Тюрьма «Алиент-Крик»

Сиэль спускается на первый этаж. Потоки зэков еще стекаются в столовую. Похожие на зверей, бредущих на водопой: все разношерстные. Кого здесь только нет: и длиннющие жирафы, и поджарые гепарды, и пучеглазые газели, и гориллы… Одна из них толкает застывшего Сиэля: «Шевели ластами». Чужой, буравящий взгляд подстегивает послушаться и идти дальше, но вместо этого Сиэль остро ощущает, как время играет против него. Финни в чем-то да прав, — оставаться наедине в камере с теми ребятами чревато последствиями — поэтому, парень изворачивается, чтобы не задеть мимо идущих, и бежит в противоположную сторону. Он надеется встретить надзирателя-каланчу по имени Эдвард, но встречает Томаса. Тот останавливает Сиэля: — Заключенный! Не бежать. У тебя географический кретинизм? Столовая в другой стороне. — Я знаю! Сэр, — Сиэль тщетно подбирает слова, — мне нужно позвонить моему адвокату. Это очень срочно. Томас внимательно слушает просьбу и понимающе кивает. — Да-да, позвонить хочешь? — Это же мое право. Томас снова кивает, мол, да, конечно. Затем дает знак указательным пальцем приблизиться. В маленькое ухо по слогам втекают слова: — Я. Здесь. Твое. Право. И твое право, говорю я. Это. Заткнуться. И идти вместе со всеми. А на телефонные разговорчики записывают заранее. — Если вопрос в платности услуги, то я… — Если я еще раз услышу из твоих уст о взятке, я запихаю тебя в самую ужасную из всех возможных камер, не сомневайся. Сгинь с моих глаз, 301. ЖИВО! Сиэлю ничего не остается, как подчиниться. Столовая полна людей. Очередь с подносами на раздачу заканчивается у окна — одна сплошная темно-серая гусеница. Все гудит: бренчат ложки, шелестят голоса, двигаются стулья, скрипят крышки кастрюль. В ноздри бьет запах чужого пота, мыла и самый сильный — вареной кукурузной каши. Хоть Сиэль и любит кашу с детства, аппетита у него не возникает. Он встает в конце очереди. За одним из столов сидит Финни, но упорно делает вид, что не замечает Сиэля или его не существует. Крэг и Лондон сидят у окна, Сиэль старается не смотреть в их сторону, хотя ощущает липкие взгляды на себе. Как и внимание большинства присутствующих. Толстяк Саван — пузырь в черном — катится вдоль ряда столов: поднос полон еды, а лицо выражает фразу: «Я предвкушаю обед, и никому из вас лучше ко мне не лезть», он кажется отчасти даже довольным, если брать в сравнение путешествие сюда. Сиэль ищет взглядом остальных новеньких, мысль о них дает какое-то подобие утешения: «Я не один такой». Тонкогубый сидит в самом углу, в тени, его даже не видно сразу. Поднос почему-то пуст, а сам он выглядит съежившимся и жалким. Едва не плачет. «Видимо его приветствие не сильно отличалось от моего», — думает Сиэль, но не испытывает сочувствия. Внезапно раздается оглушительный грохот. Так на бетоный пол мог шлепнуться лишь карликовый кашалот. Шлеба-бах! Со свистом поднос пролетает по полу вдаль. Это Саван грохнулся. Сиэль успевает заметить, как некто прячет ногу в белом кроссовке с прохода. Савану непросто встать. Надзиратель — мелкий и большеголовый, чье имя еще неизвестно — подходит вплотную, но даже не думает помогать. Он лишь нависает буквой «г» над упавшим: — Кто это сделал? — Я сам, сам упал, — пыхтит Саван. Сейчас он как-никогда похож на черный шар. Очень большой и беспомощный. — Смотри под ноги. Кто это все будет убирать? Попроси у повара швабру и приберись! Живо! Наступает очередь Сиэля: на поднос стукается тарелка каши, стакан молока, кусок хлеба, яблоко. Иди. Следующий. Выбрать, куда сесть, непросто. Сиэль ощущает себя черепахой, которая только что вышла из зимней спячки и начинает ползти в бурлящий мир. Если идти медленно, возможно, у него будет время сориентироваться и сделать это незаметно для всех. Он не должен быть похожим на какого-то Бэмби. В углу столовой сидит группа тощих парней. Они чем-то похожи на Финни и не производят угрожающего впечатления. Щуплые, восковые… и Сиэль уже шагает в их сторону, как его останавливают. — Куда идешь, 301? — это надзиратель Эдвард. Он говорит так тихо, что услышать его может только Сиэль. — С ума сошел? Поворачивай. Сиэль не понимает причины, но, кажется, Эдвард вмешался не просто так. Эдвард продолжает циркулировать по столовой, а Фантомхайв пытается сесть на первое попавшееся свободное место. — Занято, — щерится темнокожий с необычными голубыми глазами. Рядом с ним сидит Вайлет. Неказистый Вайлет, который вдруг решил помахать руками: «Да, занято, убирайся!» на что ему тоже сказано: — А ты умолкни. Шумный больно. Куда ни поверни голову, все занято. Пока Сиэль раздумывает, мимо проходит карлик с черной косичкой и выхватывает поднос с едой: «Гляжу ты не торопишься, тебе и не надо? Тогда я забираю». — «Постой это… мое». Голос Сиэля стихает, когда карлик подсаживается к настоящим головорезам, на чьих лицах написано, что лучше остаться голодным, чем не поделиться с ними обедом. Им нужнее. — Да я и не голоден… Неожиданно дверь в столовую распахивается и заходит еще один заключенный. Опоздавший? Однако, надзиратели никак не реагируют. Новый участник — высокий брюнет в темно-серой форме. У него узкое, длинное лицо, обрамленное длинными прядями волос, и смеющиеся, темные глаза. Мужчина делает незамысловатый пас руками и восклицает: — А вот и я. Заждались? Прочие вдруг оживают и отрываются от обеда, незнакомцу аплодируют: — Черный вернулся! Ну наконец-то! — радостно кричат, а кто-то даже свистит, да так, что надзиратель вынужден прикрикнуть: «Тишина!» — Ладно, ладно, не шумите, я и так понял, что вы рады, — хитро улыбается брюнет. Только сейчас Сиэль замечает, что Финни странно поглядывает на него, а затем неприметно кивает в сторону вошедшего, мол: «Вон он». Если верить знаку, то этот высокий, тощий мужчина — и есть так называемый альфа. Альфа, которого все слушают и боятся. Но он отнюдь не похож на здоровяка, способного погнуть металлическую решетку так же легко, как сломать чью-то неугодную шею. Он выглядит даже слабее Крэга и Лондона. Так как он может с ними тягаться? «Может, я что-то не так понял? — думает Сиэль, — или этот Финни и вовсе дурачит меня? Как я вообще могу доверять словам незнакомца? И этот странный ритуал с платком… Это же вопиюще глупо. Я не буду этого делать! Я же не идиот». Тем временем черноволосый, которого все зовут Черным, вальяжно проходит мимо ряда столов. Он здоровается с кем-то, затем невзначай останавливается за спиной огромного татуированного зэка. Тот поглощает кашу, но ровно до той минуты, пока позади него не оказываются. Ложка повисает в воздухе, а затем опускается, сжатая в кулаке. Брюнет улыбается: — Как дела, Альбатрос? — Он нагибается и выхватывает миску. Выхватывает чересчур просто, настолько, что Сиэлю кажется странным и неестественным, учитывая их разницу в габаритах. Уж Альбатрос-то может легко сломать не только руку смельчаку, но и ножки стола, за которым сидит, вместе взятые. — Поешь каши, а то выглядишь бледноватым. — Миска неторопливо нависает над головой, затем жидкая кукуруза капает на макушку и течет за шиворот, но Альбатрос даже не двигается. Он позволяет так с собой поступить. Сущая статуя. Китайский болванчик. — Знаешь, у меня было время подумать, что с тобой сделать, — протягивает брюнет. — Разочаровал ты меня. А ведь раньше на тебя можно было положиться. Опустевшая тарелка возвращается на стол, а Черный выпрямляется и делает заявление. Ему даже не приходится говорить громко, так как все и без того внимательно слушают. В столовой царит тишина. — С этой секунды я объявляю Альбатросу игнор. Любого, кто с ним законтачит, — так же не существует. На этом все. Приятного аппетита. Едва последнее слово слетает с губ, как воздух вибрирует от стука ложек и чашек, тихого гомона. Кажется, все приняли новость, как должное. Отряхнув руки от невидимой пыли, мужчина проходит еще через пару столов к другим заключенным. Финни тем временем бросает Сиэлю красноречивые взгляды: «Пора, чего ты ждешь, идиот?» «Это же безумие. Чистой воды безумие. Я не стану». Сиэль, возможно, так бы и не решился, если бы не взгляд Крэга. Он рассказывал о том, что ожидает Сиэля вечером — все те мерзости, которые могут прийти в голову больному зэку. «Лучше умереть, чем позволить так с собой обращаться. Иногда из двух зол приходится выбирать меньшее. Просто смирись и дыши глубже. У тебя просто нет выбора, так? Да и этот Черный не выглядит физически сильнее, чем остальные. Наверное, есть шанс если не договориться, то хотя бы дать отпор». Внутренний голос, как всегда прав. Сиэль не понимает, как ноги несут его вперед. То ли силой воображения — даже один голос Крэга вызывает отвращение — то ли волей разума. Сиэль представляет Габриэля, который убеждает его в том, что верно, а что нет. Вернее, в том, что выбора больше нет. «Из двух зол — меньшее. Просто нет выбора». Парень сжимает в кулаке синий платок, — и он кажется нелепым орудием изощренного унижения — затем бредет к столу с альфой. Кажется, все заключенные видят насквозь, что он задумал. За его одиноким шествием наблюдают. Даже Эдвард, следящий за порядком в столовой, и тот провожает взглядом. Черный стоит спиной, не собираясь садиться есть. Он что-то обговаривает с остальными. Судя по-всему они и правда рады его видеть, а он к ним вполне дружелюбен. Те, кто сидит напротив Черного, замечают приближающегося. Наверное, парня с синим платком сложно не заметить. Обращают внимание они — оборачивается и Черный. Их взгляды встречаются. Это винного оттенка глаза. Очень лукавые, умные огоньки пляшут внутри, как раскаленные комочки лавы. Лицо острое, вытянутое и узкое. Черные пряди свисают вдоль, как остро-мягкие краешки вороновых крыльев. И, правда, Черный. И этот Черный определенно непохож на большую часть присутствующих, однако, внутри шевелится смутное подозрение, что может это и вовсе нехорошо. Сиэлю вдруг хочется поверить Финни, что стоит попросить о защите, и это сработает. Даже в тюрьме… не могут же все люди не выходить за рамки портретов Крэга и Лондона? Как говорит брат, именно слова имеют силу. Если Сиэлю удастся сымитировать брата в такой ситуации, то, возможно, удастся и договориться. Как цивилизованные, взрослые люди. Верно? Сиэля встречают с любопытством и призрачной улыбкой: не то усмешка, не то приветствие. А может ни то и ни другое. — А ты что за чудо? «Не болтай — действуй», — шепчет разум голосом Габриэля, и Сиэль решает поскорее закончить пытку. Если здесь важны ритуалы, то так и быть. Лишь бы в конце он оказался в безопасности. Поэтому он протягивает кончик платка и наскоро цепляет за карман альфы, а второй конец пытается привязать к себе, но не получается — пальцы дрожат. Тогда парень толкает кончик в свой карман. Платок никак не хочет там быть, вылезает, и приходится его хорошенько утрамбовать. Узкое лицо расплывается в странном оскале. Может Финни и правда обманул его, и платок означает что-то другое? В столовой вновь воцаряется гробовая тишина. Затем из дальнего угла кто-то усмехается: «Во дает, очуметь!» Черный долго молчит. Возможно, Сиэлю так только кажется. Ему не впервые, но невозможно сильно хочется исчезнуть от ужаса, унижения и страха. Всего этого не должно было произойти. Взгляд карих глаз с любопытством меряет юношу с головы до ног, затем возвращается к лицу. — И как тебя зовут? — Сиэль. — Что ж, Сиэль. А ты мне поднял настроение… Но я хочу, чтобы ты произнес вслух, чего ты хочешь, а то вдруг у нас возникнет недопонимание. Вот значит как. Здесь работает правило демонстрации силы и подчинения. Но язык не поворачивается. — Я дважды не повторяю. Сиэль выжимает из себя каждый звук: — Мне нужна... твоя помощь. Заключенным такой ответ кажется смешным, усмехается и сам Черный, словно Сиэль сказал нечто очень забавное и несуразное. — Малыш стесняется сказать, что он сучка! — подает голос кто-то. — Я не… Черный дает всем знак замолчать, затем наклоняется к Сиэлю — у них довольно большая разница в росте — и говорит: — Знаешь, что я люблю? Честность и смелость. И ты вроде был смелый, пока шагал сюда, а сейчас что-то язык проглотил. Ошарашен от моего обаяния? — Мне нужна твоя защита. И твоя помощь. Сидящие рядом гогочут: — Парень, это называется «быть сучкой!» Сиэль на мгновение закрывает глаза. «К черту, к черту!» — перед внутренним взором проносится ржавый язык Крэга. Мерзкого, отвратительного, яростного Крэга. Он прижимает Сиэля к стене, он как стихийное бедствие. Природа несправедливо наделила его такой силой. Запах потного агрессивного тела липнет к гортани, а руки… Из глотки само собой вырывается: «Я хочу быть твоей сучкой!» Едва это произнесено, нет, крикнуто — внезапно, неожиданно — как… столовая вновь оживает. Все продолжают переговариваться и поглощать свой обед. Как будто ровным счетом ничего не произошло. Черный усмехается: — Надо же, какой сладкий подарок в день выхода. Прямо праздник какой-то. Что ж… Рука властно опускается на голову и треплет Сиэлю волосы. Сиэль сдерживается от того, чтобы с отвращением не отстраниться. Ему нужно просто выгадать момент, чтобы обговорить с Черным условия их сделки. Наедине. Подальше от его дружков. Черный садится за стол. Ему все равно, что случится с платком, тряпка выскальзывает из карманов обоих и падает на пол. Свою роль платок сыграл. Сиэль еще недолго стоит на месте и, не зная, что делать, решает оставить компанию, удалиться в конец столовой, где будет потише. — Ты это куда? — Черный усмехается, словно Сиэль — несуразный, смешливый котенок, тыкающийся в стену. — Садись. Он хлопает на место рядом с собой. — Где обед? — Потерял. Сиэль не должен стучать. Это он уже понял. — В следующий раз уже не потеряешь, не бойся. Ну, а Бард поделится с тобой. — Ага. Бери кашу. — Бардом зовут мужчину лет тридцати восьми, с короткой светлой стрижкой. У него пара передних зубов торчат, как клыки. Сиэль только спустя время догадывается, что они обточены. — Спасибо. — У меня можешь хлеб взять, я на диете, — добавляет здоровенный толстяк. Он даже больше Савана. Жировые складки топорщятся под формой, как гигантские гусеницы. Он представляется: — Кстати, я Биг-Бен. — Спасибо. Биг-Бен. — Ну, а ты, Черный? — интересуется Бард. — Я наелся в карцере. Блонди еще в одиночке? — Ага. Думаю, его надолго туда. — Это его и спасает, — хмыкает Биг-Бен и качает головой: — Кто бы мог подумать, что он так поступит с тобой… Сиэль замечает гетерохромию: правый глаз серый, а второй карий. Свою «диетическую» порцию Биг-Бен поглощает очень быстро. Пока Бард жевал половинку яблока, у Биг-Бена уже опустели все тарелки. Под конец он их даже вылизал. — Бедняжка Биг-Бен, — улыбается Черный, — может, ну ее, диету? — Врач сказал, есть риск здоровью. А я врачей слушаюсь. — Ну да-ну да, — ухмыляется Черный и обращается к Сиэлю. — Так за что сел, Цыпленок? Кем Сиэля только не называли: и оленем из Диснея, и принцессой, и дырочкой. Видимо, ребята показались ему не такими страшными, потому что он решается осторожно поправить: — Сиэль. — Что? Я не расслышал. — Меня зовут Сиэль. — И? — Не Цыпленок. — О, не, малыш, — протягивает бархатный голос. — Ты будешь тем, кем я захочу. Повтори: «Я — Цыпленок, Себастьян». — Тебя зовут Себастьян? — Я сказал тебе не это. — Интонация и взгляд Черного меняются, и Сиэль догадывается, что иллюзия дружелюбия обманчива, и ему лучше слушаться. И Бард, и Биг-Бен молча наблюдают. В воздухе повисает напряжение. Это все обман, что эти ребята, — как обычные люди из внешнего мира, что можно с ними просто так сесть, перекусить, пообщаться… Попросить помощи. «Я попал в другой мир. И у него другие правила. И кажется, я ни черта в них не понимаю». — Я — Цыпленок, — послушно повторяет Сиэль. — Молодец. — Кстати, я слышал, как Мартышка называл тебя Бэмби, — замечает Биг-Бен. «Тюрьма и правда тесный мирок». — Ты его знаешь? — Нет. — Почему он тебя так назвал? — Не знаю, что ему пришло в голову. В автобусе обернулся и сказал, что я Бэмби. — Кто такой Бэмби? — спрашивает Бард. Здоровяк закатывает глаза: — Ты что не знаешь? Животное из мультика. — Я бы хорошенько вмазал за это. Еще бы меня мультяшной тварью не обзывали! — Бэмби — олень, — кивает Биг-Бен. — Бэмби потерял мамочку и остался совсем-совсем один в лесу, полном… — Волков, вроде нас, — заканчивает Себастьян. Все, кроме Сиэля, оценивают шутку. Сиэль же ощущает себя крайне неловко и растерянно. Он теперь не может представить, как можно договориться с Себастьяном. Его ум съеживается от ужаса, возможно, поэтому, язык опережает его, и он ляпает: — Там не было волков. Там были только другие олени, — опасная фраза, — и… люди. Охотники. Тишина. — И… я в детстве смотрел. Мне кажется, все смотрели Бэмби. Нет? Дисней это же классика, — синеглазый пожимает плечами и обводит сидящих взглядом. У Биг-Бена кусочек яблока прилип к подбородку. Брюнет щерится в улыбке и шепчет Сиэлю на ухо: — А ты забавный. Потом наедине расскажешь мне, о чем твой «Бэмби», — он касается тонкой шеи пальцами, — может, я передумаю, и ты будешь не Цыпленком… Все зависит от тебя. Сиэль с трудом сглатывает, у него вместо слюны кусочки наждачной бумаги. — Я тоже… хочу поговорить с тобой наедине, — отвечает он. — Вот и хорошо, — бордово-карие глаза довольно прищуриваются, — я сразу понял, что мы найдем общий язык. — И я, — выдыхает Сиэль, ощущая, как земля уползает из-под ног. «Ну же! Думай, как Габриэль, как этот чертов ублюдок Габриэль, который упек тебя сюда!»