки и чмокнул губками. — Даже на короткое время нельзя доверить вам ребёнка! — Хлой сердито сверкнул глазами, его верхняя губа задралась, напомнив всем окружающим, кто родитель младенца. Эно опустил руки. Тепла, исходившего от крохотного тельца, ему не хватало. Ноющая поясница напомнила, что совсем недавно он прижимал к себе ребёнка, заглядывал в карие глазки… Даже кисловатый запах остался. В висках стучало, хотя духота, характерная для многолюдных храмов, не стояла. Ноги подкосились и, если бы Торх не подхватил под руку, Эно позорно осел бы на пол, испачкав бледно-зелёные короткие в коричневую полоску штаны. Сегодня Хлой должен волноваться перед свадьбой, а не он. Странный, ой какой странный поворот судьбы! Ни в одной книге Эно не встречал, чтобы сначала папа готовил своё чадо к свадьбе, а после они менялись ролями. Если бы у него был талант, он непременно написал бы роман. Окончательно он пришёл в чувство, когда началась другая церемония, во время которой ребёнка официально нарекли Эрнардом, сыном не Торхала и Эноарда, а Вальдара и Хлоя Лилоев… Когда она закончилась, Эно, отпустив Торха, бросился к замершему на месте папе и увёл прочь. «Ещё и года не прошло», — самое безобидное, что услышал Эно, едва успев покинуть храм. «Да мальцу же полгода от роду, не меньше! Получается, он при жизни мужа!..» — далее последовало оскорбление — настолько мерзкое, точно произнёс его не знатный горожанин, а пьяница в дешёвом кабаке. Такие же разговоры, даже лица собравшихся у храма людей те же самые, что и в день возвращения в город Хлоя Харро… …но с той разницей, что сегодня тот вывернулся и, держа спину прямо, точно держал в руках пух, а не увесистого младенца, направился в сторону экипажа. Если Хлоя и задели обидные слова, вида он не подал. — В ком-то должна завязаться жизнь: если не в сынке, то в папке, — после этих слов лицо Эно запылало. Он привык к тому, что горожане считали его пустым и терялись в догадках, почему Торх вернулся к нему. Он не оправдывался и, тем более, не объяснял причину «бесплодия», однако — вынужден признать — его задевали чужие злые языки, поэтому он с облегчением вздохнул, когда экипаж тронулся, увозя его семью домой. Обед должен пройти удачно. Эндро Пулло придёт — он хотя и искал выгоду везде, куда мог дотянуться, однако на поверну оказался вернейшим другом, лишённым начисто зависти и злобы. Эно испытал облегчение, когда экипаж отбыл, оставив позади злоязыких, которых определённо задело, что Вальдар не созвал гостей. Ещё бы поясница перестала ныть — следовало рассчитать силы прежде, чем таскать на руках мальца. Своя ноша, говорят, не тянет, и омеги без труда могли удержать и более увесистого ребёнка, а то и двоих. Эрн хотя и родной, но сыном приходился Хлою, а не Эно. Страстно хотелось отправиться в квартиру, улечься в постель с книгой, одолженной в лавке Хейца, и читать запоем. Если бы Эно очутился на свадьбе посторонних людей, присутствие на торжестве у которых требовали правила приличия, сослался бы на нездоровье и ушёл. Но папа — не чужой, хотя сама ситуация — выдать его замуж за свёкра — абсурдна донельзя. Дом никто не украсил лентами, как принято во время торжества, потому что сегодняшняя свадьба — не праздник, а вынужденная мера, чтобы на крохе Эрне не осталось клейма незаконнорождённого. Только слепой и полный дурень поверили бы, будто он рождён от Марифа Харро — уж слишком велико сходство с Лилоями. Запах блюд напомнил, что всё же сегодня особенный день. И не только он… — Это ещё что? — Хлой встал как вкопанный. Передав сына Вици, шагнул к перевязанным лентами коробкам. — Откуда? — Подарки! — Кетц, выряженный в бежевую рубашку, украшенную большим шёлковым бантом у шеи, развёл руками. — Я не мог их не принять. — Разобрать-то мог! Нелегко, ой, нелегко придётся слугам с Хлоем — уже не Харро, а Лилоем. К новой фамилии папы придётся привыкнуть. Причину, почему тот сорвался на Кетце, Эно понимал. Сомнительно, что Эндро Пулло прислал столько подарков. Гостей на свадьбу не созвали, и обиженные горожане могли, зная дату, упаковать в коробку какую-нибудь мерзость. — Будет сделано! — Кетц вздохнул. Хлой покачнулся, и Эно не на шутку взволновался, что ему дурно. Следовало позвать Реха Бувса в гости, но папа наотрез отказался. — Да уж постарайся сделать так, чтобы мерзость ко мне не попала. Надеюсь, ты понимаешь, о чём я? — В ответ на заверения, что Кетц всё понял, Хлой добавил: — Вот и славно. Мне нужен отдых. — Повернувшись к Эно, попросил: — Проследи за праздничным столом, прошу… Меньше всего хотелось оставлять его одного, и Эно, отыскав Вици, попросил немедленно сообщить, если папе станет худо. …Лилои увлеклись беседу с Эндро Пулло, пока слуги расставляли приборы. А вот папа не спустился. Уснул? Или?.. Сердце ёкнуло от мысли, что с Хлоем могло случиться плохое. Вици-то не выполнил наказ, он о чём-то горячо спорил с Кетцем! Надо бы отослать его: он, позванный помогать, откровенно бездельничал. Пусть приведёт квартиру в порядок до возвращения хозяев. Справившись с нехитрой задачей, Эно отправился наверх. За папу он волновался напрасно. Если Хлой был не здоров, у него бы не хватило бы сил на сынишку, увесистого и пухленького. Он вздрогнул и, оторвав ребёнка от груди и спешно запахнув рубашку, бросил упрёк: — Если бы без стука вошёл кто-нибудь из слуг, я бы его уволил. — Я думал, тебе нездоровится!.. — Эно уставился на подарки, уже развёрнутые и, по счастью, приличные. Большая кукла в виде солдата явно предназначалась Эрну. — Ты долго не выходил. — Не хочу! — Хлой со вздохом опустился на постель и уставился в никуда. — Подумываю вернуться в загородный дом. Он сжал губы. Эно как никто понимал его чувства. Он в своё время тоже прятался от позора… …да только ему это не помогло. Только приняв мерзкое событие, он пусть не смог забыть о случившемся, но былая душевная боль его не донимала. Папа не заговаривал о возвращении в загородный дом — до сегодняшнего дня. — Ты же знал, что́ о тебе будут говорить! — Эно запнулся, боясь в очередной раз услышать упрёк, дескать, следовало держать язык за зубами, а не выбалтывать всему городу причину долгого отсутствия Хлоя Харро. — Знал! — Эрн вскрикнул и заворочался в руках папы, пытаясь вырваться, за что отправился в кроватку. Подойдя к подаркам, Хлой подобрал бледно-голубую кружевную тряпицу, которую Эно ошибочно принял за занавеску на окно или балдахин. — Я велел этому дурню сжечь всю мерзость, но вместо этого он приволок сюда это! Он швырнул вещицу на пол. Подобрав и развернув её, Эно улыбнулся: — Кетц уже много лет работает на эту семью. Сомневаюсь, что господин Вальдар позволит его выгнать. Да и мне он нравится. — Это говорит только о том, что ни Вальдар, ни ты не умеете выбирать слуг. Эно не стал напоминать, что папа, поучавший сына, что нанимать в слуги омег нельзя, поладил с Лукой и терпел течки Вици. За Кетца можно не волноваться. — Пеньюар от Эндро Пулло, — просветил он папу. — Я тоже негодовал, когда он подарил на мой день рождения простыню из алого шёлка. Он всем дарит экстравагантные вещи. Поговаривали, что на Илле видели синяки на следующий день после свадьбы. Если Эндро вручил им что-то подобное, неудивительно, что Кейн пришёл в ярость. Илле вешался на Торха… Эно скрипнул зубами. Хотя он знал, что муж во время разлуки не обязан был хранить верность, но мысль о том, что кто-то посягнул на его истинного, порождала гнев. — Это же ни в какие ворота!.. — Хлой раскраснелся. — …Торх говорит, что на алой простыне я особенно хорош. — Теперь пришёл черёд краснеть Эно. Опустив глаза, он добавил шёпотом: — Ему бы пеньюар понравился. Он любит брать меня, когда я не полностью раздет. Ещё ни разу он не обсуждал с папой настолько личное. — Давай не будем говорить о таком при Эрне. Он ещё слишком мал для подобного, — оборвал тот — уже спокойно. — А пеньюар я верну или отошлю в «Три лилии». Там ему самое место. Эрн ещё слишком мал, чтобы что-то понимать. Он, перевернувшись на живот, таращил карие глазёнки на папу и брата и лепетал, словно пытался поучаствовать в разговоре. Повисла тишина. Эно надоело сидеть в одной позе, от которой боль в пояснице не унималась, а, напротив, усиливалась. Он было пригласил Хлоя на обед, но тот не позволил ему вставить ни слова: — Раз эта дрянь — результат привычки Пулло, а не чья-то злая шутка, то останусь. Как вспомню день, когда Эрн лихорадил, а Лука не застал Ярша дома… Ах, да, тебе не понять. Эно ошибочно считал, что новая книга жизни начата с чистой страницы. Ничто не забылось, отозвалось болью внизу живота. Он скрипнул зубами. Сколько… Можно… Напоминать… О чудовищной… Ошибке? — Прослежу за слугами, — бросил он. Выйдя за дверь, Эно вздохнул. Лоб взмок, и он достал из нагрудного кармашка носовой платок, после промокнул, осторожно, чтобы не стереть пудру. Приведя себя в порядок, спустился. С праздничным столом слуги справились отлично. Торжественные приборы сверкали от чистоты, салфетки и скатерть сияли белизной. Пахло вкусно. Обед обещал получиться отменным. …Да только ел Эно вяло даже нежнейшее мясо, вымоченное в маринаде, и грибы под сыром, хотя он отчаянно пытался пробудить аппетит сухим вином. К ореховому торту почти не притронулся. Поясницу по-прежнему тянуло — не так сильно, как раньше, но догадка, что в скором времени должно произойти, вынудила Эно откланяться к неудовольствию папы. Он, объяснив тому, что́ заставило его так скоро покинуть торжество, ушёл в сопровождении Аликара. …Отправить Вици домой оказалось верным решением. Он нагрел воды и, пока Эно мылся, разостлал постель. Улёгшись, тот закрыл глаза и даже задремал — Рех Бувс сказал правду: боль не такая навязчивая, если время от времени заниматься любовью. Уж в чём, а в этом удовольствии молодые Лилои себе не отказывали, и их — пары истинных — желания совпадали. Крепко уснуть Эно не успел, пробудился от поцелуя. Он откинул одеяло, чтобы позвать Торха в постель… …и открыл глаза, услыхав скрип половиц. Сон почти совпал с явью: Торх пришёл, но с той разницей, что одарить Эно лаской, судя по недовольно поджатым губам, не торопился. — Есть, полагаю, вы не будете, потому что сыты. Значит, вам нужна только вода. Ещё не остыла… — Вици перетянул его внимание на себя. — Раз знаешь, что делать, значит, займись работой! — Торх умел унять его болтовню. Шагнув к Эно, бросил упрёк: — Я же просил: не принимать решения за нас двоих. Почему ты ушёл без меня? Эно сел и откинул одеяло. — Ты всегда раздражался, когда я встревал в ваши с отцом или Эндро деловые разговоры, — объяснил он причину, почему ушёл один, — а я помню, насколько они для тебя важны. Не понимаю, почему ты вообще кипятишься! Течка ещё не началась! Я жду её ночью или утром. К тому времени ты много раз успел бы вернуться. Не хватало поссориться в то время, когда двое должны одаривать друг друга лаской. Да и наглухо застёгнутая у шеи ночная рубашка не располагала к занятиям любовью. — Твой папенька заявил, что ты вот-вот потечёшь. Не понимаю, почему я вообще узнаю об этом от него, а не от тебя. — Торх, сев на кровать, сцепил пальцы и уставился вперёд. Эно пожевал нижнюю губу. За всё время, пока они жили вместе, Торх не сделал ничего, что подтвердило бы, что он не раскаялся в содеянном, и подлость с его стороны — результат глупости и непродуманности. Однако мерзкие воспоминания об унижении нет-нет — и отравляли отношения, делая их хрупкими. — Я не просил его болтать, да и время — я уже говорил — позволяло тебе не спешить… — вздохнул Эно, в душе довольный, что муж отложил ради него деловые разговоры и вернулся домой. Сев в постели и обняв того за плечи, шепнул: — Но раз ты здесь, можно и поспешить. Лицо запылало, сердце заухало, предвкушая удовольствие. Торх, обсуждая дела, выпил что-то крепкое, и вкус спиртного не оттолкнул, напротив, раззадорил Эно. Тот, подавив желание откинуться на постель, увлекая его, шепнул: — Вода стынет. Ступай, а я дождусь тебя здесь. Торх, напоследок одарив Эно коротким отрывистым поцелуем, неторопливо отстранился, после удалился в уборную. Эно, поднявшись, стащил через голову ночную рубашку, слишком целомудренную для постельных утех. В комнате было тепло, потому что холодный ветер больше не задувал в новенькие рамы, и голым он не замёрзнет. Бегло осмотрев себя, всё ли в порядке и не остался ли хоть один волосок в паху, Эно полез в комод. Чулки? Коротенькая рубашка? Исподнее с разрезом, открывающем расщелину между ягодицами? Последнее Эно отмёл: тряпки на заднице хороши, но не во время течки. Полупрозрачная ночная рубашка напоминала о семейной жизни, полной обмана, чулки надоели. Эно с удовольствием надел бы голубой пеньюар, но тот подарен, увы, не ему. Пожалуй, стоило намекнуть Торху на то, чего ему бы хотелось. Или заказать самому у портного — господин Хейц стал более щедр, чем раньше. Выбрав наряд для утех и одевшись, Эно достал шкатулочку, после склянку с тремя пилюлями на дне. Мало, слишком мало. Придётся воспользоваться колпачком… Сжав шкатулочку в ладони, Эно замер. Сомнительно, что в головы считавших его бесплодным сплетников хоть раз пришло, что он держит дома подобные вещи. Он не намерен оправдываться ни перед кем, включая Илле, который недавно похвастался новой беременностью. Судя по тому, что тот разгуливал без синяков, Кейн понял ошибку и перестал махать кулаками. Пусть они дальше считают Эно пустоцветом, которого обошёл даже папка. Что бы злоязыкие ни болтали про Хлоя Харро, как бы ни называли, однако в их голосе отчётливо слышалось и удивление, и зависть к человеку, который, имея взрослого сына, сумел выносить и родить здорового крепкого малыша, и даже восхищение. Хлой не отдал, как иные, кого, по слухам, видели с большими животами, а после — сдувшимися, сынишку в сиротский приют. Напротив, он готов перегрызть горло каждому, кто посмеет обидеть его маленького Эрнарда. Эно же избавился от своего сына как от досадной помехи. И ничего, кроме боли — не только телесной в течку, но и душевной — не заработал. Услыхав скрип двери уборной, он спешно вынул колпачок из шкатулочки и, полив его маслом из того же набора, ввёл в себя. Заслышав шаги, юркнул под одеяло, не проверив, удачно ли тот встал. Торх не заставил себя ждать. Одетый в халат, он подошёл не к постели, а почему-то к окну и уставился на улицу сквозь целёхонькие, а не треснувшие стёкла. Эно последовал его примеру. Завернувшись в плед, он подошёл к окну и уставился на целовавшихся на карнизе голубей. — Не дует, — заметил он, чтобы хоть что-то сказать. — Ты в этом сомневался? — Торх, усмехнувшись, качнул головой. Вздохнув, добавил: — Хотя зачем я спрашиваю? Сам знаю, что доверия ко мне больше нет. Убеждать и оправдываться я не… — Давай не будем об этом в такой миг, прошу! — Эно взял его за руку. Опасаясь, что неприятные воспоминания всколыхнутся, позвал: — Идём в постель. — Уже началось? — Торх потянул носом. — Нет, не началось. — Разве я хотел тебя раньше только в течку? — Эно улыбнулся. Отступив на несколько шагов, чтобы зеваки на улице не углядели, что творилось в этой квартире, распахнул полы халата. Торх шумно сглотнул и… …отвернулся, но затем, чтобы зашторить окна, после, на ходу сбросив с плеч халат, бросился к Эно, обхватил бёдра и приподнял. Тот обвил его ногами, как всегда в такие мгновения, обряженными в тоненькие шёлковые чулки с кружевными подвязками, позволяя унести себя в постель. Уложив его, Торх навис над ним. — Ты раньше не хотел меня перед самой течкой, — бросил он, одной рукой упираясь в постель. Второй он погладил внутреннюю поверхность бедра Эно, легонько и ласково. — Раньше почему-то… — тот улыбнулся и приподнял бёдра, позволяя мужу запустить пальцы между ягодицами, — не получалось. Раньше Эно не задумывался, что можно лечь с мужем перед течкой, хотя желал чего-то подобного. Он придвинулся к стене и устроился на боку, когда Торх улёгся в постель. Закинув бедро тому на ногу, потянулся губами к лицу. Торх ответил со всей страстью, на которую был способен, и оторвался лишь затем, чтобы поцеловать в шею — аккурат в метку. Эно выдохнул, ощутив между, что между ягодицами стало влажно. Он ни в одной книге не встречал упоминаний, что место, на котором оставлена метка, становилось чувствительным — настолько, что ради сладостного чувства готов терпеть шейные платки даже в летний зной. Когда Торх оставил в покое шею, Эно прижался к нему грудью. Тоненькая ткань легонько потёрлась о чувствительные соски, усилив возбуждение. Эно ощутил, как в его бедро упёрся затвердевший член, и, сжав пальцами горячий ствол, провёл ладонью, от основания до головки, после обратно… — О-ох, если ещё так сделаешь, — Торх застонал, когда Эно ощупал его яички, — то я кончу на простыню. Если это случится, ничего страшного. Впереди течка, из-за которой его естество снова затвердеет. Эно льстило, что то, что он делал, порождало страсть. — Ну так возьми меня, — шепнул он. Сейчас как никогда не хватало просторной кровати. Эта, узкая, неуклюже заскрипела, пока он устраивался на спине. Когда Торх навалился на него, раздвинул ноги, широко, позволяя войти в себя… Колпачок, похоже, неудачно встал. Неприятные ощущения умалили страсть. — Погоди, — остановил он Торха, — прошу… Благо тот вопросов не задал, отстранился и сел, лаская себя, чтобы возбуждение не пропало. Течка ещё впереди, утешил себя Эно, доставая из себя досадную помеху… Оба снова уделили внимание ласкам. Эно жадно ощупывал тело, твёрдое, лишённое и намёка на дряблость. Он упивался мужем, от чьего запаха стучало в висках. Низ живота сладко тянуло, требуя утолить страсть… Без колпачка ощущения ярче, заметил Эно, когда Торх снова вошёл в него, глубоко — настолько, что он ощутил кожей ягодиц прохладу яичек. Приятно — смотреть в лицо мужа, в потемневшие от страсти глаза. Эно гладил поросшее мягкой бородой лицо, волосы и подмахивал. Соски приятно тёрлись о тело Торха, добавляя сладостных ощущений, а шёлк усиливал их. С колпачком он опасался, что муж войдёт в него слишком глубоко. Теперь помех, вынуждавших напрягаться, попросту нет… Экстаз, ожидаемо, получился ярким. Эно выгнулся, обжав собой раздутый узел, ощутил, как Торх излился в него… Хотя заниматься любовью лицом к лицу ему нравилось, но для вязки эта поза неудобна. Придётся обнимать ногами торс Торха, пока они не расцепятся… …а расцепятся они нескоро. Вот, значит, почему Эно с таким пылом насаживался на член. Вот, почему соски так чувствительны к трению. Вот, почему между бёдер так влажно. Течка началась во время соития. Это Эно понял, когда его снова накрыл экстаз после передышки. Узел, который он чётко ощущал, дарил сладостные ощущения, а трение головки о живот Торха добавляло остроты. Когда страсть улеглась, он уютно устроил голову на плече Торха. Он поглаживал грудь мужа в ожидании второго прилива… …который не заставил себя ждать. Ощутив истому внизу живота, Эно позвал: — Торх. — Хм-м?.. — Тот успел задремать, но резко пробудился, когда тело Эно задрожало. Кровать заскрипела, когда тот, перевернувшись на живот, подтянул ноги и отклячил зад. Эно, ожидавший, что Торх нетерпеливо войдёт в него, вскрикнул, когда тот провёл языком вдоль расщелины, собрал выделившуюся тёплую влагу. Пальцы тот запустил под чулки, после смял подвязки. Наигравшись с одеждой, Торх придвинулся к Эно и лишь после вошёл — не резко, сгорая от нетерпения, как раньше, а медленно, вынуждая того самого насаживаться на член… Если раньше стук в стену досаждал во время соития, то теперь, в течку, показался далёким. Ходили слухи, что Генц весьма бурно прожил молодость, а теперь — поди ж ты! — ему досаждала занимавшаяся любовью пара за стеной. Он не гнушался бросать вслед проклятия, когда Лилои входили в подъезд. Эно отбросил мысли о том, что́ услышит, когда пересечётся со старикашкой, ставшим свидетелем его течки и того, что за нею последовало. Шире расставив ноги и сильнее отклячив зад, он принял Торха на всю длину, ощутил, как в нём раздувается узел, даря сладостно-болезненные ощущения… Уснули они, не расцепившись, и разбудил их не надсадный кашель за стеной, а новый прилив страсти. В этот раз Торх взял Эно, улёгшегося лицом вниз, навалившись сверху, неторопливо. Когда порождённая течкой похоть схлынула, вернулась способность здраво мыслить. Торх похрапывал, прижимая к себе Эно, которому даже усталость не помогла забыться. Хотя после аборта сложнее забеременеть, но поберечься в любом случае стоило — хотя бы последними пилюлями… …однако не хотелось выбираться из-под одеяла. Куда приятнее ощущать щекой тепло Торха и твёрдость плеча, вдыхать запах своего истинного, многократно усиленный страстью. Сейчас Лилои вместе… …и никакие грязные тайны больше не отравляли их отношения. Успокоив себя, что ничего дурного не произошло, Эно положил ладонь на низ живота и, наслаждаясь её ласковым теплом, закрыл глаза.