***
Очереди в магазин нет, так все еще обедают или лениво переваривают пищу, где-нибудь в тени. Стоит только Вайлет и о чем-то горячо дискутирует с мужиком за прилавком. — Я тебе говорю, цвет имеет значение! Заказывай больше синих! — Что есть, то и продаю, — меланхолично отвечают из окошка будки. — Знаешь, я бы еще мог пойти навстречу, если бы у спроса была доля логики, но ты просишь меня пойти на уступки местной ереси. Вайлет нервно тарабанит ладонями по столешнице, как по барабану. — Ты так много говоришь, и все бы по делу! — восклицает он. — Ты больше говоришь, чем делаешь! Зубы-то чистишь достаточное время? Врачи рекомендуют чистить зубы не менее двух минут. — Хорошо, а цвет щетки-то причем? — Ну важно это, просто дай синюю и все. Наверняка, у тебя есть заначка… О, слушай, подгон сделаю, а? Крекеры хочешь? — С тунцом? Жри сам. Нет у меня синих щеток. Вы же все сдвинулись на них, всем только синие щетки и подавай… а остальные куда девать? Чем вам красные не угодили? О, еще один. Чего тебе? Тоже, небось, синюю зубную? За тюремной лавкой — низкой будкой с окошком, сидит белый. Он тощ и высок. И так как одного правого глаза у него нет, все его называют Одноглазом. У зрячего глаза ядреный серый цвет, как будто к белку прикрепили металлическую нашлепку. Пугающий и добрый глаз. Сиэль быстро различил, что человек сам по себе безобидный, просто делает вид, что к нему лучше не подходить. Наверное, работая за прилавком в тюрьме, иначе нельзя. Своего рода такая должность — привилегия. Сиэль отвечает сразу: «Я возьму зеленую», чем вызывает бурную реакцию у обоих спорщиков. — Во-от! Вот как надо делать покупки! — одобрительно кивает Одноглаз. — Пришел, увидел и купил. — Эй, — Мартышка поворачивается к Бэмби и оглядывает с головы до ног, — ты же со мной зачалил? Ты просто не в курсе, что синий — это тема. Ни красные щетки, ни зеленые — боже упаси! — только синие. Все знают об этом, кроме Одноглаза, который тухнет здесь и не в курсе современных тенденций в обществе. Одноглаз закатывает единственный глаз и достает из ящика за спиной щетку. Щеток в ящике — море, но все исключительно немодных цветов — трава и малина. — Ну, посмотри, что скажешь? Взгляд со стороны, так сказать. — Одноглаз протягивает товар юноше так словно, опасается, что тот передумает. Сиэль внезапно ощущает себя опытным специалистом ломбарда, того, который на глаз определяет ценность втюхиваемой драгоценности. Он держит щетку на весу, проводит подушечкой пальца по щетинкам, затем просит для сравнения дать красную. Наконец, его вердикт готов. — Обычная щетки: крепкий корпус, длинный ворс, хорошая, среднестатистическая площадь покрытия и даже есть несколько удлиненных щетинок для труднодоступных мест. Очень полезно для очищения десен. Стоит отметить, что на задней стороне головки имеется массажная часть для чистки языка. Хороший инструмент, только пластик очень бюджетный и хрупкий. Объективно, если мыслить рационально, то зеленые, красные и синие щетки выпускаются одной фирмой, они одинаковые, разница может быть только в жесткости щетин. Вообще я удивлен, что в тюрьме у щеток есть выбор цвета и головка для языка. С этими словами Сиэль возвращает красную щетку Одноглазу, а зеленую накрывает ладонью, как то, что он будет покупать. Теперь черед Вайлет закатывать глаза. Одноглаз улыбается: — Наконец-то, хоть один человек пытается мыслить, а не следовать глупым суевериям! — Это не суеверие, — отвечает Мартышка. — Еще какое. Я здесь три года, использовал все цвета — между ними нет разницы. Сиэль высматривает на полках остальной товар. — А вон те гели для душа, они с какими ароматами? На него смотрят странно. Но продавец отвечает: — Мята. — А есть что-нибудь другое? — У тебя что, аллергия? — Я не переношу запах мяты на себе. То есть, знаете, когда на другом человеке аромат нормально переносишь, а на себе — отторжение? Тошнит от мяты. Мартышка обнажает верхние зубы в преддверие смеха, ведь сейчас удобный случай, чтобы отомстить. — Он телочка альфы, вот и хочет вкусно благоухать, феромоны, все дела, да? Слышал, как сучки подрались из-за бальзама для волос, того, что как в рекламе. Ну знаете, на кассе мужик обращается к телке спереди, а у нее роскошная длинная шевелюра, аж ягодички закрывает: «Эй, дамочка!» она оборачивается, а там мужик. В корзинке у него упаковка этой хрени, и слоган типа: «Оно сделает ваши волосики шелковистыми». Пока Сиэль думает, как бы вывернуть ответ, чтобы, сохранить достоинство, Одноглаз просто меланхолично пожимает плечами: — Таких бальзамов мы не продаем. Есть мята и сосновый бор. — Ладно, давайте бор, — говорит юноша, — и масло «Джонсонс Беби». — Держи. Валяется тут годами, никто не берет. — И шампунь. — «Лед айсберга» и «бурный массив». — Без разницы. — Значит, будешь мыться массивом, его берут хуже всего. «А это уже подозрительно». — С ним что-то не так? — Ты же сказал, что тебе без разницы. — Просто уточняю. Одноглаз склоняется к окошку и манит Сиэля ближе. Так манят лишь для того, чтобы поведать тайну. Вайлет, которого не звали, склоняется тоже. — Лично я думаю, — доверительным тоном делился лавочник, — что у них была провальная маркетинговая акция, неудачное название и упаковка. По Фрейду она напоминает форму пениса. Гляди. Ну какой мужик захочет держать у себя эту хрень в ванной? Плюс — «Бурный массив». Массив чего? Почему бурный? Одни вопросы и ни одного ответа. Это все… странно, а покупатели не любят странности. Им нужна конкретика. Пришел, увидел, купил. Вот как это работает. Век потребления как-никак. Наверное, продавцом работать скучно, думает Сиэль, разглядывая упаковку шампуня. Массивный колпачок и корпус упаковки и правда напоминает пенис. Колпачок открывается, и оттуда вылетает белая жидкость. Бурный массив? — Знаешь, тогда давай мне тоже айсберг. — И мне! — подает голос Вайлет, как будто он только что был посвящен в тайны секретного сообщества. Одноглаз ухмыляется, сейчас он похож на страховщика, которому удалось провернуть выгодную сделку. Похожая ухмылка часто бывала и на лице Габриэля — уж тот-то был слишком хитер и изворотлив, чтобы себе ее позволять. — Первое слово дороже второго, — выпаливает зэк за прилавком. — Знаешь шутку у евреев? К Рождеству сбывается все. Даже то, что раньше сбыть не удавалось. — Ты работал в рекламе? — хмыкает Сиэль. — Да и до Рождества далековато. — Я был директором рекламного агентства, — уже куда серьезнее произносит собеседник. — А теперь продаю шампуни для посредственных личностей вроде тебя, которые не могут решить, чего они хотят: говорят одно, потом другое. Сомневаются… Пришел, увидел, купил — вот как надо. Вон Мартышка хотя бы знает, что ему нужна синяя щетка и никакая другая. Да, это стремный, иррациональный выбор, продиктованный каким-то древним язычеством, но — это личный выбор, и его можно уважать! — Эй! — окликает Вайлет. — В моих предках между прочим были потомки африканских вуду, имей в виду. Одноглаз вновь ухмыляется, но уже иначе: как бы демонстрируя бесстрашие. У Одноглазого вообще много ухмылок на все случаи жизни, возможно, он этим замещает отсутствие глаза. — Хорошо, давай массив, — наконец сдается Сиэль. Он уже хочет поскорее убраться отсюда, да и зэки стали подтягиваться к магазину после переваривания пищи. — Вот опять, — качает головой Одноглаз. — А ведь я уже настроился давать тебе айсберг… — Да, дай уже хоть что-нибудь!..***
— Ну как, отоварился? — Биг-Бен встречает Сиэля в коридоре. У юноши в руках целый клад из вещей. — Как сказать… Толстяк проводит ревизию купленного. Он нависает над Сиэлем, как та самая клуша над цыпленком. Птенец впервые урвал птичий куш — скажем, дождевого червяка. Он горд, он что-то сделал самостоятельно, ориентируясь на свои инстинкты и смекалку. Вытащил — не без боя — из грязи… Но… червяк ли это, а не скажем, гандон, выброшенный из окна? — Щетку хоть синюю? Ага, вижу. Дерьмо. Да еще и зеленая! Лучше уж тогда красную. Хотя бы… — Какая была. Мне кажется, если честно, что эти щетки одинаковые. Сиэль жалеет, что зарекается об этом, так как на него смотрят, как на крайне недалекого или пришельца с луны. Лицо личного телохранителя альфы вблизи — зловещее зрелище. Особенно, когда она заслоняет собой весь мир, даже такой серый и однообразный, как тюрьма. Но Биг-Бен снисходителен к новенькому. — Неправда. Ты еще просто не понимаешь, как и Бард, — лояльно отмахивается пухлая рука. — Надеюсь, ты не купил «Бурный массив?» Шампунь для блохастых собак. — Буквально? — Нет, от него все чешется. — Но именно его я и купил. «Ай-ай-ай», — качает головой толстяк. Он упирает руки в боки, прежде, чем вынести вердикт: — Ясно. Бэмби, тебя попросту нельзя отправлять одного по магазинам. Но не переживай, сейчас Биг все порешает. Мимо них проходят зэки. Кто-то гуляет, кто-то общается, а кто-то, судя по ванным принадлежностям в руках, собирается в душ. Одного из таких Биг-Бен и останавливает. — Это у тебя, случайно, не полная упаковка шампуня? — сосисочноподобный палец стукается о пластик упаковки «Айсберга». — Почти, — отвечает жертва стопа. — А тебе какое дело? — Да, у нас тут новая пачка массива, хотим махнуться. — Не, меня мой шампунь устраивает. От него волосы растут как на дрожжах. Биг-Бен весело щурится и щерится одновременно так, что непонятно он улыбается или угрожает. — Да брось, ты очень хочешь массив, — уверяет он, — просто стесняешься выгодного предложения. Мол, о, неужели такое счастье свалилось и на меня одного? Разве я этого заслужил? — Э-э, да нет как-то не хочу. Когда толстяк напирает на зэка и оттесняет к стене, тапочки отделяются от ног. Так экскаватор заминает собой чернозем: вместе с кустами, насекомыми и… дождевыми червями (червями ли?). На пол, как сокровища из выкорчеванных и закопанных кладов, сыпятся мочалка, мыло и шампунь. — Чувак, я последний раз тебя заверяю, что ты хочешь массив… — Я понял, понял! Я хочу массив. Всю жизнь мечтал просто! — Так я ж о чем тебе и толкую! — уже ласково бурчит толстяк и важно рыкает через плечо: — Сиэль. Тут юноша ловко подбирает бутыль айсберга себе в кучу, а из нее уже вытаскивает массив на подмену: «Вот. Он новенький». Стоит на полу, как мощно эрегированный… по Фрейду. — Ага, — отвечает зэк с мрачным эхом благодарности в голосе. — Спасибо, — говорит Сиэль Биг-Бену, когда они уже бредут дальше. — Не благодари, свои люди. — А хочешь, я дам тебе помазаться Джонсонс Беби? — Было бы неплохо помазать колени. После того, как я похудел чуток, кожа стала растягиваться, как у слона на ушах. Знаешь, иногда пощипывает так, словно муравьи покусывают, только ласково. — Представляю, должно быть, это неприятно, Биг-Бен. — Еще как! Еще как… Я на этой почве снова стал плотненько кушать — стресс, все дела…***
После обеда показывают фильм, в зале, на первом этаже. Здесь много стульев, приглушенный свет и большой старый экран. С двух сторон украшен куцыми, облезлыми деревцами. Они скорее похожи на сушеные пальцы ведьмы, чем на пальмы. Из зала можно услышать диалог об этих деревьях: — Я вижу в них двух сморщенных кошатниц. Листья — это кошки, они их ловят, пока те падают с неба… Они думают, что это деньги. Но кошки — это не бабло, это любовь в чистом виде. — Ты реально странный, чувак. Я вижу динозавра-анорексика с брекетами и скакалкой в лапке, она у него такая короткая, умора! Как он собирается скакать? А сзади на подтанцовке худая бобриха с неудачной эпиляцией зоны бикини. Сиэль думает, что возможно, Черный прав, и этой тюрьме не нужна дурь хуже той, которой обдолбались эти двое. Но эти хотя бы безобидные. — Живее-живее, занимайте места, — бурчит Эдвард, стоящий на входе. Он похож на контролера, только вместо билетов — унылые и до боли знакомые табло зэков. — А попкорн будет? — спрашивает некто, не знающий о том, что позади стоит Томас — самый грозный из вертухаев. — Если только из твоих зубов. Зубо-корн и кровавая кока. Не желаешь? — Что-то аппетита нет. — Молодец. Садись, держись за зубы крепче. Сегодня премьера. — Неужели что-то новое покажут? — Я же говорю премьера. Бэтмен. Вы рады? — Да мы его тридцать раз видели! Он уже в гландах застрял! Давайте что-нибудь другое! — Я тебе сейчас покажу гланды, о которых ты внутри себя и не подозревал! Закрой пасть и наслаждайся: тебе никогда не стать Кристианом Бейлом. Когда всех рассаживают, свет приглушают и включают фильм. Для многих неважно, что он просмотрен уже тысячу раз, глядя на их внимательные лица, можно подумать о некоем внутреннем механизме, который врубает режим «смотрю в первый раз». Они даже охают и удивляются, как в первые. К ним относится и Биг-Бен. — Бога ради! — не выдерживает Бард. — Ты видел его больше, чем все мы вместе взятые! — Не мешай. Умей наслаждаться тем, что есть. Будь как этот… — Будда, — подсказывает Бэмби. Он пытается отодвинуться от Черного, но альфа делает проще — он просто сгребает Сиэля в охапку и придвигает к себе. Слышно, как бьется сердце… — Не хочу я быть Буддой, вот еще! — хмурится Бард. — Почему не покажут какой-нибудь испанский фильм, они сейчас в моде! — Они в моде только у тебя, потому что ты балдеешь от испаночек. — Ну, а я балдею от Бэтмена. Маленький Биг-Бен, между прочим, мечтал им стать. — Больно надо. Супермены это скучно. Куда интереснее сразить врага, будучи слабым человеком. Биг-Бен отмахивает от него, как от мухи, и обращается к альфе. — Вот ты кем хотел стать в детстве? — Банкиром, — скалится в усмешке Черный. — А из персонажей? — А такого персонажа разве нет? Вот досада. Тогда это не моя вселенная. — Ну, а ты, Бэмби? Сиэль пытается уцепиться за маленького себя. Какие из мальчишек не мечтали стать воплощением мужественности — кромешной тьмы на крыльях летучей мыши? Жаль, что в парном детском комплекте не могли быть костюмы для одного персонажа. В природе — может быть одинаковая двойственность, а вот в маскарадных костюмах почему-то — нет. — Но я не хочу быть Робином, я тоже хочу быть Бэтменом… — его лепет никто не слышит на фоне счастливых криков Габриэля. Брат бросается стилизованным игрушечным бумерангом. Разбивает китайскую вазу, но это все — простительно на волне радости… Всегда роль второго плана. Он сдерживает слезы, чтобы не заплакать на общей семейной фотографии. — Не помню, — отвечает парень, тогда Себастьян подсказывает, толкая в плечо: — Женой банкира. — Да бросьте, вы скучные. Оба, — заявляет Биг-Бен и продолжает смотреть фильм. На моменте, когда появляется Женщина-Кошка зал наполняется свистом: — О, да, детка, пощекочи меня коготками! — Мяу-мяу! — А ну тихо! В следующий раз будем вам мультики показывать, — зычно рявкает Томас, и все умолкают. Никто не хочет мультиков. — А я бы не отказался от Диснея. Русалочка, например. Буфера у нее ничего такие, — звучит голос в зале, но его тут же заставляют умолкнуть. — Закрой пасть! — Да вы чего? Женщина-рыба, это же идеал! Черный смеется вместе со всеми, иногда высказывает вслух реплики, но Сиэль замечает, что на самом деле альфа наблюдает за происходящим в зале — он только делает вид, что увлечен фильмом. Никому и ничему верить здесь нельзя, даже собственным глазам — не всегда. Нужно перепроверять и «накручивать окуляр», как бы сказал братишка. Так, из рукава Черного появляется металлический блеск. Он едва уловим, считанное мгновение, и то только потому, что Сиэль сидит впритык к мужчине: уж тому нравится ощущать близость подстилки. А может, дело и в том, что Сиэль загораживает обзор на альфу? Затем Сиэль различает нечто похожее на металлический стержень. Остро заточенный, как боевая спица. Может, он был прав, и темнокожие что-то затевают против Черного? Но не думает же Черный, что они нападут на него прямо здесь, при охранниках? Как бы то ни было, тогда Сиэль тоже попадает под удар. Теперь Бэтмен расплывается, как задний фон, как боке. Юноша «накручивает окуляр» на потенциальную угрозу. Над ухом раздается голос: — Прекрати пялиться по сторонам. — Это Черный. — Ведешь себя, как пуганый олень. — Но этому оленю нечего опасаться рядом с таким сильным и… могучим волком. Верно? Черный не успевает ответить: раздается шум на стороне темнокожих. Резко сдвигают стулья, кто-то падает на пол, подскакивают с мест… Парню нужна помощь, эпилептический приступ. Тут же охрана просит всех отойти. Все происходит поразительно быстро: как по написанному сценарию, к которому готовились все участники. Причем, не сговариваясь. Один из дружков Дэдди, оказывается за спиной Лау. Высокая смоляная тень. Не хуже Бэтмена перемещается из точки «а» в точку «б». Мелькает лезвие. Большая рука выверенным и рваным движением готова отрезать жизнь китайца, как ломтик мяса. Но лезвие, съезжая, проводит по боку — так, убийцу ловит сзади Черный. Китайцы скапливаются вокруг дерущихся с тем, чтобы через считанную секунду расступиться, являя новую сцену. Стержень, та самая спица, торчит из шеи нападавшего. Прежде, чем упасть, фонтанирующий силуэт подрагивает, как марионетка. Сидения и рядом стоящие люди и кусок стены с плакатами — Стивена Сигала, Звездных войн и все того же Бэтмена — орошаются темным бордо. Едва рука точно выверенным движением всаживает «спицу» в жертву, Черный ускользает в плотный массив фигур, и уже не различить кто и где… Бушующая толпа заключенных — как единый хаотичный организм или коллективное сознание. Это даже похоже на стаи сельди, танцующих в толще океанических вод. Они принимаются самые разнообразные формы: гарцующие серебристые сферы, извивающиеся ленты… На синем дне режет глаз только кроваво-алый коралл, его очертания такие же свободные, как и природный замысел. Грубо-легкий штрих. Вот клюквенного коралла еще не было, а вот он вырос. Сиэль не выбирал эту картину, его посадили сюда насильно и заставили наблюдать. Это похоже на вязкость и непробиваемость сна. Течение. Мельтешащие, кишащие фигуры. Яркие и темные краски. Шум… Давление. Окрики. Надзиратели зовут подкрепление. Сиэль вжимается в стул, он ошарашен представшим откровением, кто-то хватает его за шкирку и волочет прочь. Черный. — Шевели копытами. В нос бьет характерный запах коридора — ядреная хлорка, но здесь все же куда больше кислорода по сравнению с тесным залом. Едва они оказываются снаружи, стены тюрьмы сотрясает сирена: «Всем заключенным лечь на пол! Руки за голову! Всем заключенным лечь на пол! Руки за голову!» Тут же на пол рушится, ни больше ни меньше, — слон. Биг-Бен накрывает голову ручищами. Рядом с ним Бард и еще какие-то зэки, среди которых Саван. Чтобы пройти между двумя великанами, охранникам придется потуже затянуть пояса. Черный ложится тоже. Удивительно, но на нем ни капли крови, а лицо наполнено даже не спокойствием, а не совсем характерной флегмой. Сиэлю требуется время, пара секунд на осознание происходящего. Но ему в этом отказывают: сознание опережает рука альфы и выводит из оцепенения, обхватывая лодыжку. — Ложись. Время тянется то быстро, то медленно. Надзиратели во главе с капитаном проводят зачистку. Эпилептика (симулянта, как узнает Бэмби позже) уносят, китайца уводят в медицинское крыло, в зале оставляют только труп, чтобы разобраться с ним позже. Издали он даже похож на манекен человека-летучая мышь. Такой же черный, массивный, а подтеки крови растянулись фирменным плащом-крыльями. На этот раз никого не допрашивают: дают отбой раньше на полтора часа. Томас заявляет, что теперь им, дегеративным отпрыскам зашлакованных, проституированных особ, в качестве профилактики будут показывать мультики. Феи, гномики, поющие крабы и длинночелковые пони, а также принцессы и принцы, как пример благополучия для подражания. Здоровая ячейка общества. Хоть и сказочного. Но — здоровая. — То-то русалкоеб обрадуется! — хмыкает Лондон. Ему отвечают — кто-то из темнокожих — чтобы он помалкивал, так как любителя русалочки больше нет в живых. Минута молчания в среде шоколадок. Белым — ни холодно, ни жарко, все все знают. А у желтых глаза горят антаресами — они получили возмездие. На их стороне Сила. Морское дно, кровавые кораллы, русалочки и негры, которые их обожают… Китайцы-коллективное сознание рыб. Сиэль смотрит на Черного новым взглядом: из местных зол он не просто меньшее. Он — тот стержень, вокруг которого и крутится кинолента, и, отчасти, ему решать, какие фильмы все будут смотреть, боевики или мультики. Кто увидит Русалочку, а кто — нет. Кому просто быть декоративным кровавым кораллом на дне с китайцами, а кому… есть самый вкусный шоколадный батончик в тюрьме. Оказавшись в камере, Сиэль залезает на койку. Он достает из-под подушки заначку: лакомство от Черного. Вскрывает упаковку, откусывает сладко-вяжущую карамель с нугой, орехами и шоколадом и долго… долго жует.