Тюрьма «Алиент-Крик»

Обильные осадки выпали на Алиент-Крик за сутки. Такого ливня давно не было, и прогулки отменили до следующего утра. А уже после обеда, — значит, после первой вылазки на свежий воздух — весть разнеслась по всей тюрьме. Находка, которая взбудоражила многих. Ею оказались, как ни странно, дождевые черви. Они вырвались на поверхность почвы, преодолели тюремное ограждение и теперь ползали повсеместно во дворе Алиент-Крика. Кроваво-бурые полосочки — как единственные гости до субботы, в которую проходят визиты. Бэмби узнает, что именно означает весть, когда выходит со всеми наружу. Солнце то и дело скрывается за тучами, дует ветер. Часть заключенных рыскает по еще влажной земле: одни что-то бурно обсуждают между собой, другие в буквальном смысле меряются дождевыми червями, которых подбирают. — У моего хвост не такой сочный, как у твоего. Может это другой вид? — Задрот какой-то. Только погляди на него: ни кожи ни рожи! Бэмби чуть не наступает на червя, о чем ему сообщают, тыкая крючковатым пальцем в щиколотку: «Осторожнее, чуть призера не сплющил!» — Что происходит? — Бэмби оборачивается к остальным. Грелль ежится от холода, попутно прилизывая волосы. Его так и не смогли уговорить их состричь. — Ради твоей же безопасности, — убеждал Биг-Бен, так как понимал, что не может быть все время рядом, да и их отношения, в виду нерешительности толстяка, застыли в неопределенности. Он боялся навредить Греллю, точно тот — и правда хрупкая женщина в теле высокого тощего мужчины.  — Волосы — это мое лицо, а мое лицо — это весь я. Как вы не можете понять? Это единственное, что осталось от меня самого! — снова и снова повторял транссексуал. Сиэль лишился всего себя ради спасения хотя бы существования, а этот: «Смешно слушать. И если бы не я…». Черный непременно заставил бы упрямца передумать, но вмешался Биг-Бен. Разговор происходил в их камере, без Грелля. — Черный, человека можно понять.Что может быть хуже, чем потеря собственного «я»? Даже не представляю! Пусть играется. Это ошибка, которая заложена природой. Он не виноват. — Это не ошибка природы, а недостаток серого вещества, и единственная причина, по которой я этого клоуна еще не трогаю — твой выбор. Но выбрал — бери. Не возьмешь, Биг, я решу все за тебя. Бэмби предполагает, что все это — трюк Черного в попытке придать толстяку мужественности и смелости, но не уверен. Во всяком случае, Черный мирится с присутствием Грелля в их компании. Пока что. — Тюрьма за ночь превратилась в психушку? — предполагает Ариэль. Красные волосы развеваются на ветру, как обрывки флага. «Интересно, как быстро краска смоется?» — ленно думает Сиэль. На этот раз он впечатывает какого-то червя подошвой в бетон. Хрупкая хлипкость мерзка. Она повсюду. Тонкая и толстая. Разбросана от тренажеров до сторожевой вышки. — Червячный клуб, — отзывается Бард. — После нашествия червей, через день-два проводятся бега. — Какая гадость! — морщится Ариэль, а Сиэль спрашивает: — И ставки есть? — А зачем еще-то нужны бега? — усмехается Бард. — И вы участвуете? — Ну мы еще червей не копали! *** Претендента Бэмби и Ариэль находят у сетки, как и все, но только в самом дальнем углу. Как-то само собой масса зэков, не сговариваясь, определила, что лучшие дождевые черви исключительно у середины сетки. Там теперь разгуливают все, кому ни лень: «Постой на шухере, выберу червя!» Вертухаям, конечно, ни к чему знать ни о новых находках, ни об увлечении, захватившем тюрьму. Из-за конкурентов Бэмби решает искать там, где червей еще никто не смотрел. Сначала он думал обыскать центр двора, руководствуясь логикой — доползти по асфальту так далеко могли только выносливые особи — но быстро отказался от идеи. В центре сплошь растоптыши и обессиленные. Искать стоит тех, кто только в начале пути. Но вскоре оказывается, что Грелль и Бэмби не единственные, кто додумался отхватить от куска пирога с краю. — Мне нравится твой образ мышления: в стае леммингов, стремящихся к обрыву, я — не лемминг, но улитка, кочующая вдоль обрыва. Трупы леммингов всплывут после дождей, а я все буду ползти и ползти вдоль обрыва. В никуда. Маленькая улиточка. Ну сколько еще странных реплик у Лау в запасе?! — Место занято, если ты за червем, — бурчит юноша и прикладывает своего червя к червю Грелля: «Недостаточно длинный, бросай, тащи другого». — «Угу», — Грелль и дотронуться-то до них не может, все делает Сиэль — его личная брезгливость давно куда-то испарилась. — Я не червячный фермер, всего лишь скромно принимаю ставки. И всего-то пришел за именем. — Именем? — У всех участников забега есть кличка. «Забега» — это он, конечно, громко про дождевых червей-то. Сиэль долго не думает. В голове всплывает только одно имя, вызывающее приятные ассоциации, они связаны с надеждой и устремлением вперед и прочая-прочая. — Лазутчик. Лау улыбается: — Был червем, а стал призером. Получи свой кубок, бурая лента. Что ж, удачи. Сиэль смотрит тощей фигуре вслед: «Наркоман чертов», в этот момент его мизинец, работающий как антенна, и ищущий на земле, натыкается на ледяную и маленькую влажность. Она холодит подушечку пальца и дрожит. Экземпляр сразу привлекает внимание и даже чем-то выделяется на фоне сородичей. Крупный, длиной в «Сникерс», но: — Какой-то тормоз, — замечает Бэмби. Разумеется, он учитывает, что это червь, а не гепард. — Пощекочи за пятку. Кстати, а где у них начало и конец? — спрашивает Грелль. Бэмби удалось уговорить его присоединиться к поиску претендента только потому, что новичку неловко находиться в компании Черного и остальных. Разумеется, Сиэль понимает: лучше заниматься идиотизмом, чем сидеть с Черным. К тому же гонка должна отвлечь Фантомхайва и пополнить запасы съестного в случае успеха. А в успехе Сиэль не сомневается. Если предмет хорошенько проанализировать и немного изучить, сравнить имеющиеся данные… Успех не заставит себя ждать. Во всяком случае, по такому принципу они жили с Габриэлем. — Видишь, поясок? Самая короткая от него часть — конец, а на другой — рот. — О-о, а ты разбираешься в червячках. Люблю умных мужчин. Зеленые глаза странно вспыхивают. Как и Сиэль: — Эй, даже не шути так. — Боишься, услышит? Ладно, извини, пытаюсь, приподнять настроение. Сам уже не понимаю, что говорю. Переливчатая кожа червя красновато-бурая. Сиэль предполагает, чем ярче окрас — тем более жизнеспособная особь. Правило альбиносов и брюнетов. Сиэль переводит взгляд на Черного: да, определенно, чем больше в организме красящих веществ, тем более особь активна. В этом может быть правда. «Перед нами брюнет брюнетный, дамы и господа. Альфа». Черный ловит взгляд Бэмби, поэтому приходится опустить взор обратно к находке. — Бэмби со своими кольчатыми совсем рехнулся, — бурчит Бард. Он сидит за столом. Черный возвращается к журналу. — Пусть занимается. Энтомология — хорошо напрягает мозги. — Когда-нибудь я введу в ваши науки новшество. Испаночкология. Как вам, а? — У истинной леди кожа не смуглая, а белоснежная, не знающая солнца, — делится толстяк. Он то и дело косится в сторону, где Бэмби и Ариэль нашли нечто и теперь сидят перед ним на корточках, увлеченно перешептываясь. Как будто препарируют невидимого карликового пришельца. Вот Бэмби тыкает в это нечто краем пластикового стакана, который носит с собой повсюду, и Грелль кривится, при этом держа рот приоткрытым. Вид мужчины на корточках немного смущает неблаговидностью, впрочем, Биг-Бен закрывает на это глаза — ведь в волчьей стае по-волчьи выть, у жертвы просто нет выбора. К тому же кожа у Ариэль как будто светится изнутри. Это вам не мучача мексиканская, о которой Оборотень Бард рассуждает чересчур часто. Биг вдруг чувствует необходимость защитить нечто, — нет, не препарируемого пришельца — а нечто… Чего и словами не выразить. В горле пересыхает. Луна, лунный свет. Переливчатые полосочки — блики на очках. В очках истины нет — они скрывают подлинную красоту Туманного Альбиона. Яд нежной змеи, он зелен… Зелен как… что? Малахит? Пошло. Почему-то с цветом возникают трудности. Перед взором возникает бабушка Зинаида Аркадьевна, у нее зеленый кухонный передник и малахитовый камень в гребне, которым она закалывает массивы волос: «Внучек хочет пшенной кашки?» Надо было тренироваться сочинять. В любом случае Биг-Бен чувствует, что пора, муза вот-вот дернет за веревочку и зазвонит в колокола: «Яд нежной змеи, он зелен как…» раскатываются звуки. Задумчивый и сумрачный взгляд Черного отвлекает Биг-Бена, тот просительно шепчет: «Верно же, Черный?», но альфа возвращается к журналу. Он медленно перелистывает страницу, мелькают австралийские кактусы на фоне песчаных каньонов и человеческий рот: «Кактусы и зубы — что общего? Стоматология XXI век». Бэмби вырастает у стола. В руке он по-прежнему сжимает стаканчик, на этот раз напоминая бездомного: куда-то делся труп невидимого пришельца, возможно, перекочевал в пластиковую посуду. Края у нее рваные, как будто погрызенные изнутри, на боку грязная клякса, при должном воображении напоминает медузу «старбакса». — Ребят, нужна особая почва, да пожирнее. Черный отвлекается от статьи и глядит поверх журнала. Что-то, наконец, смогло отвлечь его от проблем современной стоматологии. Поскольку он ничего не говорит, Бэмби находит в этом знак продолжать. — Я подсмотрел за другими: кормят своих претендентов («Претендентов», — очень тихо повторяет Черный, точно смакуя) чем попало, чуть ли не бетоном. Если достать Лазутчику питательную землю, у него будет больше энергии, а значит, мы выиграем, — заканчивает Сиэль и зачем-то, подумав, добавляет: — Как пить дать. Сложно сказать, о чем думает Черный, наблюдая синеву, полную энтузиазма. Возможно, снова повторяет про себя зацепившее слово. Претенденты. Дождевые черви — претенденты… Пре-тен-ден-ты. — Ы, — Биг-Бен потягивается, присвистывает и предлагает сыграть в баскетбол. Ариэль делает вид, что занят ногтями, а, возможно, под них и правда что-то попало, когда искали Лазутчика. Бард ничего не делает. Ну, а Черный внезапно заявляет: — Нашему претенденту, которого, к слову, зовут Лазутчик, нужна земля. Все услышали? — Где-то должен быть клочок хорошей земли, — продолжает Сиэль с большей осторожностью и уверенностью. — Думал, вы подскажете… «Направление», — хотел добавить, но не стал. Потому что и правда могли подсказать. — Ну да, мы же каждый день тут землю изучаем. В пробирках, — усмехается Бард. Забеги червей ему не пришлись по вкусу. Так же как и Ариэль с лунной кожей. Возможно, единственная в мире вещь, которая Барда порадует, — находится исключительно в Испании. Танцует танго и жует оливки. Черный перелистывает страницу — продолжение статьи о кактусах и зубах. — Помогите ему, — говорит он, — Биг берет пробу на спортивной площадке, Ариэль, ступай… к южной стене, Бард — к востоку. У курилки можете еще посмотреть. Ищите и обрящете. — Копать еду? Червю? — уточняет Бард. Если бы он присмотрелся, то заметил веселые блики, затесавшиеся в карих глазах. Но они очень хорошо замаскировались. — Это будет наша общая победа на соревнованиях, — не то успокаивает, не то воодушевляет Бэмби, но стаканчик с Лазутчиком, на всякий случай, прижимает поближе к груди. — А чего ты хотел? Лошадиные скачки? Биг вздыхает: — Бэмби прав, что имеем, тому и рады. А я не прочь посмотреть на гонку червей. Если только не усну в процессе их безудержного передвижения. Ариэль смеется, и Биг-Бен, поглядывая на его зубы, ощущает: муза крепко-накрепко сжала веревку. «Жемчужинки рта, лоно ароматного пятна, естественность твоя вскружила мои колокола. Звон в них звенит. Ну что за чехарда?! Звенит звеня звон в звонарях… О, жемчужины рта! Звезды мясного естества!..» — Ты серьезно? — Бард не сдерживается. Он даже опускает кулак на столешницу, но Черный и бровью не ведет. Тогда остается только выдохнуть: — Да и ладно, все равно делать нечего!.. И все вдруг ищут, чтобы… обрести. Обладатель жемчужин мясного естества скребет черствую твердь камнем, который нашел под скамьей: «Чем я не занимался, так не искал еду червям. Можно ли это назвать концом конца или началом конца?» На него смотрит Вайлет, курящий на углу. Смотрит пристально, не мигая. Он напоминает мудрую темную обезьяну, познавшую тайну бытия. — Ищешь тоже звездную пыль ты? — Чего? — Ариэль поднимается на ноги, в ладошке горстка земли, твердые частицы грубые, напоминают время, когда приходилось вручную мыть посуду, горы гор посуды, и выгребать из слива отходы. От этих отходов хочется избавиться. Тошнит. Он вообще не должен быть здесь, ах, сколько грязи… Почему-то от вида Вайлета хочется расплакаться, он как будто уличил его в самом постыдном, что Сатклифф совершал в жизни. И это, разумеется, если не брать в расчет убийство человека. — Ну, по легенде сюда падал метеорит, до того, как возвели эту богадельню, — поясняет темнокожий. — Некоторые находят странные штуки, типа частички. Я объясняю дебилам, что это всего-то крошки кремния, но… Иногда думаю, а зачем говорю-то я это? Типа поступаю неправильно в месте, где нужна вера. Сечешь? Хотя бы капля чертовой веры!.. Вот как-то так. Хочешь верить — верь. Греллю все чаще кажется, что он давно потерял ориентиры и уже никогда не сможет найти обратно: зацепился за червя вот, а теперь метеорит и… Надо выжить. А чем он занимается? А он уверен? Вот прямо теперь его действия имеют отношение к выживанию? Он даже не уверен в том, мужчина он или женщина. Но стоит вспомнить, кем являются те парни за столом. Особенно Черный. Возможно, если он скажет рыть землю зубами, то и придется. — Я думаю… Что ж, буду знать. Звездная пыль. Как… мило. И Грелль приносит Бэмби добычу. Потрепанный стакан с червем занимает почетное место в центре общего стола, юноша глаз не сводит с питомца: как он там, достаточно ли влажно? Солнечный скудный луч не доставляет дискомфорта? — Говорят, что в здешней земле частицы метеорита могут быть, который падал прямо сюда, когда-то там, — это Ариэль заявляет не без гордости. Глупо, но ему вдруг становится чуть-чуть легче, как будто он только что сделал полезное дело — помыл посуду, например, почистил слив… А заодно и душу. А всего-то червю земельки наскреб. — Станет суперчервем? — хмыкает Бэмби. Он бросает землю в стаканчик, наблюдая влажное движение. Частицы земли — или метеорита — дрожат. Греллю хватает одного взгляда, чтобы скривиться: «Гадость!» и отойти. Он садится за стол, поправляя длинные волосы: — Мутант Алиент-Крика и его чокнутый хозяин, скажут в заголовках газет! — у него даже настроение поднялось. — Надеюсь, мы прославимся прежде, чем эта хреновина всех нас сожрет. Всосет, как гигантский насос. Не всегда я мечтал о такой участи. А вот Бэмби вдруг безудержно хочется сказать дерзкую фантазию, и он понимает, почему: потому что рядом Черный и он обязательно услышит, а это создаст определенное мнение о Бэмби. — Сожрет? Он скорее, как безобидный, гигантский и ручной фаллос. Всего-то. Бэмби не боится этого слова. Фаллос. Он его приручает, как дождевого червя. К тому же, пусть Черный знает, какого мнения Сиэль о его пенисе. Червяк из стаканчика. — Рот прополощи и впредь следи за выражениями, которые тебе не к лицу, — отзывается Черный. Говорит он тихо, так как знает, что его услышат в любом случае. Впрочем, как всегда. — Единственный фаллос, который должен занимать твою буйную головку и рот, весьма не приручен тобой. Кстати, в виду твоей совершенной неопытности. Вы поглядите-ка высоким штилем заговорил в ответ на всякие непристойности. Ариэль вновь — не без удивления — обнаруживает под ногтями невидимую грязь, а Бэмби находит силы бросить в Черного многозначительный взгляд. Он не знает, чем парировать, поэтому тело обдает волной холодного пота. Липкий, вязкий стыд. Просто липкий пот. К первому уже следовало привыкнуть, но, кажется, это невозможно. Самое отвратительное: мужчина прекрасно видит тщетную попытку ответить с достоинством и посмеивается: — Не морщи лоб, на такое нет ответки, ты под низом. Сглатывай. «Ублюдок». Ублюдок растягивает губы, и без того длинные, в широкую улыбку-оскал: «Какое игривое у меня сегодня настроение», и продолжает читать. Бэмби сглатывает, а затем смотрит на червя. Убить? Размозжить о стол дном стаканчика? Порубить пластиковым краем на кусочки и оставить медленно тухнуть да разлагаться на солнце?.. «Так ублюдок заставит убирать. Это же его стол». Возвращаются, одновременно, Биг-Бен и Бард. В руках улов. — Папа учил меня собирать червей на наживку, но чтобы — землю для червей… что за чертовщина. Надеюсь, он обожрется. Биг-Бен насобирал пальцами по щепотке: нашел в трещинах бетона, достаточно широких, чтобы пропустить пухлые конечности. — Так я еще и одуванчик откопал. Малыш пробился головкой через асфальт. Сквозь тернии к звездам, как говорится. — Осторожнее со словами, у Бэмби травмирующие ассоциации, — подмечает Черный и игнорирует чужой взгляд исподлобья. Грелль неловко принимает цветок и нюхает. Одуванчик чахоточный, но — заставляет улыбнуться. Кто знает, какие при этом строчки эхом переливаются в колоколах? Сиэль склоняет голову над стаканом: Лазутчик делает пробу накиданной сверху земли. Впрочем, по червю сложно что-либо определить: тихо пульсируют многочисленные членики и только. Он ест? Он движется? Спит? Но у Сиэля скверное настроение, поэтому он уверен: — Нет, ему не нравится. — Вы, блядь, издеваетесь? Я землю ковырял! — В свете заходящих лучей заточенные клыки Барда влажно мерцают. И правда похож на оборотня: взлохмаченного и несогласного со стаей. Биг-Бен внезапно читает вслух: — Мерцают бивни: бивни-клыки. Клыки моржа. Бивни оборотня. Не надо, не стоит, меня поправлять! В этот день все не строго-настрого. Рыбья наживка — становится тем, кому добываем улов. Местный божок без имени, горстки земли, о, просим съешь!.. Рыбья наживка — становится тем, кому добываем улов… Ну, а мы… становимся кем?.. Бард фыркает: — Я бы добавил «братья», но не буду. Потому что настоящие братья не заставляют делать то, что заставляете делать вы! — он взлохмачивает волосы на затылке, скрещивает руки на груди и курит. Во всех движениях проскальзывает легкая нервозность. — И чем тебе так дождевой червячок насолил? — хмыкает Сиэль. Грелль аплодирует: — У меня были похожие мысли, когда орудовал камнем, как лопатой. Кем мы стали?.. — Неандертальцами! — парирует Бард. Сначала Черный закрывает журнал, затем берет стаканчик с Лазутчиком, и у Сиэля екает сердце: как глупо, это всего лишь червяк. Но и злоба куда-то испарилась. Мужчина закуривает и смотрит на пульсирующую кишку. Он ничего не говорит, не про стихи Биг-Бена, не про недовольство Барда. Кажется, ему вообще все равно. Струйка дыма попадает в стаканчик и ползет к бурой ленте, с которой Сиэль носится, как заводчик с породистой собакой: возлагание больших надежд. Ради чего? Чем бы Сиэль не дорожил — Черному ничего не стоит это устранить. Ненавязчиво. Как выпустить струйку сигаретного дыма. Именно поэтому на дне стакана копошится уже не червь; Бэмби тянет руку, и Черный разрешает забрать однодневное сокровище. Кажется, или мужчина безмолвно смеется? В конце дня, ребята все же смиряются с новой забавой. Видимо сказались совместные усилия, которые пришлось приложить: претендент на победу в гонках все-таки общий. — Ну наконец-то, жрет падла, — хмыкает Бард, глазея в стакан. — Да он ничего так кольчатый, а, ребят? Еще себя проявит! Хорошенько взрыхлит всем почву, да? Биг-Бен кивает: — Только тощеват. Дальнюю дистанцию не возьмет. — Так пожрет и нормально. Оо! — Что? — Покакал. Сочинишь по этому поводу стих? Биг-Бен отмахивается. *** Червивые бега начинаются на следующий день до обеда и планируются до пяти. — А что, раньше не может решиться? — удивляется Грелль. — Если только позже, — отвечает Тодд. Он давний член клуба Червятников и, по лицу видно, опытный. — За всю историю забегов, видел только одного червя, взявшего финиш за два часа. Как же его… — Черепашка, — подсказывает кто-то, тоже из Червячников. — Он принадлежал Блонди. Но тот уже давно не участвует. «Еще бы, ему не до этого, наверное», — думает Сиэль и вспоминает, что давно не видел Блонди на прогулке. Ему бы пошло на пользу покопать червей на свежем воздухе. Сам Сиэль всю ночь следил за Лазутчиком: уровень влажности в стакане и предупреждение побега. Но спуститься к стакану довелось несколько раз, после чего Черный проснулся: — Еще раз спустишься… — Я лежу. Биг-Бен хихикнул: — Бэмби, не переживай, если твой червяк побежит, мы услышим топот. — Не смешно, Биг, он может перевернуть стакан и выползти. — Мамочки. Мне страшно! — Вы можете закрыть рот, оба. Ради бога. — К слову, мне всегда было интересно, почему ущемляют права атеистов? Или сатанистов? Может, не хочу я ради бога. А вот ради… — Биг. — Молчу. Но только ради тебя, Черный! Только ради тебя… — Бен. — Все-все. Начиная с завтрака Лау со своими помощниками без устали принимает ставки: шоколадки, снеки, сигареты, поштучно и пачками. Список участников оглашен без имен владельцев, а именно дождевые черви: Солярис, Капитан Лазутчик, Флеш, Лошадь, Борзая, Крючок и Гандон Прочный. Победитель определяется в пять часов. При не достижении финишной прямой победителем становится самый далеко отползший — а вот тут внимание! — на полосе забега. То есть, участник не должен сойти с дистанции. Можно вмешаться палочкой, возвращая ползущего на полосу, но без подталкиваний вперед, и за малейшее нарушение — дисквалификация. Гонка начинается после завтрака, у тренажеров. Поскольку собираться большой группой нельзя, подходят по несколько человек, по очереди. Одни зрители сменяют другие, только черви остаются одни и те же. — Безудержный забег объявляю открытым, — хрипит карлик Тодд. Его претендента нет в забеге, но сам он является давним членом клуба, поэтому и ведет гонку. Дистанции червей разделили разрезанными полосками от пачки крекеров. На некоторых еще мелькают частички пищи. Объявлен старт и… По началу вроде бы ничего не происходит. Черви занимаются своим существованием, а заключенные — своим. Но вскоре последние подают первые голоса. — Оторви задницу от земли и беги вперед, Лошадь. Ну же! Жми! — Гандон, не подведи! — Как символично, — замечает кто-то. У червя с кличкой супергероя особенно чокнутые болельщики: грязь на лице в виде молнии и синхронная подпитка созвучием голосов. — Флеш! Флеш! Флеш! Бэмби нет дела до чужих червей, он следит за своим. Оказывается, бега могут быть крайне медитативны. Настолько сконцентрирован, что не сразу ощущает дыхание в ухо: — Бедняга червячок так старается ради своего хозяина… да, между вами двумя чувствуется связь. Черный. Он стоит сзади, вернее, нависает. Сиэль шепчет: — Когда выиграю, восемьдесят процентов наживы — моя: десять Лау, десять ребятам за то, что помогали. — Я бы оспорил добычу, но ты не выиграешь. — Увидишь. — Птицы. — Что? — Посмотри на крыши. И правда, дьявол, Сиэль даже не подумал о них. Почему именно сегодня так много птиц? Ах да, всех червей, которые еще не спрятались, они пожрали вчера. Низкий голос продолжает: — Все уйдут на обед и ваших червей растаскают. — Раньше же не растаскивали. — Кто тебе сказал? Никто. Никто не сказал. Сиэль садится на корточки, подальше от голоса. Вдруг становится важным подать свой собственный: — Лазутчик, дави на газ! Борись! Внутри теплеет от того, что другие подхватывают: — Лазутчик, мы тебя любим! — Ариэль. Бард кривится: «Говори за себя! Хотя… Давай, боец! Порви их всех! Жопу в руки — или что там у тебя, не разобрать — и дерзай!» — Солярис отстает, — вещает Тодд. — Но что это, кто бы мог подумать? На целый миллиметр забирает первенство Борзая! Я слышал, как кораблик кликанешь, так он и потонет. Кто знает, может у Борзой самая удачная кликуха? Хозяин Борзой сжимает кулаки. Это же делает и Сиэль, глядя на своего воспитанника: «Работай щетинками, усерднее работай щетинками!» давно он не ощущал такой щекотки внутри. Как будто щетинки выросли у внутренних органов и трутся друг о друга… Черви обгоняют друг друга с попеременным — и незначительным — успехом. Если Лошадь взяла хороший старт, то уже через полчаса его было не отогнать от полосы забега. Флеш шел третьим, Гандон Прочный четвертым, Лазутчик пятым, Крючок — самый короткий и кривой — шестым. Солярис — вторым и лидировал — Борзая. Это могло длиться вечно, но внезапный крик Томаса прерывает гонку: вернее, черви продолжили заниматься своими грязными делами, а вот заключенным пришлось обратить внимание на помеху. Иначе помеха — обратит внимание на них. — Время прогулок окончено. Руки в ножки и топ-топ-топ в столовую. Ложечки в ручки и ам-ам-ам за папу и бабу. Бабу в смысле бабушку. Баб-то вам еще не скоро видеть! Томас крайне доволен собственной шуткой. Тише, ребят, тише. — Правило клуба Червячников… — шепчет Вайлет. — Не говорить о клубе Червячников, — кивает Тодд, и все синхронно встают и идут в столовую. — Червятники такие шумные, — делится Биг-Бен, уплетая картофельное пюре. В последнее время он старается есть аккуратнее. — Они правда думают, Томас и прочие не в курсе их «тайн»? — Не знаю, — отзывается Бард, — сейчас я хочу знать одно — придет наш пацан первым или нет. — Он такой медленный, — кивает Грелль. — Надо было его на голодном пайке держать, а мы: «Почва, почва! Удобрения!» У Бэмби нет аппетита. И дело не в сомнениях, разумеется, и не в гонке. Нечто, чему и слов нет. Свинцовый комок застревает в горле, когда юноша догадывается: у происходящего вкус всей жизни Сиэля Фантомхайва. Пальцы Черного ощутимо проводят по позвонкам на спине, Сиэль сидит, сгорбившись. — Ешь. И выпрямись. В четыре часа заключенных снова выводят на прогулку. За время ожидания уже множество раз повторена кличка предполагаемого победителя: Борзая. Но: — Очень может быть, что и — Солярис. — Если не свернули или не сжарились на солнце! Солнце и правда стало сильным уже к часу. А еще и птицы… они парят в небе. Заключенный с татуировкой автомобиля первым оказывается у дорожек: — Моя Лошадь! — Что, угнали? Но угнали и остальных червей. Части некоторых — сваленные в пыли и грязи — растасканы по двору. Дорожки чисты и уже не определить кто первый и кто последний. Сиэль садится на корточки и, как остальные, ищет следы воспитанника. Возникает чувство дежавю. Такое уже случалось в его жизни, он уже терял Лазутчика однажды. Стоит признать, что бедного капитана постоянно рвут на части. В буквальном смысле. — Лау все равно наживется. — Черный стоит рядом и держит руки в карманах. Ветер приподнимает тяжелые длинные пряди. В отличие от волос Грелля, они не напоминают флаг. Скорее перья вороны или… Щупальца осьминога. — Я постоянно теряю Лазутчика, — усмехается Сиэль. — А ведь он для меня как… — Не переживай, — мужчина делает шаг вперед и нагибается, миндалевидные глаза снисходительны. — Решу я твою деликатную проблему. — Его голос втекает в ухо как патока: — Отныне называю свой член Лазутчиком. Только это секрет. Береги его, люби его. Сиэль отодвигается, чтобы посмотреть в его лицо: — Ты не можешь… Нет, Черный, пожалуйста, Лазутчик — персональный архетип! Символ из детства, он стержнем проходит… — Стержнем, да, — кивает мужчина, и его глаза ласково улыбаются, — проходит, верно. Глубоко. Как там… Лазутчик и Дальние берега? И он уходит, на этот раз забрав не только чужие имя и достоинство, но теперь еще и важный символ. Символ чего-то давно утраченного и светлого… Он как космический корабль — капитан на борту — бороздил просторы старой памяти. И черная сущность корабля… Стоит Сиэлю зацепиться хоть за что-то, как оно исчезает. Его честь в нормальной жизни, честь — в самой тюрьме… в сюрреалистичном анекдотическом сне. Что ж, мама, папа, имя Сиэль может не самое удачное для малыша в большом забеге. Как и Лазутчик. Просто с таким не выиграть. А вот Борзая… или Габриэль… вот это сильные имена. Да и пошло все к черту! Сиэль запрокидывает голову наверх и встречается взглядом с Томасом. Охранник нависает над ним буквой «г». — Так-так, червей ловим? Пошли, за мной. — Но я ничего не сделал. Даже если и червей искал, это не запрещено. — Да, господи, просто заткнись и иди. Томас подводит триста первого заключенного к стене сторожевой вышке и кивает в пучок сушеной травы. — Узнаешь? Сиэлю приходится напрячься, чтобы понять что к чему. Под травой земля еще влажная в тени. Красно-бурая кожа и знакомая «родинка» на пояске. — Мой дождевой червь. — Мы с Эдвардом это… поставили на него. Вообще-то твоя кишка пришла первая. Таким образом, я поднял тридцать баксов. Бери его и выпускай на волю. Заслужил. Типа ветеран. Забавно, что для Томаса — граница колючей проволоки означает тюрьму для всего сущего. Включая дождевого червя. Но куда больше Сиэля интересует другое: — Значит, я… значит, что выиграл? — Но другим-то ты этого не докажешь. Сиэль разворачивается и бредет в сторону общего стола, он медленно перебирает ногами. На фоне Лау небезуспешно доказывает наличие останков Гандона Прочного и Соляриса на своих дорожках: «Установить победителя возможно!» и никто не докажет, что один из китайцев подсунул желеобразные комочки, сваленные в пыли. Кто на что поставил… — Какая глупость! — посмеивается настоящий победитель, — хочешь верить — верь. Все, что остается: глупости, одни сплошные глупости. Он не замечает и не слышит Вайлета, который обращается к нему: «Эй, где ты это слышал? Это моя фраза!» Сиэль легко опускается за стол рядом с Черным. Капитан Лазутчик — жив и покоряет рыхлый космос Алиент-Крик. Его глупый символ детских грез, частички чего-то настоящего в братьях-близнецах — жив! — К слову, я победил, — шепчет юноша мужчине, дыхание алчно, порывисто и ликующе царапает ухо. Сиэль просто не может не озвучить новость: — Томас подтвердил, только вот никто не узнает, кроме нас. И, да, Лазутчик жив. Ну, мой персональный символ. Теперь Черному придется поискать другое имя для своего дружка. Сиэль сочувствует? О, почти! Прикрывая веки и подставляя лицо солнцу, он воображает: червь с тупой упрямостью пробирается вперед; прожирая дорогу, он преодолевает границу тюрьмы — черное лоно бездны, пустой заполненный парадоксами и анекдотами мешок — и выходит на… очередную… беговую дорожку? Сиэль не успевает определиться с ощущениями, так как голос Черного все той же патокой вливается в ухо, и почему Сиэль решил, что ответа не последует? — Значит, что в твоей жизни будет два Лазутчика. Только и всего.