Лето в Плесси (1667 год)

Через два дня, вечером, оставив старую маркизу на попечение настоятеля аббатства, Анжелика вернулась в Плесси. Филипп встретил ее холодно. Казалось, он, удовлетворился скупым объяснением, что его мать задержалась в аббатстве для бесед с настоятелем и ушел с принцем в кабинет. Анжелика ждала объяснения между ними, и не могла решить, как вести себя — защищаться, атаковать или казаться равнодушной? Искать ли встречи с маркизом или ждать, пока он явится сам? Приняв ванну, она задумалась о своих дальнейших действиях. Необходимо было что-то срочно предпринять, пока старая маркиза не вернулась и не обвинила ее во всех смертных грехах. За этими невеселыми размышлениями ее застала Барба, принесшая маленького Шарля-Анри. «Наш ангелочек хочет видеть матушку перед сном, да?», — приговаривала нянька, обращаясь скорее к ребенку, чем к мадам. Анжелика никогда не понимала этого тона, она любила своих детей, крепко обнимала и прижимала к сердцу, боролась за них, и не задумываясь убила бы любого, кто попробовал бы причинить им вред, но ей было непонятно это умиление каждому зубику или проказе. Маркиза не видела младшего сына около недели, у него отросли пряди на лбу, делавшие его похожим на херувима с полотен. Она рассеянно погладила сына по голове. Барба предложила оставить мальчика в комнате ненадолго, но Анжелика остановила ее: — Не сейчас, Барба. Мне нужно подумать. В эту секунду дверь распахнулась, на пороге стоял маркиз. Одного взгляда на мужа Анжелике хватило, чтобы понять — грядет буря. Служанка испуганно сжалась, как и всегда при виде маршала, и, наскоро поклонившись, исчезла. — Надумали увидеть сына, мадам? — холодно поинтересовался маркиз. — Да, я соскучилась. Что в этом необычного, Филипп? — молодая женщина гордо вскинула голову. «Неужели он вознамерился учить меня материнству?» — Вы увезли старших мальчиков, а младшего не взяли, — начал он. — Разумеется, я не могла везти грудного ребенка по проселочной дороге, в такую жару, только ради того, чтобы дед покачал его пару раз на руках. — Хм … я ни разу не встречал Вас в детской, — заметил маркиз. — Я могу сказать то же самое о Вас, Филипп! Однако не делаю из этого вывод, что Вы не интересуетесь сыном, появлению которого, как Вы уверяли меня, были так рады. Я лишь думаю, что мы заходим в разное время. Анжелика знала от Барбы, что маркиз не пропускает и дня, чтобы увидеть сына, но сочла, что нападение в данном случае лучше защиты. Маркиз не нашел, что возразить и начал мерить спальню шагами. — Вас не было в замке почти неделю, Вы уехали, не спросив меня и забыли о своих обязанностях хозяйки. И я долго раздумывал, как Вас наказать. Оскорблять бесполезно — Вы не из нежных натур. Угроза отведать собачьей плетки на Вас больше не действует. Ссылка? Вы ухитряетесь немедленно из нее вернуться. Дети Вас не слишком занимают. В армии я думал, что нашел новое средство, но Вы либо изображаете из себя монахиню и только что четки не перебираете, либо кричите как на пожаре и отбиваетесь изо всех сил. Наконец он остановился, небрежно облокотившись о каминную доску, и уставился на жену. — Вы достаточно долго и не без успеха дразнили меня, мадам, и с меня довольно. Мне надоели Ваши капризы. Я принял решение. Завтра я отправляю Вас в Париж под домашний арест. Впрочем, вряд ли кто-либо захочет Вас навестить, ведь я распространю слух, что Вы уехали в наше имение в Турень. Анжелика забеспокоилась. Кажется, на этот раз Филипп не блефовал. Приказ сопровождать старую маркизу был только началом. Пока она была в аббатстве, у мужа созрел целый план по ее укрощению. А ведь после переезда в отель на Фобур-Сен-Антуан ей казалось, что она вольна в своих действиях… — Не распаляйте свое воображение, Филипп! Из-за чего Вы снова встали на дыбы? Из-за турнира? Я была обижена на Вас, приехала Ваша мать — произошло стечение разных обстоятельств. Но если Вы чувствуете себя обманутым и обиженным, — намеренно безразличным тоном продолжала она, — нет ничего проще — я готова уплатить Вам по счету. Хотите прямо сейчас? Пользуясь его замешательством, молодая женщина решительно прошествовала к кровати, сбросила пеньюар, отшвырнула по одной туфельки, и, расположившись на подушках, дерзкая в своей наготе, с вызовом посмотрела на мужа. Филипп не двигался. Казалось, он был ошеломлен. Она почти жалела его в этот момент, но зашла уже слишком далеко и не могла остановиться. «В конце концов, этот упрямый мальчишка сам виноват. Сейчас он не выдержит и гордо уйдет, хлопнув дверью», — подумала Анжелика, и надменно сказала: — Ну, вот — я готова. Что же Вы замерли? Берите свою награду! Или аппетит пропал? Внезапно Филипп широкими шагами подошел к кровати, порывисто схватил молодую женщину за плечи, и яростно прошипел: — Думаете, снова одержали надо мною верх? Смогли унизить? — он с силой тряхнул ее. — Надеетесь, я уйду?! — голос его срывался. — Нет, моя прелестница. Мне не нужно Ваше милостивое разрешение, чтобы получить свое, но погодите, я придумал кое-что лучше. Задыхаясь от гнева, он начал срывать с себя одежду. — Вам придется постараться самой. И в Ваших интересах не разочаровать меня, мадам! Не ожидавшая такого поворота событий, Анжелика застыла на кровати, не в силах двинуться с места. Что с ним?! Что он задумал?! Через мгновение маркиз оказался рядом, но, вопреки опасениям, не тронул ее. — Что ж, приступим, красавица моя, — не сводя с жены глаз, проговорил Филипп. — Что с Вас спросить? Что же? — лихорадочно шептал он. — Итальянскую любовь? Вряд ли Вы знаете в ней толк. Французские ласки? — Анжелика уставилась на него с неподдельным изумлением. — Бог мой, что Вы вообще, знаете?! А, придумал! Кажется, Вы неплохо ездите верхом? Поначалу она не поняла, о чем он, но затем, осознав, вспыхнула. — Маркиз! Здесь не бордель! Или берите сами, что Вам дают или убирайтесь вон! — Превосходно! Домашний арест отменяется. Матушка уже припасла для Вас место в своем монастыре. Вот в него-то Вы и отправитесь, как только она вернется. И на этот раз — надолго. Выбирайте! — бросил он. Да это гнусный, ничем не прикрытый шантаж! В монастырь к его матушке? Ни за что! — Мерзавец! — рассвирепев, Анжелика обрушила на него поток ругательств. — Подлец! Бесстыжий развратник! Вздумали меня шантажировать? Да я Вам устрою! — и, дав волю своим чувствам, она схватила расшитую подушку и с силой ударила его наотмашь по лицу. Филипп грубо выхватил ее оружие и отшвырнул прочь. — Я рад, дорогая, что Вы оценили! — Я расцарапаю Вашу наглую физиономию! Он зло рассмеялся: — Давайте! Если сумеете! Анжелика не знала, на что решиться. Сцепиться с ним? Попробовать выставить его за дверь? Оскорбиться и уйти? Но, возможно, в преддверии возвращения свекрови, не стоит доводить мужа до крайности? Чего доброго, он действительно упрячет ее под замок. А стать пленницей тетушки после сцены в карете ей совсем не хотелось. Раздумывая, она кусала губы от злости. — Что ж, хорошо, маркиз. Будь, по-вашему. И черт Вас побери! Вы еще пожалеете! Я умею загнать лошадь! Проклятый Филипп! — негодовала про себя Анжелика, — мог хотя бы помочь мне. Кто я ему? Продажная девица? И с чего же начать? Так странно было самой прикасаться к нему, к его обнаженному телу. Она никогда не делала этого раньше. Только один раз, перевязывая его после дуэли, когда он доверился ей. Вот этот тонкий шрам от плеча через грудь. Молодая женщина вспомнила, как маркиз чуть отстранялся, всякий раз, как ее пальцы касались его, смазывая рану, и она боялась своими прикосновениями причинить ему боль. Но, черт его возьми! Как же он красив! Это сильное, красивое тело с гладкой кожей было создано для того, чтобы любоваться им, для самых трепетных ласк и страстных поцелуев. Не получит он никаких ласк! Сейчас ей хотелось мучить его, дразнить, обмануть его ожидания, заставить страдать. Стереть с его лица эту торжествующую ухмылку. Сделать так, чтобы он молил ее о пощаде. Как она мечтала об этом униженная и осмеянная им в ранней юности. Может быть, она и сжалиться над ним теперь. Ее пьянило ощущение собственной власти. Несчастный! Он и не понял, что сам отдался на ее милость! Тишину нарушало только их горячее дыхание. Анжелика с ожесточением перешла в галоп, но, ее угрозы оказались тщетны, загнать Филиппа было непростой задачей. Несмотря на охвативший ее гнев, она больше не могла сопротивляться нарастающему удовольствию. Истома нахлынула на нее и, в изнеможении, она уронила голову к нему на грудь. Она лежала не в силах подняться. Почему он не прикасается к ней? Он разочарован? Почему он такой жестокий? Сейчас ей хотелось, чтобы муж сам прижимал ее к сердцу, хотелось быть слабой и беспомощной, как маленькая девочка. Молодая женщина коротко вздрагивала, не смея взглянуть ему в лицо. Что ей теперь делать? Рассердиться? Наградить его пощечиной? Уйти? Или быть может обнять его? Филипп молчал, но не предпринимал попыток высвободиться. Вдруг она почувствовала его руку на своей спине. — Вам холодно? — спросил он, и его голос звучал как-то странно. Анжелика покачала головой, не отвечая, и соскользнув, уткнулась в его плечо. Гнев ушел. Ее тело было тяжелым, сладкая усталость клонила в сон. За окном стемнело, но луна — эта сообщница тайных встреч, щедро заливала комнату своим призрачным светом. Где-то вдалеке в лесу завыл волк. Филипп пошевелился и медленно сел на постели, высвободив плечо. Анжелике показалось, что он тоже перестал злиться. — У Вас есть что-нибудь выпить? — негромко спросил он. — На комоде должен быть графин с боннским. Филипп поднялся. Они не зажгли свечей, и в лунном свете его белая кожа отливала словно мрамор. Молодая женщина невольно залюбовалась силуэтом мужа и, вспомнив рассказ Вивонна, мысленно дорисовала шлем гладиатора поверх вьющихся волос, короткий плащ, небрежно перекинутый через плечо, римские сандалии — настоящий бог войны Марс — как его любили изображать скульпторы древности. Не хватает только доспехов, — подумала она, — но тут же вспомнила чьи-то слова: «Марс, изображаемый с Венерой, всегда безоружен. Его щит и меч повержены наземь и служат игрушками купидонам». Кто это говорил? Ах, да — Гонтран! Марс и Венера — что-то в этом есть. Безумство войны и Безумство любви. Она закуталась в легкое покрывало. Кажется, ей действительно становилось холодно. Филипп вернулся в постель с тяжелым кубком времен славного короля Генриха. Он не спешил уходить, и это показалось ей странным. Между ними стояло произошедшее, которое он не хотел признать, а она не могла высказать. Наконец, маркиз тяжело вздохнул, и нарушил молчание: — Своей дерзостью Вы доводите меня до исступления. Иногда я готов убить Вас. — Неужели Вы предпочли бы видеть меня смиреной монахиней, Филипп? — тихо спросила она. Яркий лунный свет освещал его профиль, Анжелика несмело протянула руку и кончиками пальцев нежно коснулась его щеки в том месте, где плетение подушки оставило след, и со слабой улыбкой сказала, — Я Вас поцарапала. Простите меня. Он слегка отстранился, все так же молча и не глядя на нее. *** — Я приходил не за этим, — вымолвил он. — Вы не сказали мне, чего Вы хотели от колдуньи? — Филипп! Ну почему Вы снова спрашиваете? Ньельский лес, Камень фей, пещера Мелюзины — эти места переносят меня в детство. Я же рассказывала Вам. Здесь, я была по-настоящему счастлива. Маркиза, кажется, не удовлетворил ее ответ, он помолчал и неожиданно, как это с ним часто бывало, резко переменил тему: — Ваша сестра… Перед тем, как попасть к Вам… Она все-таки угодила в логово к ведьме? — Моя сестра? — Анжелика с удивлением посмотрела на мужа. Ей не всегда удавалось понять ход его мыслей. Зачем это Ортанс понадобилось ходить к Мелюзине?! Или кого он имеет в виду? — Ах, Вы говорите о Мари-Аньес? Но… откуда Вы знаете? Мы с Раймондом хранили эту историю в строжайшей тайне… — Она угрожала продать ребенка Ла-Вуазен, для ее черных месс. — Угрожала?! Кому? Филипп, говорите яснее! Я ничего не понимаю, честное слово! — Анжелике казалось, что она падает в какую-то черную, слизкую нору. И поскольку он не отвечал, уточнила: — Она угрожала Вам? Но почему? Разве вы были знакомы? Разумеется, они были знакомы. Как глупо! Разве не Мари-Аньес делилась с ней, сидя у камелька в отеле Ботрейи, познаниями в любовных пристрастиях Филиппа, заметив интерес сестры к красавцу-кузену. И не просто знакомы. Сознайся, — сказала она себе, — ведь ты еще тогда поняла, что они были любовниками. Итак, он знал, что у фрейлины де Сансе был незаконнорожденный ребенок. — Этот ребенок был Вашим, да? — прошептала молодая женщина, не в силах поднять на него глаза. — Не знаю. Я долго воевал с турками. Она бы уже родила, будь он моим. — Тогда почему Мари-Аньес обратилась к Вам? И чего вообще она хотела?! — Что может хотеть незамужняя девица, будучи на сносях? — Но это невероятно! — он бы никогда на ней не женился, — подумала Анжелика. — Глупая, беспечная дурочка! — Боюсь, среди ее … знакомых было слишком мало холостых мужчин. И ведь что забавно, — продолжал он невозмутимым тоном, — почти все — брюнеты. Нет, я ошибся, один был рыжий. Да… В общем, своего я бы узнал. Анжелика не находила, что ему ответить, и наконец тихо спросила: — Чтобы Вы сделали, будь этот ребенок Вашим? — Хм… Забрал бы к себе в дом. Как бастарда. А потом определил в полк, — холодно улыбнулся маркиз. И помолчав, уточнил: — Она убила его или ребенок родился мертвым? Вспоминая, как в бреду сестра шептала что-то о длинных иглах, которыми пронзают сердца невинных младенцев, она прошептала: — Родился мертвым. — Тем лучше. А ведь она мне так и не сказала. Внезапная мысль заставила Анжелику встрепенуться. И она спросила с горечью в голосе: — Так Вы только за этим приходили ко мне в Ботрейи?! — Нет. С чего Вы взяли? Разве она жила у Вас, когда мы встретились в Париже? Анжелика и забыла, что Мари-Аньес появилась в ее доме много позже. А тогда на празднике в честь новоселья в великолепном отеле она танцевала с Филиппом весь вечер. И он улыбался ей, ведя в танце через большую залу. Как будто это было в другой жизни. Как много надежд было взлелеяно в то время. Значит, он приходил ради меня, — подумала Анжелика. — Его тянуло к ней. Но почему же он ничего не предпринимал, чтобы усилить их связь? Почему молчал? Ведь она так ждала его. — Но, Филипп! Подождите. Почему Вы спросили меня, зачем я ходила к колдунье? Неужели Вы считаете меня способной на такое же преступление?! И это после того, как я родила Вам сына, хотя между нами шла война? — Между нами и сейчас война, — напомнил маркиз. — Поймите. Я могу сердиться на Вас, проклинать Вас, призывать несчастья на Вашу голову, но я бы никогда не смогла причинить вред ребенку. Все мои дети дороги мне. Вы не верите мне? Искренность в ее тоне породила в его душе сомнения. Мать была не права, обвиняя ее в холодности к его сыну, и подозревая в желании убить еще нерожденное дитя, чтобы больнее ударить его. Маркиз молчал, но по его взгляду Анжелика внезапно поняла, что он верит ей. Неужели между ними начинает возникать понимание? — Трое мальчишек в доме, итак, сущее наказание. Шарль-Анри скоро подрастет и присоединится к проделкам старших. А Вы хотите еще четвертого! Да это целый полк! — со смехом заметила она. — Я бы хотел дочь, — отозвался маркиз, не глядя на нее.  — Дочь? — недоверчиво переспросила Анжелика. Ее удивление было искренним. — Но зачем такому человеку как Вы дочь? Вы же презираете женщин! — Это другое, — тихо заметил он. — Другое? Вы думаете, Филипп, что девочка — это маленькая послушная принцесса в нарядном платьице и с золотыми кудрями, которую Вы будете садить к себе на колени и одаривать сладостями, возвращаясь из военных походов? Допускаю, что у нее есть все шансы родиться красавицей, но Вы и представить себе не можете, сколько хлопот с дочерями! Мой отец многое мог бы Вам рассказать. Сначала Вас одолевают заботы из-за детских болезней, проделок, слез или капризов. Если они тихи, робки и пугливы, как моя сестрица Мадлон — Вы не знаете, как они будут жить без Вас. Если они рассудительны, строги и добродетельны, как моя сестра Ортанс — Вы умираете от скуки. Если они непосредственны, непостоянны и жаждут новых впечатлений, их ждет будущее Мари-Аньес. Если же они — смелы, дерзки и отчаянны, и к тому же красивы, — подумав, добавила она, — то Вы просто сходите с ума. Затем Вы лишаетесь их — потому что приходит время монастырского воспитания, иначе им не привить манер. А когда девочки возвращаются обратно, чужими и повзрослевшими, появляется еще одна забота — поскорее найти подходящего мужа, ухитрившись до этого сберечь их невинность. — Полагаю, что это Ваша забота, мадам, — возразил он. — Я — маршал, едва ли я увижу, как они пойдут под венец. Живое воображение Анжелики услужливо нарисовало безрадостную картину — почтенная мать семейства во вдовьей мантилье хлопочет о достойных женихах для сироток-дочерей. А ведь ей еще нужно помочь мальчикам сделать придворную карьеру. Нет, такой жизни она для себя не хотела! К тому же, если сыновья навсегда остаются поклонниками матери, то дочери, взрослея и расцветая, занимают ее место. Нет ничего печальнее для красавицы, чье время ушло. «Почему я не задумывалась об этом раньше? — спросила она себя. — Скорее всего я никогда не предполагала, что у меня может родиться дочь? Я слишком молода для этого, может быть, позже». Вслух она возразила: — Так вот как Вы себе это представляете, месье?! Вы, героем Франции, возлежите в мраморной гробнице, в то время как я должна буду вывести в свет шестерых детей? Знаете, что, Филипп…? Знаете, что…? А убирайтесь-ка вон! Лицо маркиза, отказавшись подчиняться ему, отразило целую гамму чувств от удивления до негодования и, наконец, он почти с наслаждением рассмеялся. — Ваш гнев просто восхитителен! Вот чего мне не хватало на войне! Анжелика посмотрела на него и... улыбнулась в ответ. Чуть слышно, но уже серьезно она сказала: — Я вышла за Вас замуж, Филипп, вовсе не для того, чтобы вновь остаться одной. Так и знайте. Он помолчал и неожиданно заметил: — Это не боннское. Вас обманули. — И отпив еще глоток, с усмешкой добавил, — Я даже не знаю, что это. Анжелика обескураженная таким поворотом, не знала, что ответить. Безотчетно, она забрала из его рук бокал и пригубила. Чуть терпкое, пряное, оно раскрывалось на языке нотками мелких красных фруктов, удивительно заканчиваясь послевкусием ежевики. Даже теплое, оно давало какое-то странное ощущение свежести и силы. Виноградники месье Молина, как он и предсказывал 10 лет назад, дали свои плоды. — Это местное вино, — заметила она, невольно улыбаясь способу, которым эконом приучал хозяев к своему творению. — Таково Пуату на вкус. Вам не нравится? Не отвечая, он собрался уходить. Молодая женщина остановила его: — А знаете, Филипп, как настойчиво Мари-Аньес отговаривала меня от связи с Вами? И не только она. Если верить всему, что я слышала — наш пуатевинский душегуб Жиль де Ре из Машикуля просто мальчик в церковном хоре по сравнению с Вами! Маркиз посмотрел на жену и невесело усмехнулся: — Хороша же моя репутация. И почему Вы не послушались этих советов? Впрочем, сейчас уже слишком поздно раскаиваться, мадам. — А может быть, я и не раскаиваюсь?