от окраины времени к центру вселенной

май Сого машет крыльями часто и мощно. Они у него меньше, чем у Тоши, хотя он младше всего на какую-то сотню лет. — Догоняй, — смеётся Тоширо где-то впереди. Ему не надо прилагать усилий, чтобы обогнать Окиту. — Вот вы ляжете спать, я вам перья-то повыдёргиваю. — Угрозы — это грешновато, — спокойно напоминает Тоши и замирает в воздухе. Сого наконец-то его догоняет, и Хиджиката хватает его за руку. — Несправедливо, что вы такой быстрый. — Зато ты куда ловчее, манёвренности больше. — Давайте в следующий раз будем соревноваться, кто больше сделает мёртвых петель, пока его не стошнит? Тоши фыркает. Они продолжают лететь уже без стремления обогнать, а Сого вообще вертится в воздухе, намеренно замедляясь. Рай хорош, но занятий тут не так уж и много. В раю у всех свои имена, с которыми рождается новый ангел из огромного цветка. Имя написано на лепестке, опускающемся в ладонь новорождённого. Ангелы растут быстро и остаются вечно молодыми, пока по разным причинам не прекращают своё существование. Сого и Тоши служат в райской полиции: наблюдают за тем, чтобы у ангелов не чернело много перьев, что символизировало их греховность, следили за новыми правилами и за их соблюдением. Чернокрылые становились демонами и отправлялись в ад. Иногда их посылали в качестве очищения в мир людей, чтобы, исполняя службу ангела-хранителя, они становились снова белокрылыми. Хиджикату мир людей и демонов не особо интересует, хотя он видел и тех, и других. Ад от рая отличается, если не обращать внимание на внешность, отсутствием каких-то правил, которые можно нарушить. Но можно было поступить так, как в аду никто никогда не поступал, и за это их могут отправить в рай — до сих пор неясно, наказание ли это или повышение. Ангелы не стремятся в ад, даже если там веселее, демоны не стремятся в рай, даже если там светлее и приятнее. А вот люди из своего мира вполне могут сбежать, но только попадают они в огромное пространство для душ, и отправляются в новую реальность, перерождаясь человеком, ангелом, демоном или кем-то ещё, а могут остаться в этом лимбе навсегда. Сого очень любит летать и ещё любит, когда Тоши гладит его перья. Это странно, он спрашивал у знакомых, насколько они близки со своими напарниками, но никто не позволяет касаться своих перьев. А вот с Хиджикатой всё почему-то не так. Окита думает, что он дефектный: и прикосновения нравятся, и сны снятся не с каким-то прозрением насчёт будущего, тайных знаний, а похожие на воспоминания про жизнь в аду, которой у Сого никогда не было. Интересно, а если с такой высоты упасть, будет ли больно? Сого складывает крылья и летит вниз. Ангелы не умирают из-за травм, но, может быть, он хотя бы на время перестанет думать и жить с таким неприятным собой. — Сого!! — вопит Хиджиката где-то сверху. Окита закрывает глаза. Несколько сильных взмахов крыльями — и Тоширо догоняет его, ловит на руки. — Ты чего удумал-то? — Хиджиката переживает, прижимая Сого к себе и плавно опускаясь на землю. Мягкая трава касается босых ног. — Ничего бы не случилось, — Окита не хочет слезать и устраивается на руках Тоши поудобнее. — Никогда так не делай больше. — Но ведь падать для нас безопасно. — Никто не знает наверняка. И я очень переживаю за тебя. — Вы очень жестокий, — бормочет Сого и всё-таки слезает на землю. Жестокий, потому что напарники не заботятся друг о друге. Ангелы не чувствуют ничего, кроме гармонии, благости, праведного гнева, восторженности. Ангелы не могут дрожать от противоречий боли и нежности. а вам так же страшно, потому что вы испытываете чувства? — мне страшно, что чувства испытываешь ты. июнь Сого долго собирается. Удивительно, сколько бытовых штук вроде одежды, домов, предметов и многообразных имён ангелы украли у людей (или это люди украли у ангелов?). — Удачи тебе, — Хиджиката опирается плечом на косяк двери. — Вы не придёте за меня поболеть? — Ты ж раскраснеешься, разволнуешься, ошибёшься ещё. Да и нужна мне твоя дуделка. — Это свирель! — Сого обиженно топает ножкой и распускает крылья. — Ну тихо-тихо, свирель так свирель. Опять распушился, — Хиджиката проводит ладонью по перьям, приводя их в порядок. Окита успокаивается. — Если я выиграю, то что получу? — Корысть — это грех, — опять мягко напоминает Хиджиката. Сого поджимает губы. — Ты сегодня хорошо выглядишь, уверен, ты будешь лучше всех, — одобряет его Тоши. — Просто торжественная тога. — Сого в тоге. — Вот вам за два столетия не надоело? — Нет, — Тоши широко улыбается. — Может, я когда-то был поэтом? — Для вас это грех. Сого показывает язык и уходит. Сегодня в раю особый конкурс музыкальных исполнителей. Он проводится каждый год, но для разных групп инструментов, и вот за долгое время наконец-то конкурс для духовых инструментов. Сого не участвовал в прошлых, потому что не был уверен, но вот Тоширо недавно сказал, что ему очень нравится его музыка, и так печально уткнулся в спину между крыльев, что Окита чуть не позабыл все ноты и себя самого. Конкурс судят все пришедшие ангелы при помощи анонимного голосования, а также специальное жюри: Орфей, Айхи, Бэндзай-тэк, Сейлор Венера и Фредди Меркьюри. Сого не переживает. Победа ничего не даёт, кроме некой временной популярности, а вообще всё это собирается ради прославления творчества, обмена вдохновением, своей музыкой, да и вообще хоть какое-то событие в довольно спокойной райской жизни. вы ведь знаете, что я играю для вас. и мелодию эту написал для вашей ладони, касающейся моих перьев. — посмотри наверх. Окита выступает следующим. Арена заимствована из старых человеческих театров, круглых, когда в середине была сцена, а вокруг — каменные сидения, расположенные на ступенях. Сого смотрит на самый верх. Хиджиката его взгляд не замечает — далеко, да и он с интересом смотрит на происходящее на сцене. Но Окита едва может спрятать улыбку: ему очень приятно, что Тоши всё-таки пришёл. Но ему нельзя сейчас восторгаться, это правда, он взбудоражится, а мелодия его нежна и печальна. Поэтому он вспоминает ночи, когда ему становилось то ли холодно, то ли грустно, и Тоши шептал ему на ухо всякие приятные вещи, гладил по голове и перьям и ни разу не говорил о том, что это ненормально — испытывать чувства друг к другу. Сого играет мелодию так, как ему хочется: нежно и даже более печально, чем обычно. вам нравится? — я бы хотел слушать её перед смертью. Окита всё-таки волнуется, когда заканчивает мелодию, и боится услышать тишину, потому что его считают неприятным птенцом. Но ангелы тепло принимают его музыку, хлопают руками и крыльями. За Сого голосует большая часть зрителей, а из жюри только двое хотели присудить приз не ему. И по закону большинства он побеждает. Хиджиката не дожидается награждения и улетает, может, надеясь, что Сого его не видел. Но когда Окита возвращается домой, Тоширо дарит ему букет из редких чёрных лилий. я хочу, чтобы вы слушали мою песнь, пока будете живы. июль Сого замечает его совершенно случайно в отражении в озере. Это очень хорошо, что он заметил его сам, а не кто-то сверху указал. Теперь нужно придумать что-то, чтобы скрыть свою ошибку. Окита старается его скрыть — вот ведь, ещё на таком видном месте, среди маховых на правом крыле. Надо поменьше летать с Хиджикатой и держаться позади. Если он заметит, то, наверное, ничего хорошего не случится. Но что-то скрыть от Тоши тяжело. Он прижимает Сого к стене, и Оките хорошо от его тёмных глаз, плохо от его серьёзности, плохо от собственных чувств, хорошо от собственных чувств, хорошо от чужих чувств, хорошо-хорошо-хорошо. Так пьянеют от амброзии? — Ты как-то странно летаешь. — Всё как обычно, — пожимает Окита плечами. — Ложь греховна, — Хиджиката сейчас не спокоен. — Может, я заболел. — Ни разу за двести лет подобного не было. — Всё может быть впервые. Хиджиката с подозрением прищуривается, потом кладёт ладонь на лоб: высокая температура — первый признак ангельской лихорадки. Сого даже как-то холоден. — Я предпочёл бы, чтобы разговоры о том, что ты ядовит и поэтому не болеешь, оказались правдой. — А если я правда окажусь ядовитым, вы откажетесь от меня? — Конечно, нет, ты глупый какой-то, — Тоши дёргает его за нос. — Я не собираюсь бросать тебя никогда. А напарники иногда менялись по приказам сверху или по собственному желанию, когда понимали, что работа их неэффективна. Дружба в ангельской полиции заводится редко, но если такое и случается, то она может продолжаться и без работы вместе. Сого почему-то в полиции не любят: какой-то он молодой и непослушный, ему постоянно надо напоминать, что есть грех, да и как-то странно он любит держать Хиджикату за руку. К Тоши относятся как-то снисходительнее, потому что он показал себя как хороший воин, когда они сталкивались с демонами, которые что-то пытались украсть из рая. Тем более он помнит про все существующие правила и всегда может напомнить точные формулировки, да и сам он живёт в строгости, если исключить вечное потакание Оките. — Простите, Хиджиката-сан, — Сого виновато улыбается. И раскрывает крылья. Тоширо уже почти две недели не видел их вот так, потому что Сого их как будто прятал. Теперь он видит, почему. Окита предполагает, что Тоши может сказать: я же тебе постоянно напоминал, это путь к падению, тебе стоит подумать об очищении, ты меня разочаровал, подвёл, предал. Но Тоширо говорит совсем другое: — Только одно? Сого кивает и опускает голову. — Постарайся, чтобы других не было, — он гладит Окиту по голове, а потом касается пальцами чёрного пера на белоснежных крыльях. Для полиции, чтящей правила, наблюдающей за несовершением грехов, иметь чёрные перья было крайне нежелательно. Если обычного ангела отправляют либо в ад, либо в служение людям для очищения где-то после половины чёрных перьев (хотя очиститься ангелы могут и по собственному желанию уже с первого чёрного пера), то из полиции выгонят уже после пяти. А Сого очень не хочется уходить, ведь тогда у него почти не будет шансов видеться с Хиджикатой: полицейским запрещено подолгу разговаривать с обычными ангелами, если это не касается их расследований. Окита приложит все усилия, чтобы его греховные чувства не очерняли его ещё больше. но так сложно соблюдать правила, если ты не знаешь, почему твои чувства греховны. август Сого замечает его в отражении в зеркале. Это не так пугает, как чёрное перо, потому что это незаметно другим. Окита видит себя, но в демоническом обличии. Это предсказание? Предупреждение? Или — страшное и робкое предположение — воспоминание? Сого иногда снится жизнь в аду, но ангелы не должны помнить прошлые жизни. Впрочем, ангелы много чего не должны делать, что делает Окита. Может, он помнит? В своих воспоминаниях он пытается увидеть Хиджикату рядом, но пока что всё вокруг как в тумане. Может, туман лучше правды, если вдруг окажется, что в аду Сого был один. Но если бы они были там с Тоши, это бы объяснило сложные чувства. — Позволено ли демонам чувствовать? — бормочет Окита себе под нос. — Да, у них вообще мало правил, — Хиджиката возникает словно из ниоткуда. — Откуда такие вопросы? — Да так… Ничего странного не замечаете? — Сого кивает головой на зеркало. — На секунду показалось, что там демон с твоим лицом, — спокойно говорит Тоши. — Видимо, я не выспался, да ещё и от тебя услышал про ад. Окита на несколько секунд теряется, не зная, что сказать, а потом шепчет: — Можно сегодня с вами? — Если хочешь, — Хиджиката направляется в спальню. Ангелы не делят ложе друг с другом, потому что крылья мешаются, да ещё и зачем? Ради тепла? Так можно просто выключить восприятие температур. Ради близости? Но вся близость, которую ангелы вообще хотят, — в нескольких разговорах. Куда интереснее пытаться быть ближе к Богу или златокрылым, чем к такому же ангелу, как ты сам. Но Сого иногда хочется лежать рядом с Хиджикатой просто так, без особых причин, и Тоширо и это ему позволяет. — Вам не противно? — Если бы мне было противно, тебя бы здесь уже не было, я бы сменил напарника. Ты же знаешь, что я могу быть грубым, я бы всё тебе высказал. Но мне хорошо с тобой, особенно когда ты прекращаешь переживать по пустякам. Окита тихонечко лежит рядом. Он не очень любит спать: картинки в голове мелькают каждую ночь. Можно было бы и потребность во сне отключить, но на это требуется много магических сил, а их куда интереснее тратить на создание фигур из воды, или на раскрашивание одежды из белого в яркие цвета, или на превращение бытовых предметов в невидимые, чтобы Хиджиката с утра ругался в поисках одежды или стула. — Сого, у нас есть два стула, но почему-то оба отсутствуют, — ворчит иногда Тоши с утра. Окита делает вид, что он ничего не делал. Если засыпать рядом с Тоширо, то можно надеяться на спокойную ночь. Это не значит, что сны совсем прекращаются, нет, иногда они есть и в такие чудесные ночи, только они не такие раздражающие, и Сого почти ничего не помнит. — Мне снятся сны, — шёпотом делится он с Хиджикатой, надеясь, что тот уже спит. — Не пророчества? — Тоши открывает глаза. — Нет, просто какие-то сюжеты, события, которых никогда не было. — А может, оно всё было, а ты забыл? — Вам не понять, вам такое не снилось. — Давно у тебя они? — Года три назад начались, — вздыхает Окита. Три года для ангелов — практически ничего. — Мне снились сны, — вдруг говорит Хиджиката. — До того, как ты появился. — Долго? — Практически всю жизнь до тебя. Значит, почти сто лет. Это уже внушительно. — И что вы делали? — Ничего. Или много чего, да ничего не помогло, и потом я перестал пытаться от них избавиться. — Но ведь сны — это ненормально. — А ты ещё не понял? Я неправильный ангел. И ты тоже неправильный. Нас где-то за пределами этой вселенной неправильно собрали и отправили сюда, и мы должны справляться со своей неправильностью сами. Сого обдумывает эту мысль, а Тоши добавляет: — Только нет ничего плохого в том, чтобы отличаться, потому что мы никому не причиняем вреда. Расскажи мне завтра, что тебе снится. Хиджиката накрывает Сого своим крылом, и Окита думает, что есть места лучше рая. мне снилось, что вы пели мою песнь. сентябрь Златокрылые — ангелы, живущие не меньше тысячи лет, не совершившие ни одного греха. Быть абсолютно безгрешным невозможно, райское правительство это понимает, но награждает тех, кому это удаётся. Впрочем, многие из них бегали к людям очищаться, стоило одному перу почернеть: чем дольше ты у людей, тем меньше твой ангельский стаж, и если ты в раю жил триста лет, а среди людей пробыл сто, то они вычтутся, и ангелом ты был как будто двести, хотя на деле тебе вообще четыреста. Кто-то в правительстве в прошлом был математиком, а кто-то — садистом. Один из них, Старцурико, отчего-то очень невзлюбил Сого, и часто приходил с проверками именно к нему. — Мне нужны отчёты, Окита-кун, — требует он у Сого, который проснулся минуту назад. — Ох, что ж ты такой несобранный? Неужто плохо спал? Может, сны донимали? — Да, с вашим участием, — язвит Окита. Тоширо ещё не вернулся из путешествия в дальние земли, где он должен помогать в расследовании чьей-то спорной греховности. — Я гляжу, пёрышко-то почернело. Странно, что только сейчас. — Сам удивлён. Может, я другие выдернул? Старцурико возмущённо охает: вырывание перьев — болезненная, тяжёлая и запрещённая процедура. — Это шутка, — выдыхает Окита, который уже предвидит очередную лекцию о своём плохом поведении. — Это ложь, а ложь… — Греховна, да. Неужели ангелам нельзя шутить? — Можно, но юмор должен быть одобренный. — Ну-ка пошутите мне, — как-то угрожающе просит Сого. — Я пока соберу вам бумаги. Златокрылый не хочет терять авторитет перед птенцом, прокашливается и начинает: — Архангел спрашивает архангела: «Архангел, какова твоя профессия? Ты, наверное, полицейский?». «Не-е-ет, я архангел», — отвечает архангел. Старцурико заканчивает шутку и сам смеётся с неё до слёз. Сого не проявляет никаких эмоций, кроме жалости. — Ох, прости, тебя, наверное, задевает упоминание полицейских, — утерев слёзы, говорит златокрылый. — Твой друг, — он произносит это слово с особой интонацией, — ведь работает в полиции. — Я тоже работаю в полиции. И могу предъявить вам обвинение в греховности за оскорбление. Грех мог определяться самой вселенной, и от него ангелу никуда не деться, но было много и таких спорных, которые требовалось доказать в каждом отдельном случае. Вселенная устраивалась по своим законам, забывая про логику и справедливость. — Ты ничего не докажешь. Тем более, это ведь знаменитая одобренная шутка. В раю их всего было две. И обе кого-то оскорбляли. — Да, я думал, вы расскажете другую. Шёл демон по миру, видит, геенна огненная горит, вступил на землю геенны и сгорел. Старцурико снова захлёбывается от смеха. Да, в одной райской шутке оскорбляли полицейских, в другой — демонов. Никогда ещё полиция не сближалась с адом в такой солидарности. Златокрылый забирает бумаги. К его сожалению, Сого работает идеально (по крайней мере, успешно создаёт видимость), в промахах его не упрекнуть. Можно говорить только о странных отношениях с напарником, но он к этому уже привык, да и самому Хиджикате всё равно. Но Старцурико всё-таки находит, что сказать: — В последнее время перья у ангелов как-то чернеют быстрее. Боюсь, следующий годовой отчёт я у тебя уже принимать не буду. Ему хватает нескольких взмахов мощных золотых крыльев, чтобы оказаться от Сого на приличном расстоянии. Окита показывает ему язык. А потом думает, что если у него чёрными станут четыре пера, то он попросит Хиджикату уйти в мирные ангелы с ним. И если Тоши откажется, то Сого попробует послужить людям, чтобы очиститься и вернуться. вы ведь меня дождётесь? — я тебя уже ждал. и смогу ещё раз. октябрь Сого и Хиджикату вызывают к главе полиции: случилось что-то серьёзное, с чем никто не хочет возиться. — Совершенно секретное дело, — услужливо шепчет глава. (Значит, о нём все знают и все отказались.) — У архангела Михаила упал глобус на Землю. — Земля на Землю? Планетный селфцест? — шепчет Сого на ухо Хиджикате, который давится смешком и неловко закашливается. Откуда они слова-то такие знают? — И сейчас артефакт находится в мире людей. Но мы не знаем, где именно, в каком времени и месте. — А сам Михаил не помнит? — Тоши строго смотрит на главу, и тот чуть-чуть отодвигается. — Он не хочет с нами сотрудничать. Потеря такого артефакта может привести к нежелательным разговорам о разжаловании Михаила до златокрылого. Поэтому он говорит, что глобус украден. — Ложь греховна, — хором говорят Тоши и Сого. — Это и не ложь, потому что глобус могли украсть люди, — заминается глава. — А что Михаил делал с глобусом среди людей? — Тоши снова смотрит строго, и глава отодвигается ещё дальше. — Я не знаю, — беспомощно шепчет он. — Вы последние, к кому я могу обратиться с этим делом. Сого пожимает плечами. Ему даже выгодно помочь архангелу: он может в будущем заступиться за Окиту, когда настанут сложные времена. Тоши тоже не возражает против работы, всё равно лучше, чем патрулировать надоевшие леса и поляны. Хорошо ещё, что каждые сто лет все ангелы меняют место жительства, занимают другой дом, иногда с другими напарниками (всё зависит от того, кто кем работает, некоторые живут в одиночку, некоторые — по десять ангелов на дом, и не все из них могут поменять соседей), а то стало бы тошно от однотипных пейзажей. — Давайте как-нибудь назовём смешно операцию, — тут же предлагает Сого, когда они выходят от главы. — Ты уже придумал? — Михаил Круг! — Тогда уж Михаил Шар. Сого делает кольцо из пальцев — подсмотренный жест «ок». — А чем он так знаменит? — интересуется Окита, пока они летят. — Михаил Шар? Ну он же архангел, когда-то очень красиво пел про райский централ, сейчас уже забытый гимн. — Я про глобус. — А, — Хиджиката задумывается. — Ну он очень старый и неправильный: Земля ни разу не была такой, как там изображено. — Почему же он такой ценный? — Потому что у нас любят всё старое, даже если неправильное. Особенно если неправильное, — поправляет Тоши сам себя. Они долетают до дома архангелов. Тут пахнет особыми благовониями, да и вообще какая-то атмосфера нездоровой святости: у обычных ангелов кружится голова от этого, да ещё и с архангелами надо вести себя подобающе. Понятно, что никто не собирается расследовать такое неприятное дело, особенно когда главный свидетель молчит. Михаила находят на берегу Архангельского озера. Он выглядит испуганным и грустным. Сого садится справа от него, Хиджиката — слева, чем вызывают ещё больший страх. Это неправда, что архангелы степенные, спокойные, просветлённые. У них в жизни ещё меньше событий, они даже домами не меняются, поэтому любой небольшой инцидент становится большой трагедией. Архангелам нравится напрямую привлекать к себе внимание, потому что иначе они совсем загнутся от скуки. — Творог будете? — вместо приветствия предлагает Сого. — Что? — непонимающе смотрит Михаил. — Тво-рог, — по слогам произносит Тоши. — Еда такая человеческая. О людском быте ангелы узнают из рассказов проходивших очищение. Вечера, которые всегда имеют большой успех, собирают много ангелов-слушателей, а рассказчики рады поделиться всеми наблюдениями за людьми. Истории всегда разные, даже если повествуют об одной эпохе и стране. Люди интересные, хотя работать с ними никто не хочет. — Давайте, — испуганно соглашается Михаил. Молоко, конечно, в раю не коровье — существует молочный фонтан. Готовка тоже помогает отвлечься от скуки, поэтому мало кто из ангелов отключает потребность в еде. На это опять же потратилась бы магическая энергия. Творог у Михаила вызывает странные чувства. Но он приходит в восторг, когда Хиджиката предлагает добавить туда сушёные ягоды, например, изюм. После трапезы Михаил заметно веселеет. — К нам так редко заходят ангелы, — вздыхает он. — Так у вас тут воняет, — честно сообщает Сого. — Но мы вообще-то по делу. — Из-за глобуса? — снова расстраивается Михаил. — Просто скажите, где его украли, — грозно смотрит Тоши. — Украли?.. — Михаил задумывается, а потом цепляется за это подсказанное слово. Если согласиться с полицией, это ведь уже и не ложь? — Да, украли! Какие-то нехорошие люди! Он рисует карту времени и пространства, в котором случилась беда. — А что вы вообще делали в человеческом мире? — любопытствует Окита. Архангелам позволяется спускаться к людям, а при необходимости даже и в ад, только вот никто не понимал, зачем им это, если лучшая жизнь всё равно в раю. — До меня дошли слухи, что люди изобрели амброзию. Пока что они не подтвердились, но я буду следить за исследованиями. «Это он про алкоголь», — одновременно думают Тоши и Сого. Они осторожно прощаются. Остаётся отнести координаты главе, написать в отчёте, что они их получили за творог, и ждать, когда их отправление к людям будет согласовано. ноябрь Проходит целая неделя до того, как их допускают к людям. И это ещё довольно быстрый срок: ангелам некуда торопиться. Сого в мире людей впервые, Тоши там как-то был один раз, потому что какой-то ангел, находящийся на очищении, не выходил на связь. — Волнуешься? — Хиджиката шепчет на ухо, и люди сейчас — последнее, что заботит Окиту. — Не переживай, мы для людей будем невидимыми. — Всё хорошо, — он пожимает плечами. — Я не боюсь людей. — А зря. Сого хмурится. — Я вас защищу. Хиджиката мог бы сказать что-нибудь глупое, мол, это как раз он будет защищать, но он только согласно кивает. Переход в мир людей переносится легко, и почему-то человеческая реальность кажется очень знакомой. Может, Сого поспешил с выводами, и раньше он был человеком? — Ну и где глобус? — Хиджиката ворчит и придирчиво осматривает лесные деревья. — А вы думали, что мы тут окажемся и глобус будет прямо перед нами? Да никогда ничего лёгкого в нашей работе не будет, и мы застрянем среди людей надолго. За время, пока всё оформляли и готовили переход, люди могли его продать и перевезти куда угодно. Но с вашей стороны как-то глупо было надеяться, что мы найдём в этом бесконечном лесу дерево глобусов и тут же вернёмся в рай. Стоило зайти им чуть глубже в лес, так глобус находится на дереве. Точнее, он — в руке человека, а сам человек сидит на ветке и кого-то высматривает. — Ого, — удивлённо выдыхает Сого. — Я бы хотел всегда так ошибаться. — Какая-то короткая командировка у нас получилась, — сетует Тоши. — Я думал задержаться на все десять дней, которые предоставил рай. — Фу теперь придётся возвращаться обратно с быстро выполненной операций и становиться предметом гордости, не хочу, не буду, — недоволен Окита. — Ладно, отставить печаль, лезь за мужиком на дерево. — Почему я? Я думал, что вы полезете. — А я-то почему? — Вы старше. — Ну вот именно что, а ты моложе и проворнее. — Так у меня кости слабенькие, не сформировались ещё. — Совесть у тебя не сформировалась. — А я, может, высоты боюсь. — Хиджиката-сан, вы ангел, алло, ничего, что мы каждый день летаем куда выше этого дерева? — Вот и расправь крылья да слетай к дядечке, он не укусит. — Так я люблю, когда кусаются, но только если вы. Тоши стонет. Вообще с полётами в мире людей проблема: не всегда у ангелов получается взлететь, здесь какая-то особая гравитация, и сейчас им обоим не хотелось позориться друг перед другом. — Давайте просто заставим его спуститься. — Мы не должны вредить людям, — напоминает Хиджиката, потому что лицо у Сого как раз такое, вреднозамышляющее, опасное. Сого концентрирует магию на кончике пальца и посылает луч энергии в верхушку дерева. Оно опасно качается, и мужчина резко спрыгивает. — Я Бессмертный Сугимото! — на всякий случай оповещает он пустую, как ему кажется, поляну. — А я святой Лука, а это пророк Моисей, — вкрадчиво сообщает ему Сого, хотя Сугимото не слышит. — Дурак, — беззлобно сообщает ему Тоши. — Всё, давай его мягко усыпим и заберём глобус. — А он что, неделю с ним ходил? — почему-то любопытствует Окита. — Мы никогда не узнаем. — Ты нашёл деда? — красивый хриплый мужской голос раздаётся из-за спин ангелов. Они оборачиваются и видят мужчину в синей военной форме. — Нет, — Сугимото качает головой. — Может, зря мы разделились в Саппоро. А у тебя как, Огата? — Никто поблизости ничего не слышал про владельца глобуса, — он пожимает плечами. — Может, просто оставишь его в сугробе? — Да нет же, я не могу, — Сугимото почти стонет. — Он забрал мой любимый шарф, а вместо него оставил мне этот ненужный глобус. Теперь мне приходится его везде с собой носить, а то вдруг я с ним абсолютно внезапно встречусь! — Ну да, он закутался в шарф и ждёт тебя в шалашике, — Огата явно устал от своего спутника. Тоши и Сого во время их разговора создают руническую сеть, отправляющую людей спать. Они как раз заканчивают, когда люди собираются уходить, и плавно отправляют их в сон. — Ну вот, Михаил оставил его без шарфа, а мы оставим его ещё и без глобуса, — вздыхает Тоши, забирая у Сугимото артефакт. — А вон у него какой большой шарф, — Сого кивает на Огату, — пусть делится. В качестве извинения Хиджиката оставляет руну, которая поможет этим двоим найти всех интересующих их дедов. Ангелы возвращаются в рай, отдают глобус главе, получают награду: в течение месяца о них будут молиться в особом порядке, проговаривая их имена отдельно, что большая честь в раю. декабрь В раю довольно много запретов, есть и запретные места, например, Третий Сад. Причём все остальные сады, в названиях которых было число, открыты для всех, а этот — только для архангелов. Михаил в качестве благодарности приводит Тоши и Сого в этот сад. — Тут растёт Яблоня Познания, — делится архангел секретом. Тоши не уверен, что им можно такое знать. — И, конечно, есть плоды с него нельзя? — невинно уточняет Сого. — Нельзя, — кивает Михаил. — Можно только смотреть на цветы и плоды великого дерева. Яблоня Познания — это не совсем то Древо Познания, с которого когда-то Ева украла плод и осознала, что ей не нужны мужики, что ей куда интереснее с Лилит, чем с тупым Адамом. История умалчивает, что с ними стало на самом деле, и у каждого ангела-историка своя версия. Сого иногда думает, что было бы забавно узнать, что они обе переродились, и сейчас в них с Тоши есть какой-то отклик их душ. У Окиты вообще интересно скачет самооценка: то он считает себя худшим ангелом из возможных, то представляет, что они с Хиджикатой — те самые первые люди во вселенной. Впрочем, и то, и другое может быть правдой. Яблоня Познания явно выделяется среди других деревьев. — Мне кажется, что защита запретных плодов должна работать не так, — делится мыслями Окита, и Хиджиката соглашается. — Я вас оставлю ненадолго одних? — Михаил планирует собрать здесь букет особых красных незабудок. Сого уверен, что для Гавриила, а Тоши — для Люцифера, точнее, для его бывшей обители. Архангел уходит на поиски цветов, и Сого нетерпеливо спрашивает: — Хиджиката-сан, у вас есть проблемы с познанием? — Ты хочешь украсть яблоки? — Фух я так рад, что вы первый это предложили, мне было так неловко начать такой разговор, — наигранно радуется Окита. — Это грешно, — вздыхает Тоши. — Ну, видимо, мы с вами плохие. Хиджиката задумывается. — А это бы многое объяснило. Действительно, Сого, мы плохие, давай, забирайся ко мне на плечи, пойдём воровать. «Так можно же взлететь, чтобы достать до веток», — думает Окита, но не отказывается и залезает к Тоши на плечи. Может, взмах крыльев Михаил бы почувствовал, у архангелов куда тоньше восприятие мира. Сого хватает только одно яблоко, потому что видит, что Михаил уже возвращается к ним, и прячет его в кармане. — Вот, всё собрал, — Михаил показывает красивые цветы. — Это для кого? — не выдерживает Сого. Ему нужно знать, иначе спор с Хиджикатой будет бесконечным. — Для того, кого больше нет с нами, — вздыхает Михаил. Сого поджимает губы: это точно не Гавриил, его наглую морду он видел сегодня утром. Но необязательно ведь и Люцифер. Но Тоши уже расцветает, решив, что его догадка верна. Они прощаются и торопливо летят домой. Яблоко вдали от дерева не чернеет, хотя и такие слухи про запретные плоды ходили. Они ломают фрукт напополам, откусывают и ждут грома и молний, гнева, очернения перьев — и ещё большого знания, но ничего не происходит. — Итак, что мы с тобой познали? — Тоши грустно смотрит на огрызок. — Что яблоки ничё такие, — радостно заключает Сого. Они не хотят обсуждать райскую ложь. Слишком страшно разрушить мир, которому было отдано так много сил. январь Сого очень нравится вот так — разбегаться и прыгать в каньон, на дне которого течёт маленькая река. Он распускает крылья у самой воды и чётко знает, чем отличается полёт от падения. Это совсем не так, как тогда ему хотелось разбиться о землю, нет, Окита непременно хочет раскрыть крылья, просто в последний момент. Возможно, он ждёт, что река протянет к нему добродушные волны, сделает своим холодным течением, сделает белой лилией на поверхности, сделает бумажным корабликом, который почему-то не тонет. Но река встречи не ждёт, Сого ей не нужен, поэтому он снова и снова расправляет крылья. Он не замечает, что на небе быстро собираются опасные тучи. Он уже летит с обрыва, когда на перья падают тягучие чёрные капли. Смоляной дождь — редкое противное явление, от которого легко защититься простейшим куполом. Но Сого, увлёкшийся попытками стать рекой, не успевает сделать защиту, и перья слипаются. Он пытается расправить крылья, но всё бесполезно. Совсем некстати он вспоминает слух, что река в этом каньоне — кипяток, что вода словно ворует у ангелов их гнев, делая их спокойнее, а себя — опаснее. Агрессивная, стремящаяся к одиночеству и покою река. Сого ей правда не нужен, но она может наказать настойчивого мальчишку. Окита не успевает наколдовать защиту, потому что смоляные капли попадают на лицо, волосы, делают больно и не дают сосредоточиться на лёгком, но ёмком заклинании. — Да почему ты тако-о-ой, — слышится обречённое откуда-то сверху. Вот Хиджиката-сан, конечно, успел и защиту себе сделать, и Сого найти. Окита не находит в себе сил даже протянуть руку. Поэтому Тоши хватает его за нимб и оттаскивает на берег. Окита жмурится, ожидая, что Хиджиката сейчас закричит от боли: нимб — раскалённая энергия, которая обжигает всякого чужого, кто его коснётся. У Тоши на ладони будут ожоги, потому что он не захотел, чтобы обжигался Сого. Но Тоширо не кричит, и Окита осторожно открывает глаза. Смоляной дождь заканчивается. Хиджиката с удивлением смотрит на свою здоровую ладонь. — Так много вопросов, так мало ответов. Что ты делал у обжигающей реки? Почему никак не позаботился о защите? Сого может на это только пожать плечами: я какой-то дефектный, извините, сам не знаю, откуда во мне столько маяты. я всегда вот так проблемный? — я всегда вот так безрассудно тебя спасаю? Но Тоши это не так уж и волнует: проверку падения он сам как-то может понять. — Напомни мне лучше слухи о том, что нимб не обжигает, если его носитель любит того, кто его коснулся? Сого краснеет, и собственное смущение обжигает сильнее реки и огня. О любви ангелы говорят очень редко и ещё реже испытывают её, поэтому об этом чувстве много слухов. Удивительно, что один из них оказывается правдивым. Окита, уже пришедший в себя после страшного дождя, рисует за своей спиной сложную руну перемещения и просто-напросто сбегает. Он выкидывает себя у архангельского дворца, и Михаил помогает ему избавиться от смолы. Ему очень радостно, что теперь среди ангелов у него есть знакомые, которые не боятся приходить к нему. Сого не возвращается домой. февраль Тоши находит его через три дня в очень далёком от их дома саду вечноцветущих сакур. Сого дремлет под одним из таких деревьев. Тоши опускается рядом с ним и нежно убирает лепесток с его лба. Окита дёргается и просыпается. — Свил уже тут себе гнездо? Окита хочет сбежать снова, но Хиджиката хватает его за руку. — Если ты сбежишь, я перестану тебя искать. «Ложь — это грех», — напоминает он себе. Сого стыдливо поджимает колени к груди и обнимает себя, прикрывается крыльями, пытаясь спрятаться. — Я тебя все эти три дня по всем уголкам рая искал, — грозно сообщает Тоши. — Наверное, совсем не рады, что нашли, — Окита вроде хочет совсем ничего не говорить, но у него не получается. — Дурак, — вся строгость Тоши куда-то пропадает. — Я же переживал за тебя. Но Михаил сказал, что помог тебе, и после этого ты пошёл и потерялся. Почему ты такой, Сого? — Я неправильный, Хиджиката-сан, — Окита робко выглядывает из-за крыльев. — И я вас люблю. — Мы оба с тобой неправильные и плохие, — напоминает Тоширо куда более тёплым тоном, чем когда напоминает о грехах. Он осторожно проводит пальцем по лицу Сого, а потом нежно берёт его за подбородок и целует — так, как подсмотрел когда-то у людей. Окита дрожит, но Тоширо раскрывает свои большие крылья и прячет их двоих от всего мира. — Давайте сделаем так ещё раз, — шепчет Сого, когда поцелуй прекращается, — даже если это будет стоить мне всех белых перьев. — Да почему ты в одиночку-то страдать собираешься? — хмурится Тоши. — У меня тоже будут чёрные перья, все — для тебя. — Хиджиката-сан, пообещайте мне, что будете помнить меня, когда нас отправят к людям или в ад. Тоширо вместо обещаний снова целует Сого. Обоим кажется, что их перья окрашиваются в редчайшее чистое серебро. март У Сого теперь целых три чёрных пера, у Тоши — одно. — Мы уже знаем, что мы плохие, отстаньте, — говорит Хиджиката в пустоту, обращаясь к незримым судьям, вплавленных в эту реальность. Сого показывает им язык. а мы с вами никогда не обсуждаем катастрофы, которые вот-вот настанут? — но мы сами по себе катастрофы. — то есть мы тупо прячемся за метафорами и держимся за руки во время взрыва? — хочешь попытаться предотвратить? очень сложно бороться с тем, из чего ты сделан сам. — с концом света? — с концом света, даже если он случается в отдельной голове. Им давно не дают серьёзных полицейских дел. — Хиджиката-сан, а если наши имена тогда вписали в молитву за упокой? — Ты бы этому обрадовался. — Конечно, — Сого улыбается. — Это было бы так нелепо и смешно. — Ты хочешь умереть? — Хиджиката мягко проводит ладонью по его перьям. — Нет, — Окита и правда не хочет. — Но мне бы хотелось новую жизнь. — А старая бы забылась. — Мы неправильные, мы бы всё запомнили. Это, конечно, обнадёживает, но Тоширо не уверен, что вселенные им позволят. К ним кто-то робко стучится. Сого открывает дверь и ахает: на пороге — совсем молодой ангел, одно его крыло белоснежное, второе — совершенно чёрное. Это очень красиво. Ангел по имени Лютомир исчерпал свой лимит греховности, и теперь его отправят, скорее всего, в ад. — Хочешь, чтобы мы тебе помогли? — интересуется Сого. — Мы можем отправить на очищение. — Я не хочу к людям, — Лютомир скромно смотрит в пол. — Я уже несколько раз был на очищении. Хиджиката присвистывает: ангел раза в два моложе Сого, а уже успел так много совершить греховного. — Вам ведь знакомы слухи, что отчего-то перья чернеют куда быстрее, чем раньше? — Лютомир всё ещё не поднимает головы. — Как будто кто-то устанавливает грехи, которых раньше не было, и не сообщает другим. Тоши вздыхает. Да, они с Сого слышали об этом. Они даже решают отправиться на расследование, когда им больше нечего будет терять. — Значит, ты хочешь в ад? — вкрадчиво спрашивает Окита. — Да, — тихо, но твёрдо говорит Лютомир. — И я хочу, чтобы вы отправили меня. — Почему мы? — Хиджиката чуть прищуривается. Обычно для отправки в ад нужна целая комиссия: в ад ангелы редко хотят уходить, они пытаются защищаться и выпрашивать очищение, но к людям можно ходить тоже не бесконечно, поэтому провинившихся и отправляют в преисподнюю. Самое страшное в этом отправлении — ангел полностью теряет память. Все эти столетия, когда он о чём-то думал, как-то смотрел на мир, как-то жил — всё это забывается. Поговаривают, что вся твоя ангельская жизнь становится необъятной демонической тоской, которая может свести с ума, потому что не у всех получается с ней справляться. Но это уже слухи, которые, впрочем, могут оказаться и правдой. Только вот в ад можно попасть и в обход такой важной комиссии: достаточно двух ангелов, которые выше по рангу, и того, кто сам хочет уйти. В таком случае высока вероятность, что ангел ничего не забудет, потому что воспоминания стираются здесь, в раю. — Вы хорошие, — честно говорит Лютомир. — Вы не такие, как остальные ангелы. — Значит, мы плохие, — поправляет его Сого. — Значит, плохие, но именно плохие мне и нужны. — Я согласен, — говорит Тоширо после недолгих раздумий. — Ты? — И я тоже, — Сого кивает. Лютомир благодарит их так сильно, что Окита вдруг на секунду верит, что они правда хорошие. Осуществить перенос ангела не так уж и сложно, просто всё должно быть добровольно, тогда он сработает. Хиджиката желает удачи. Сого просит присмотреть для них место, потому что скоро и они там окажутся. Когда Лютомир исчезает, Тоширо задумчиво говорит: — А ты совсем не рассматриваешь очищение? Или жизнь до половины чёрных перьев? Ты хочешь сразу после пятого в ад? — Мы ведь не сможем жить как обычные ангелы. А искать спасения в людях мне не хочется. Вы меня бросите? — Брошу тебя в ад и прыгну следом, — Тоши целует Сого, и Окита принимает эти слова за обещание. апрель — Хиджиката-сан, а вы верите в Бога? У Сого — четыре чёрных пера. Ему почти нечего терять. Они никогда не говорят о том, что рай как-то странно устроен, что Бог никогда не давал о себе знать, что в их мире куда больше вопросов, чем должно быть у приближенных к Всевышнему. Но теперь они близки к тому, чтобы покончить с этой жизнью, и им нечего бояться. — А ты сам? — Не верю, — восторженно шепчет Сого. Он никогда в этом никому не признавался. — Ну, я тоже не думаю, что он сейчас с нами. — Какая трусливая формулировка. — Но он мог быть, — Хиджиката пожимает плечами. — Просто ушёл. Или умер. Или он никогда не был вот таким живым, а был просто энергией, которая подтолкнула вселенную к созданию себя. — Был рекой, протекающей по вечной пустоте. — Был белой лилией в бесконечном пространстве. — Был ледяным нимбом первого ангела. — Был пылью, настолько надоевшей себе самой, что она решила обратиться во вселенную. — Был первым, кто осознал собственную смертность, и воспротивился этому. — Был тобой, просто ты забыл об этом. Сого ахает. — Если скажешь, что и мной был, то проиграешь в нашем обмене божественных метафор, — грозит пальцем Тоши. — Ну тогда признаю поражение, — Окита поднимает руки. — Но если конкретного Бога сейчас нет, то что с правилами, по которым мы живём? — А ты школу много прогуливал, да? — Да, потому что спать у вас под крылом куда приятнее было, — Сого нахально улыбается, а потом становится серьёзным. — Нет, ну я помню про Дом, В Котором Рождаются Грехи, которых мы не должны совершать, но неужели сами по себе, никто их не контролирует? — Так говорят. — Но мы уже видели, что то, что говорят про рай, — это ложь. — Хочешь узнать правду? Сого кивает. — Тогда нам с тобой точно не дадут жить как обычным ангелам и не позволят пройти очищение. — Мы плохие, Хиджиката-сан, но давайте докажем, что и рай плохой. Тоширо слабо улыбается. Он никогда бы не предложил это Оките, даже если ему очень хотелось, потому что он не мог подвергнуть его опасности. Но Сого летит в бездну сам и тянет его с собой — Тоши от такого никогда не откажется. Они проводят дни, изучая разные карты и книги, потому что месторасположение Дома, Где Рождаются Грехи никому как будто неизвестно. Однако есть много источников, которые так или иначе на него указывают, и ангелы проводят своё расследование. Через две недели кропотливой работы они его находят. май Дверь в Дом открыта, Тоши даже удивлён, что здесь нет охранников. Но, прочитав надпись на двери, он прекрасно всё понимает и горько улыбается. Рай — это ложь. «Каждый ангел имеет право как придумать свой грех, так и уничтожить другие. Рай — это анархия. Рай — это не о создании бесконечных правил, а о создании такого общества, которое держится на минимуме законов или обходится вовсе без них и при этом процветает. Рай — это место, в котором каждый может стать Богом. Рай плохой. Рай лучший. Создавай свой, милый ангел, пришедший сюда». — И вы хотите сказать, что никто об этом не знал? — Сого недоумевающе смотрит на табличку. Ей, наверное, миллионы лет. — Все источники, все, абсолютно все доступные книги говорят совсем о другом. Кто-то вмешался в систему создания грехов и сделал рай страной запретов. — Но разве архангелы не должны знать? — Ты когда-нибудь задумывался, почему они ведут себя как-то глупо и почему у них так пахнет благовониями? — Думаете, на них кто-то воздействовал, чтобы они позабыли правду? Тоши пожимает плечами. — Кто-то не захотел делить божественность со всеми и выработал очень страшный, но продуманный план о забвении. Наверняка все ангелы, которые ещё помнили, которые сами участвовали в создании правил, давно уже в аду. — Может, он даже создал такую формулировку: «считать грехом память о настоящем устройстве Дома», сам как-то продержался на очищении, а когда остальных изгнали, уничтожил это правило. — Звучит жестоко, но правдиво. А Тоши гордился тем, что знает все формулировки греховности. Оказывается, он знает только то, что некто, кто решил всем этим управлять, допустил до свода законов, который обновляется раз в месяц. Они заходят в Дом: это огромная зала, по которой летают листы бумаги. Сого хватает один из них: «считать грехом поедание яблок». Дата стояла вчерашняя, и Окита хмыкает, потому что они-то ели яблоки ещё не во грехе. «Считать грехом разговоры дольше десяти минут», «грех — критиковать златокрылых», «грех — позволять себе учащённое сердцебиение». Тоши выхватывает из вихря, пожалуй, главное: «совершать грехи — грех». Дата — где-то полгода назад. Как раз с того времени и началось ускоренное очернение перьев. Конечно, если каждое нарушение правил будет считаться за два, то ангелы отправятся в ад быстрее. — Я предлагаю уничтожить тут всё и вписать своё, — дерзко предлагает Сого. — Сжигай. Ты очень красивый, когда что-то уничтожаешь. Окита смущённо улыбается — и грехи сгорают в нежном огне. Тот, кто всё это затеял, наверное, никак не ожидал, что ангелы узнают правду. Тоши пишет новое: «скрывать правду — грех», «вредить другим — грех», «придумывать новые грехи — грех». Где-то знакомый им златокрылый с ужасом видит, как его перья стремительно чернеют. Тоширо не знает, как долго эта система протянет. Но сейчас они выйдут из Дома и расскажут ангелам правду. А потом их двоих в наказание отправят в ад. Потому что даже если из благих намерений, даже если изменив жизнь к лучшему, они всё-таки уничтожили старый рай. —Значит, потом в преисподнюю? — уточняет Сого, и Хиджиката рад, что ему не нужно это озвучивать. — Да. — Здорово. Они выходят из Дома, в котором догорают последние листы с законами, и держатся за руки. да, мы собираемся в ад. вот только разве мы там уже не были?