Тюрьма «Алиент-Крик»

Биг-Бен вдруг задумывает обзавестись женой. Он так и говорит, тяжело выдыхая воздух пышущими ноздрями: «Может, Бэмби прав, и пора мне стать Биг-Бен-Дэдди? Поменять статус?» Сиэль же, снизу вверх глядя на мечтательно раздувающиеся ноздри, вспоминает о Больших Ноздрях, которые он упорно искал по всей тюрьме, но так и не нашел. Попадись такой человек в нормальной жизни, он бы тоже его не забыл: не ноздри — а кротовые дыры. Ну или, на крайний случай, — норки землероек. Воистину в тюрьме возникают самые разные мысли о самых разных вещах. Сиэль считает, что это защитная реакция психики. Например, думать о гигантских ноздрях — это спасение от тех опасных вещей, которые окружают плотным частоколом и вот-вот грозят сломать что-то внутри. Частокол. Частокол из розовых и не очень пенисов заключенных — подсознательные ассоциации всплывают на поверхность: Бэмби окружает лесная чаща из пенисов… да, здесь уже не детский Диснейленд. Иногда Сиэлю хочется свернуться калачиком и повспоминать детство, где Бэмби — всего лишь олень, а лес вокруг героя — из деревьев, настоящий, с белками, кроликами и скунсами. Там были скунсы? Ну и гадость! Но даже скунсы в детстве — милые и пушистые друзья. Так, защищая пошатанную психику, Сиэль полночи прикидывал в уме, какую зубную щетку взять взамен старой. Синюю или красную? Общая массовая истерия по поводу цвета охватила и его. Зеленый — нейтральный — не подошел, оставив после себя горькую оскомину в виде кровоточащей десны. Может красную?.. Но решить так и не удалось, потому что на ключевом моменте, когда решение уже почти пришло, юношу отвлек мужчина: он сгреб его во сне поближе к груди и пробурчал сквозь сон: «Не вошкайся. Маленькие Бэмби спят под кустиком молчком». — «Да я и так смирно лежу!» Сиэлю кажется, что, лежа рядом с Черным, он совсем не дышит. — И что тебя на сие желание натолкнуло? — интересуется Черный у толстяка. Они все сидят в хате, Сиэль аккуратно укладывает зубную щетку в стакан — новую и все же красную. Синий — цвет Габриэля. А стакан подарил Бард: «У меня еще много. С Микки Маусом подумал, тебе подойдет». Сиэль чуть не запустил подачку в стену, но сдержался — урок с метаниями подносов дал о себе знать. Да и правда, что его жизнь, как не один бесконечный сюрреалистичный Дисней? Краска под покрытием потекла, поэтому Микки плачет ало-черничной слезой, правый глаз поплыл: «Сиэль, хо-хо, я твой новый друг! Давай поиграем, ты же хороший мальчик?» — «Пошел на хуй, блять. Крыса мультяшная». Сиэль даже немного позлился на стакан: нечто в Сиэле, от синеглазого наивного мальчишки, ушло навсегда, безвозвратно. Он это чувствовал, но не мог выразить иначе, чем в глухой обиде на нечто материальное, что можно увидеть, пощупать и заассоциировать. Биг-Бен как-то проходил мимо: — Бэмби, ты стакан скоро взглядом прожжешь. Чем тебе Микки Маус не угодил? — Просто задумался. Толстяк понимающе кивнул и вскинул бровями: — Меня этот тип тоже всегда раздражал. Ходит весь оптимистичный и всех бесит. Он же по идее мышь, так? Живет на дне пищевой цепи, ниже его только тараканы да амебы, а он радуется. Чему? Он — никто с локаторами вместо ушей. Сиэль улыбнулся: — Тебя он тоже бесит? — Конкретно. Но — стакан хороший. — Хороший, — тут нельзя было не согласиться. Такие нынче редко продаются у Одноглаза, с крепкими стенками, а ведь стенки в стакане — самое важное: чтобы можно было помыть хорошенько после разного рода использований. Не зря поговорка есть «крепкими стаканами не разбрасываются». Ты в него все, а он тебе — службу верную служит. Что если не стакан тюремный, ядреный, выдержит твои невзгоды? Стакан — лучший друг зэка. — Даренному стакану в рисунок не смотрят, — добавил Сиэль. Биг-Бен оценил такой маневр мысли. И вот, помимо крепкого стакана, он решает завести и жену. — Бэмби прав, — отвечает он Черному, — пора становиться кем-то большим, чем Биг-Бен. — Куда еще больше, — шутит Бард, но толстяк отмахивается. Все только теперь замечают, что он уложил волосы гелем, который неизвестно откуда сбарыжил. Выглядит это непривычно, если даже не странно. И — пахнет тоже. Сиэль долго пытается понять, кого напоминает ему толстяк с зализанной челкой. Ах, точно, Лизун из «Охотников за привидениями». Сходство крайне отдаленное, но… — Ухты-пухты, — протягивает Черный, — вырядился. — Смотрины — дело важное, — парирует тот. — А чего там смотреть? Захотел, подошел, взял. — Черный как будто правда не понимает или притворяется. — Я именно так и сделаю, подойду и… Да. Только мне нужно выбрать девочку. Сладенькую девочку. — С этим мы поможем, — Бард обнажает клыки оборотня. Последний штрих перед «зеркалом» — это поправить выбившуюся прядь, и: — Дрожите, дешевые сучки, альфа-самец выходит на охоту! — Но-но-но, — цокает Черный, и толстяк поправляет себя: — Извини — просто самец. Большой смачный самец. А можно… бета-самец? — Мы еще над этим подумаем. — Грудь колесом и вперед, — хмыкает Бард. У Биг-Бена колесом выходит только пузо. Сначала из хаты выкатывается оно, затем — все остальное, включая зэков. Они рассматривают новеньких. Бигу все не нравится: слишком на лягушку похож, а этот маленький, сломаю нечайно шею, получу добавки к сроку, оно мне надо? — Верно, — улыбается Черный, — романтика того не стоит. — Может тоже из диснея кого прихватить? О, глядите! — это восклицает Бард. Он показывает на лестницу, где дежурит Эдвард. К вертухаю разве что не жмется та самая красноволосая «бестия». А ведь Сиэль тоже искал защиты у Эдварда в первый день. — Ариэль из «Русалочки», — выдыхает Биг-Бен. — Мне бабушка ставила ее на видеокассете, мелкий был. — Ты осторожно, у таких синдром КДЗ, — щурит глаза альфа. — Косячный диснеевский зверек? — уточняет толстяк и почему-то смотрит на Бэмби. «Ну спасибо!» — Могу расписать симптомы заранее, — улыбается Черный. — Их много, все сразу не упомнишь. Они проходят мимо Русалочки, и уже Сиэль, чтобы всех отвлечь от обсуждения КДЗ и его симптомов, говорит: — Последний единорог. — Где? На площадке первого этажа, уже ближе к Томасу, стоит мужчина. Ему лет тридцать, но он тщедушного телосложения и напрочь белый как молоко. Нет бровей и ресниц. Снежный мистический альбинос. — Но «Последний единорог» — это не Дисней, — возражает жених и морщится. — Питер Бигль. Я читал. Хорошая книжка, — отвечает Бэмби. — Чем тебя не устраивает? На самом деле ему просто жалко парня: альбиносу не выжить, а Биг-Бен, как-ни крути, не худший вариант. И еда есть всегда и тепло, и он… добрый. «Боже, о чем и как я только думаю?!» Бэмби озирается на Черного: возможно, ему и правда повезло, если можно так сказать? Черный — это не уродливая власть, в двух словах. Но юноша смеется над собой: вот теперь Сиэль Фантомхайв на дне пищевой цепи, как чертов Микки Маус. «Нельзя так размышлять, сохраняй достоинство!» — «На хуй, блять». — «На хуй, блять!» Матная мантра давно стала успокоительным. Кредо тюремных близнецов. Помимо зеленых в тюрьму прибыл и свежий пес — вертухай. Молоденький, возможно, только окончил колледж. У него еще перистая редкая бороденка и выпуклые голубые глаза, смотрят искательно, встревоженно. Это подмечает даже Бэмби. Нет. Этот вертухай долго не продержится здесь. «Но — у него хотя бы есть выбор», — думает он. Проходя мимо охранника Бард клацает зубами, вертухай вздрагивает и теряется: хвататься за дубинку или прикрикнуть? Все же он решает обойтись словами: — Заключенный, проходите. Не задерживайте остальных. — Да посмотрите в его глаза, он нас сам боится! — Барда это смешит. Он исчезает в проходе, соединяющем жилой и прогулочный корпуса. А вот Черного вертухай пытается остановить. Сиэль читает имя на бейджике: Джери. — Стой. Нужно убрать в туалете. Черный прячет руки в карманы. Со словами: «Я не беру в руки швабру и не мою», проходит мимо. Сиэль за ним, но ему преграждают дорогу дубинкой: — Тогда ты. — Я тоже не мою. Тем более — парашу, — он отвечает ленно и закатывает глаза, прячет руки в карманы. Сзади раздается знакомый голос: — Триста первый! Швабра первая! Тряпку в лапки и поскакал прудики сушить! Живо! Томас — вездесущая душка. «Вы поглядите-ка, они нашли друг друга, Том и Джерри!» но Сиэлю приходится подчиниться. Черный оглядывается и, понимая, что жену завербовали на пашню, идет дальше. Биг-Бен вертит головой по сторонам и обсуждает что-то с Бардом, никак внешность будущей женушки. Они приближаются к Последнему единорогу, а Русалочка куда-то пропала. Хуже общественного туалета может быть только тюремный. От смрада глаза щиплет, а когда Томас бросает ему из коридора тряпку и швабру — сам он порог переступать не хочет — выть хочется. Он приводит с собой Джери. — Гляди, новичок, здесь территория Мордора. Здесь обитают орки и даже Урук-хаи. — Кто? Что? — новенький охранник моргает и делает это смешно. Сиэль даже на мгновение забывает, что хотел спросить у Томаса душки. Томас смотрит на коллегу не менее удивленным взглядом. Есть в нем и нечто от сочувствия. — Ты че, «Властелин Колец» не смотрел? — Я пока только «Хоббита» прочитал, — оправдывается тот. Томас кивает, сойдет для начала, я то уж решил, совсем пропащий. — «Мерзкие хоббитсы» тут тоже водятся. Вот смотри, — он указывает на Сиэля, пытающегося начехлить тряпку на швабру, — синеглазый Фродо. Его миссия — очистить Средиземье от лютейшего зла. «Туалетной вони что ли? — думает Сиэль. — И кто говорит "лютейший"»? У него голова кружится: и от ароматов, и от несправедливости. Пока Черный и компания развлекаются, он… На его плечи падает непосильная ноша по спасению мира. — Видишь ту башню в самом конце? — спрашивает вертухай. Хотя обращаются не к нему, Фродо не удерживается спросить: — Туалетную кабинку что ли? Томас глядит на него точно вспоминает, ах, Фродо — живой человек, а не декорация к его оригинальной постановке. Хоббит даже говорить умеет. — Там скрывается Око Саурона, — поясняет Томас. Мудрым Гендальфом себя возомнил? И Око, что, толчок? Он серьезно? — Почисти его. Оно — источник местного смрада. Какая-то скотиняка не убрала за собой. — Для столь важной миссии эльфы одарили Фродо дарами, — припоминает Сиэль. — Плащом там, кольчугой… Мне полагаются хотя бы хозяйственные перчатки? Я даже отсюда чую мощь Ока. Ну, правда, должны соблюдаться гигиенические нормы. Разве нет? Вертухай задумывается. Прикинув что-то в голове, он изрекает: — Швабра, тряпка и ведро. Перчатки порвал Голлум до тебя. Порвал и съел. Не успели отобрать. Скотина местная. Джери челюсть не подбирает с пола, и Томас вынужден пояснить: — Поругался с Пабло, местным поваром, тот его на голодный паек. Оголодал парниша. Сиэль думает, что Томасу просто не нравятся слова «норма» и «гигиенический». Он даже унитаз на Саурона меняет. — Ладно, пошли, оставим Фродо наедине, чего над душой хоббита стоять. Миссия давит на него. Они уходят. Хотя из коридора слышен диалог: — Чего так смотришь? На этой работе должно быть воображение, иначе от скуки уже к сорока импотентом станешь. Мне так коллега говорил, не я проверял… Ассоциативные образы, подмена… У Томаса тоже психологическая травма? У Сиэля это олененок в лесу из хуев, а у Томаса, вон, туалетное фэнтези. Сиэль так и скажет остальным: Биг-Бену, Барду и Черному. Опуская лес, конечно. — Дело ясное, — вынесет вердикт толстяк. — В детстве нашего Томаса окунали башней в сортирные водопады и издевались. Школьники равно орки. — За то что карапуз, — добавит Бард. — А чего? Он так старается казаться выше. Биг кивнет: — Верно мыслишь. Свои комплексы он компенсирует работой. Пошел во власть, дорвался и, вот, пожалуйста, унитазы-оки. — Оки? Разве «око» склоняется? — Надо в словаре посмотреть, да неважно! Главное, у вертухая травма, и мы это знаем. Ты, Бэмби, вернее, Фродо, выполнил долг перед Средиземьем. Принес важную инфу по врагу. Плюс десять очков к карме. Фродо кивнет: «Да, это, конечно, стоило мучений с тряпкой в толчке!» На самом деле Сиэль так и не справился с задачей. Вернее, он выполняет ее косвенно, найдя для миссии другого «хоббита». В коридоре возит шваброй тощий паренек с соломой вместо волос. Вид еще хуже, чем у Финни. Сиэль припоминает его — он же из опущенных, те ходят сгорбившись и ведут себя тише воды. — Сэмом будешь, — заявляет ему Сиэль и манит в сортир. Ему вдруг приходит в голову отличная, но дерзкая идея — проверить слова Барда. «Ты теперь — самая главная сука среди всех сук», а в битве с Сауроном все средства хороши. Судя по физиономии паренька, он знает, кто перед ним, но Сиэль решает уточнить, на всякий случай. — Знаешь, кто я? Кивок. — Мистер Фродо. У Сиэля опускаются плечи, парень поясняет: — Я слышал, о чем говорили. Так-то ты — Бэмби. — Отлично, — в груди прорастает семечко ликования, — если я — Фродо, то ты — Сэм. Видишь ту башню? На тебе лежит важная ми-… — Да я уже понял. Сам парашу убирать не хочешь. Я уберу. Не мне тебе перечить. Сэм — всего лишь садовник. Раб системы. Сиэлю и жаль опущенного и нет одновременно. Сиэль не хочет оказаться на его месте, вот и все. Все средства хороши, ведь так? Надо использовать то, что имеешь, чтобы не стать тем, — кого имеют. — Хотя странно, — бурчит парень с соломой на голове, он смачивает тряпку и плюхает на пол, — ведь хоббиты — одинаковые. Выращивают одинаковые овощи, но кто-то хозяин, а кто-то садовник… — Поговори мне еще! — рявкает Сиэль. Нет — уже не жаль. — Мистер Фродо, а путь к башне Саурона-то закрыт! — доносится сзади, когда Сиэль уже хочет покинуть треклятый, вонючий Мордор. — Не называй меня так больше, — он возвращается: ведь надо убрать проблему и убедиться, иначе Томасу не понравится проверка. — Вот, замочек изнутри заперт, — опущенный дергает дверцу кабинки. Сиэль тоже дергает — и правда закрыто. Судя по смраду, Саурон уже умер и теперь разлагается, выпуская злачные испарения черного духа. — Кто там? Выходи. Нет ответа. Сиэль стучится: — Нам убирать надо, вода из твоей кабины течет. Мало не покажется никому. Раздается ответ: — Я знаю, что здесь воняет, сил сидеть нет, но и сюда хотя бы никто не сунется! Некто хлюпает носом и сморкается. — Если вернется вертухай — а он скоро вернется — будет только хуже. Выходи, не подставляй. Сиэль не надеется на благоразумие: легко догадаться, что по ту сторону сидит новенький. Но — раздается щелчок замка и дверь приоткрывается. Наружу выглядывает зеленый глаз и огненно-красные волосы. Ариэль. Вблизи этот тип выглядит еще более непривычно: узкие, плавные черты лица, как у женщины. Ринопластика? — Ты тут главный? — шмыгает носом он тоже на женский манер. — Услышал, что вы тут обсуждали. Сэм поглядывает на Фродо: тот кашляет в кулак. Такого ему еще, конечно, не говорили. — В определенном круге — вполне, да. А что? — спрашивает он и вспоминает про «Сэма»: — Чего стоишь? Убирай! Не до вечера же тут сидеть. Паренек так спохватывается за швабру, что чуть ведро не опрокидывает. Вот он — авторитет в действии. Сиэль кивает Ариэль: «Пошли» и отводит в сторону. Ариэль ростом с Черного, худой и весь какой-то ломкий, томный. Длинные волосы собраны в хвост. В глазах — знакомый Сиэлю страх. Нет, даже не он — настоящий ужас. — Первый раз сидишь? — кивает юноша. Мужчина отвечает сдавленным полушепотом: — Меня подставили. Где-то Сиэль уже это слышал. Прав был Биг-Бен, когда говорил, что здесь все монахи и святые, претерпевающие на себе чужие муки. Он цитирует фразу толстяка, так как она кажется очень кстати и производит впечатление. — Но я правда по ошибке. — Да-да, — отмахивается Сиэль. — Но слушай, прятаться здесь вечно ты не сможешь. И ты не мог сесть сюда в нормальном виде? Ты со своими волосами — ходячий крик, красная тряпка для быка. Нравится жертву строить? — Я — женщина! Волосы — единственное, что я смогла отвоевать, их хотели состричь, тогда я сказала, что подам в суд, что меня должны перевести в женскую тюрьму. Они не захотели связываться и… — А почему не перевели? — Глупое, нелепое стечение обстоятельств, документы не успели сделать, а с судебным разбирательством все встало. — Ну, здесь на тебя тоже все встанет. Сам… -а себе хуже сделала, — Сиэль пожимает плечами. И как такое возможно? — Ты же пока мужчина, вот и веди себя как мужчина. Как тебя зовут? — Грелль. — Я — Сиэль. — Сиэль, я как тебя увидела, сразу поняла, что тебе можно доверять. Лицо у тебя открытое. — Нет, — резко отрезает юноша. — Здесь никому верить нельзя, особенно открытолицым. — Что же мне делать? Там снаружи столько мужчин, все угрожали… Что же делать? Кто мне поможет? Мне может кто-то помочь? Пожалуйста, я скоро сойду с ума! — Слушай, не буду врать, скажу как есть: ты вряд ли протянешь до утра целой. Тебя опустят в ближайшие пару часов, если повезет, вечером. Ты можешь драться, но с таким видом… Если ты, ну… — Женщина? Сиэль кивает: — Не имеет смысла. Опасно. Да и не потянешь. У Грелля лицо зеленеет. Вот он — цвет страха. Неприятный цвет. Хорошо, что зеленая щетка сломалась. И Сиэль снова ловит себя на защитной реакции — терпеть не может слезы и отчаяние. Слишком все это знакомо. И он не знает почему, но решает помочь потерянному трансвеститу, по ошибке угодившему в гнездо разврата и зла. — Слушай, — говорит он, — я кое-что могу предложить в качестве альтернативы, а там думай сама… *** Биг-Бен, Бард и Черный сидят во внутреннем дворе, за «приватным» столом. Судя по удрученному виду толстяка с Последним Единорогом ничего не вышло; даже челка, уложенная гелем, поникает, хотя, нет-нет, да блеснет в лучах. — Я только хотел подержать его за руку, кто знал, что такой хлипкий! Бард качает головой: — Чуваку руку сломал, но ты прав, у него что-то с костями. — Бабушка говорила, что молоко пить надо, ну, для крепости всего скелета. — Альбиносы все такие, — соглашается Черный. Он курит. — Олени-альбиносы же бывают? Минула кара сия меня… Он выдыхает дым, при сближении, Бэмби уже чувствует терпкий запах. За его спиной, след в след, ступает новенький. Или новенькая? — Представляете, — говорит Сиэль погромче, — шел мыть пол и в ведре нашел русалку. На них оборачиваются, Черный щурит глаза: — Ты же вроде унитазы шел мыть. — Ариэль новой эры, — хмыкает Бард. Русалочка его не заинтересовывает: еще бы, ведь у нее не смуглая кожа, не черные глаза и волосы. Не испаночка одним словом. А вот Биг-Бен внезапно преображается. То ли Грелль и правда запала в душу, то ли выделяется на фоне зэков женственностью. А может они чего-то не знают о программисте? — Присаживайся, — толстяк встает с места сам, правда при этом чуть не переворачивает стол. Черный вовремя убирает ноги, но продолжает делать затяжку. — Можно? Спасибо. — Грелль садится рядом. Она складывает руки на коленях, как леди, волосы распускает по плечам (по совету Бэмби: «Горит сарай — гори и хата»). Черный присвистывает. — Как зовут? — Грелль. — Ариэль будешь, — склабится альфа и представляет остальных. — А почему Ариэль? — Потому что у нас Дисней и своя атмосфера, — усмехается Бард. Биг-Бен морщит нос, фу, как грубо, и обращается к Русалочке: — Потому что длинные красные волосы. Редкость здесь. Голодный? У меня есть «Пикник» и желейные мишки. Сиэль и Черный переглядываются. Мужчина снова затягивается, но молчит. На щеках толстяка проступают малиновые пятна, а руки, в поисках пачки мишек по карманам, дрожат. Это точно их Биг-Бен? Черный предлагает: — Биг, ты бы прогулял даму по двору и объяснил что к чему. Он прав: чем больше осужденных увидит с кем новенькая, тем меньше возникнет проблем в будущем. Вставая из-за стола, толстяк пыхтит и роняет пачку с мишками. Сиэлю они нравятся, с ананасовым вкусом, но Черный давно не угощал: кто-то всех желейных медведей в тюрьме сбарыжил. Теперь хотя бы ясно кто. От внимания Черного тоже не ускользают популярные желейные сласти, но он ничего не шутит по этому поводу, хотя Сиэль видит как шутка буквально сверкает в смеющихся глазах. Позже он поймет, почему — чтобы не сбить Бигу настрой. — Что он творит? Кто так сучек прессует? — негодует Бард. У Черного между бровей пролегает морщинка: — Так он каши не поест. Сиэль не сдерживается и замечает: — Он же просто вежливый и ведет себя как джентльмен. Редкость. Карие глаза бросают на него пристальный взор. — Кому-то не по вкусу мои ухаживания? Поговори мне еще. Биг-Бен и Русалка возвращаются за стол. У Грелля лицо сменило цвет с зеленого на голубоватый и непонятно: то ли уже на улице прохладно, то ли началась новая стадия психических терзаний. С Биг-Беном тоже непонятно, он и на Биг-Бена-то не похож. Дрожит, как большой желейный медведь. Напряжение вокруг компании постепенно рассасывается: нужно окружающим дать время, чтобы привыкнуть — Русалочка уплыла из-под носа. Уплыла верхом на желейном… Сиэль посмеивается над ассоциативными образами, зевая от скуки. Он замечает, как зеленые глаза смотрят на него, и затем предчувствует, что Русалка готова сказать. И правда: — Сиэль, спасибо за то, что принял в свою компанию. Русалкам иногда лучше молчать. — Это не то, что ты подумала… — Ты же ведь главный тут, разве нет? В тишине Сиэлю мерещится мелодия сердечного биения, оно мультяшное: «Ту-дум!» Оно стучит пару раз, пока длится тишина, а затем головы всех присутствующих поворачиваются к нему и раздается бархатный голос Черного: — Бэмби у нас главный, значит, да? Альфа небось? Бард давится соком. У Сиэля сердце в желудок падает: уже не мультяшно, по-настоящему, тяжело. — Это не то, что ты… Недопонимание, вот что, Черный! Клянусь! Там был Сэм, он сказал: «Мистер Фродо, замок башни Саурона не открывается изнутри!» он всерьез играл моего садовника, а Томас в роли Гэндальфа типа поручил нам важную миссию, спасти тюрьму — Средиземье — от Ока Саурона. Вонь жуть, ну я Сэму этому и поручил почистить унитаз, а Ариэль, подслушивающая из кабинки, решила, что я — главный! Грелль кивает: — Как говорит так и было. Черный обводит их лица взглядом, он загадочен и тускл: — Из какого шкафа-Нарнии, вывалились вы, оба? — Из туалетной кабинки на самом деле, — уточняет Сиэль. — У нашего Томаса психологическая ассоциативная защита в образах. Я это понял сегодня. Черный вновь закуривает и глядит на Грелля: — Бэмби у меня и так был слегка поломанным… — С диагнозом КДЗ, — тихо добавляет Бард, а уже Биг-Бен шепотом переводит новенькой: «Означает косячный диснеевский зверек». «Как будто я не здесь и не слышу!» — возмущается Сиэль. Черный продолжает: — Так зачем ты его полностью сломала? Что он несет? — Да это правда, — продолжает Сиэль, — я сейчас все объясню!.. И он объясняет. Рассказывает про то, что говорил Томас, какие скрытые детские травмы он покрывает «Властелином Колец» и, наконец, про миссию уборщика. Биг-Бен настолько впечатлен историей, что делится с Бэмби тремя мишками, правда, одного медведя тут же конфискует Черный: «За моральный ущерб». Ну уж нет! Прежде, чем пропали и остальные медведи, юноша хватает их и засовывает в рот. Вот оно — блаженство! Довольно жуя желе, тающее во рту, он думает: «Пусть. Пусть думают и говорят, что хотят, — у меня ассоциативная защита, у меня желе и у меня, в конце концов, Артур и крепкая, как орешек, психика!» Он, конечно, не подозревает, что на сторожевой вышке стоит Томас. Попивая крепкий кофе он ведет наблюдения за заключенными во дворе. Иногда он прикладывается к окулярам бинокля и хмурится. Он думает, глядя на Сиэля Фантомхайва, на номера триста первого: «Вот и подошло к концу приключение Фродо и Сэма [Сэм на самом деле незаметен в темном углу двора, где забились все опущенные], Всевидящее Око Саурона повержено, и Средиземье может вздохнуть свободно. Буквально — свободно. Что же делает наш маленький хоббит? Конечно же…» — Жует, как хомяк, вы только посмотрите на него… Как хомяк…