Тюрьма «Алиент-Крик»

В кабинете психолога пахнет цветами. Повсюду стоят горшки с герберами и бегонией, которые новый сотрудник Алиент-Крика перетащил, кажется, первым делом при въезде. Когда Сиэль заходит, мистер Ландерс сидит за компьютерным столом и усердно оттирает клавиатуру спиртовыми салфетками. Они валяются повсюду, скомканные, с серым налетом. — Не люблю, когда рабочее место оставляют после себя грязным, — как будто оправдываются и сетуют одновременно. Сиэль делает вид, что не слышит: слова звучат как издевка, ведь испачканная клавиатура — куда лучше, чем грязный ты. — Звали? — Фантомхайв. Садись, — пухлая рука указывает на стул. — Первым делом, я зову всех, кто состоит в группе и провожу с ними индивидуальную беседу. Сиэль замечает на столе снимок в фоторамке: высокий, стройный мужчина в голубой футболке на фоне Китайской Великой стены. Мистер Ландерс ловит взгляд: — Тогда я был в куда лучшей форме, а? Сиэль откидывается на спинку стула, ему-то какое дело. Мистер Ландерс смахивает все салфетки в мусорное ведро, затем устраивается удобнее. — Сиэль, тебя кто-то притесняет здесь? — А я похож на чепушилу, которого притесняют? — Ты мне скажи. — Но я у вас спросил первый. — Справедливо. Я думаю, что нет, ты не похож на… чепушилу, которого притесняют. Скорее ты похож на человека, которому есть, что мне рассказать о жизни тут. Так как поживаешь, Сиэль? — Лучше вас, док. Отдышкой не страдаю. «А к геморрою можно привыкнуть, да?» — ерничает Габи. — «Заткнись». — Ну, оптимизм еще никому не вредил, — соглашается мистер Ландерс. Сиэль приподнимает брови домиком: — А с чего вы взяли, что это не факт? — Он смеется глазами и скрещивает руки на груди. Одной ногой он приподнимает себя со стулом: вверх-вниз и обратно. Мистер Ландерс подмечает эти движения и чему-то загадочно улыбается: — Я читал твое дело. — А могли бы потратить время на какой-нибудь увлекательный детектив. Или на порнушку. Порнушка сжигает калории, слышали? — Ты из благополучной семьи. Хорошее образование. Так что же пошло не так? — Даже не знаю… весь в гипотезах. Эш перестает улыбаться. — И как ты справляешься с ситуацией? — В любой ситуации, главное, это правильная техника дыхания, мистер Ландерс. — Так, когда вы боитесь, стоит сохранять дыхание, чтобы не выказать страх и не быть битым. Когда же вас полощут ногами, главное, разумеется, — это сохранять дыхание. Ну, а когда вас уже трахают в задницу, остается лишь дышать животом, чтобы в прямой кишке не жгло. — В этом весь секрет «успеха». Мистер Ландерс кивает. — Я запомню. — В свои первые дни, мистер Ландерс, я искренне считал, что мне нужна помощь. Но сейчас я уверен, что помочь вы мне ничем не можете. — Я? Но, Сиэль, психолог не помогает лично сам. Себе помогать будешь лично ты. Моя задача только поддержать, не более того. Ты думаешь, это плохо, Сиэль? В сложившихся обстоятельствах? Более того, я думаю, Сиэль, ты не такой, каким хочешь показаться. Ты… как бы это сказать… Не подходишь этому месту. Я вижу противоречия. Я же прав? Скажи мне, что я прав, дай мне знак, и мы будем работать. Я хочу тебе помочь. Я хочу тебя поддержать. За этим я здесь. Сначала хочется ответить что-то резкое, чтобы человек перед ним сошел лицом и, как говорит Бард, очепушился. Но мистер Ландерс прав, Сиэлю это не поможет. Фантомхайв долго думает, — а мистер Ландерс ждет — прежде, чем ответить. — Ладно. Хуже быть не должно. Давайте я буду высказываться вам, изливать мысли, что-то вроде «я пришел в церковь, господи, и мне стало лучше». Идет? И шестерить, докладывать, быть вашими ушами я не буду. — Мне достаточно того, чтобы ты говорил о себе, что чувствуешь, — улыбнулся мистер Ландерс. От его висков к щекам текли капли пота. Мистер Ландерс потеет, как свинья в пустыне и явно нездоров. Но Сиэлю нет до этого дела, разве нет? Он прекращает приподнимать стул ногой и садится ровно. — Есть одна вещь, которую я хочу рассказать. — Слушаю. — Я защищаю свою психику образами. Получается как-то само собой: ассоциации всплывают в голове, получается, что я приукрашиваю происходящее декорациями. Понимаете? Кажется, мистер Ландерс не понимает. Но мужчина согласно кивает: — Продолжай. Можешь привести пример, как это работает? — Ну, например, вам что-то диктуют… вы под низом, у вас нет ответки — ваша участь сглатывать, быть битым, тогда ваш мозг вставляет что-то глупое и смешное. Как если бы… шел черно-белый фильм про убийства, а вы пририсовали туда Дональда Дака и Гуфи, раскатывающего на пестром вагончике. Все, чтобы не сойти с ума. Оно само так получается… — Защитная реакция психики. У каждого она работает по-своему. — Но это играет и против меня. На днях мой символ украли. — Символ? Сиэль смотрит в глаза мистеру Ландерсу: даже если его не понимают, не хочется останавливаться. Впервые за долгое время он чувствует, что разговаривает не со стеной. — В тюрьме не может быть личных вещей, им всегда что-то угрожает, но это не касается внутреннего мира. Это могут быть образы, символы, имеющие лично для вас значение. Я верю, что они помогают не сойти с ума и держаться. — Так… дальше. — И один человек украл мой символ. Это было имя значимого для меня образа. Украл нарочно, чтобы унизить. — И ты не можешь просто так смириться с этим? — догадывается мистер Ландерс. — Это сломает всю систему: мысли и образы — то, что нельзя отнять. Либо я удержу это на принципе, либо… я не знаю, что будет. Я не знаю, как дальше смогу быть здесь. — И украсть его у него обратно ты тоже не можешь? — Разумеется, нет. Пока он не забудет о нем, но это вряд ли случится. — Тогда почему бы тебе не подыграть? — То есть? — Обыграть свой символ с этим своим вором. Он же понимает, что он что-то значит, верно? Вы оба понимаете… Поменяй свое или чужое отношение к символу. — Я не совсем понимаю…

***

Черный сидит на скамье душевой и наблюдает за тем, как Бэмби уже полминуты перекладывает и мнет полотенце: сначала из одного угла в другой, а затем и упаковка шампуня не открывается, в конце концов, она в падает на пол и скользит в сторону, и требуется слишком много времени, чтобы ее поднять. Они одни, снаружи за дверью ведет дозор Биг-Бен. Наверняка жует мармеладных мишек да напевает про себя русские песни. Сиэль еще никогда не чувствовал себя таким одиноким. Но он сам напросился: «Черный, я сегодня приму душ с тобой?» Это первый раз, когда он попросил. На всякий случай, заготовлены аргументы: Блонди, желающий отомстить — это раз, на Бэмби пялятся — два, и прочее, что только пришло в голову. Но озвучивать их не потребовалось. — Хочешь потереть мне спинку? — Черного предложение позабавило, и он согласился: — Ладно. Если очень хочешь. Но Бэмби и не предполагал, что раздеться перед ним полностью окажется сложной задачей. Раньше хватало лишь нижней части тела, и все недостойное действо происходило в маленькой камере, без обилия источников света, а, когда, чаще всего, лежишь лицом в серое покрывало, мир не кажется таким уличающе ярким. При ярком освещении лицо Черного кажется особенно хищным. Глаза надменны, язвительны, а от фигуры веет собственной безысходностью. — Стоишь, как девица в первую брачную. Верх тоже, — карие глаза посмеиваются, они раздевают Сиэля до конца. Когда вся одежда заключенного оказывается сброшена на скамью, альфа встает с места и тоже начинает раздеваться. Он стягивает с себя форму, футболку, затем носки, штаны и нижнее белье. В отличие от Бэмби, их он аккуратно складывает на скамье. Бэмби еще не видел Черного обнаженным. Его тело выглядит выносливым и подтянутым, оно без татуировок, но спина, бока и ноги покрыты шрамами, некоторые из них особенно уродливы и глубоки. Самый свежий, еще со следами йода, на боку — от заточки. Сиэль и раньше его видел, но не так отчетливо и цельно с остальными частями. Черный ловит любопытный взгляд: — Ты хотел принять душ, но вместо этого пялишься. Так нравлюсь? — У тебя очень много шрамов. При свете особенно заметно. — А ты думал, я здесь комиксы читаю? Он включает воду в душе и заходит под струю спиной к Бэмби. Юноша приближается: «Я не смогу, я не смогу.» взгляд скользит по красивому рельефу икр и узким бедрам; Черный намыливает голову шампунем, когда рот Сиэля открывается и громко произносит: — Мне стоит присоединиться к капитану Лазутчику или ждать указаний на космической станции? Черный прекращает мылиться и замирает. Он оборачивается с выражением: «Что ты сказал?» Больше терять нечего. Сиэль продолжает: — Знаешь, говоря о твоем члене: в прозвище есть неточность. Лазутчик — это капитан корабля, то есть, я. Если следовать логике, это же я управляю твоим капитаном Лазутчиком? А вот его… партнер — это полиморфная сущность. Именно она обращается в корабль, потому что капитан платит за это своей жизненной энергией. — Что ты несешь? — Я к тому, что капитаном Лазутчиком должен называться я. А ты — раз сверху и берешь мою энергию взамен защиты — и есть полиморфная космическая внеземная сущность. Могущественная и темная. С волос Черного обильно стекает вода, он закрывает кран и отирает лицо, глаза, чтобы посмотреть на Сиэля. Облизывает губы. Особенно крупная капля остается на адамовом яблоке, и Сиэль почему-то не может отвести от нее взгляд. Если Сиэль поднимет глаза выше, он увидит реакцию. Но рано или поздно ему приходится это сделать. В миндалевидных глазах застыла странная и даже озорная задумчивость. — И какое у этой твоей сущности имя? — Кажется, у Черного сегодня хорошее настроение. Сиэль с готовностью отвечает: — Лазутчик называет ее «shianiagiia». — Шняга, то есть. — С перевода его народа означает нечто вроде демона. — Шняга. — Демон. Черный притягивает Бэмби и прижимает к стене душевой. Их лица сближаются. — Ты сам, как шняга. С другой планеты… Что это? — Палец замирает у лунообразного серпа под третьим ребром. — Упал, — Они с Габриэлем играли в супергероев, и Габриэль использовал в качестве пушки — ножку от блендера. —…Когда ты освобождал меня из плена Ордена Трех Галактик, помнишь? Упал прямо на лазерный луч, ты прикрыл меня своим телом, но слишком поздно. Кожу вспороло, как шилом. Шило… а я ведь еще припоминаю некоторые земные словечки. Стоило только начать, и продолжение стало проще, чем казалось. Черный молчит. — Что ж, обними меня своими щупальцами, присосись присосками, — шепчет Сиэль, — и полетели на другую орбиту. — Если хочешь в эротику, то у тебя слабо получается. — Пососать твое щупальце? Но мне так неловко, нас могут увидеть другие члены экипажа! — Бэмби. Нет. — Попрошу соблюдать субординацию. Я Лазутчик. Для тебя — капитан Лазутчик… И поверить не могу, темный shnigiia, мы делаем это прямо в рубке посреди космоса! — Еще раз назовешь мой член шнягой… — Тебе совсем не нравится фантастика? Можно попробовать фэнтези, — не сдается Сиэль. Черный усмехается. Он оглаживает голову юноши по волосам. — Хочешь поиграть, да? Отвратить меня от себя, верно? Смотри, какой я ебанутый на всю голову? — губы растягиваются в какой-то дикой улыбке, и она не сулит ничего хорошего. — Что ж… сегодня я тоже хочу поиграть. Шагай в центр. — Куда? — И — садись на пол. Каменный пол напоминает лед. Сиэль садится, подминая ноги под себя, но Черного не устраивает. — Сядь нормально. Сиэль решается не сдаваться, ему очень важно вернуть имя капитана Лазутчика обратно: — Мы на какой части корабля? В рубке или в военном отсеке, где боеприпасы? Мужчина садится на скамью, в пяти шагах от Сиэля. С волос еще капает. — Мне все равно, что ты будешь представлять, как вытаскиваешь свою космическую боеголовку или сосешь щупальца, но твоя задача кончить. Внезапно Сиэлю хочется ответить с достоинством, как можно громче, но его хватает только на едва различимое: — Я не смогу… — Раздвигай ноги и начинай дрочить. Считаю до трех. Два… Инстинкт самозащиты опережает стыд. Ладонь обхватывает пенис: получается скорее закрывающее, маскирующее движение. И все, на что хватает под взглядом Черного — так это нерешительно поводить пальцами по стволу, неприятно задевая головку. Если это не пытка, то… «Доигрался?» — смеются карие глаза. Сиэль отворачивает голову в сторону. — Даже не вздумай отворачиваться от меня. Тени играют на сильном теле, очерчивают красивый рисунок мышц. Капли еще стекают по коже. Сиэль прикрывает веки, в частых и мелких движениях концентрируется стыд. Он пытается представить что-нибудь лучше, чем Черный. Артура?.. Как они занимались сексом… Нет, не так… Мысли путаются, они не координируются с действиями руки внизу. Даже сквозь веки довлеет сила, имеющая над ним власть, куда большую, чем Бэмби может представить. Она прожигает его насквозь, делает это играючи, и ему нечего противопоставить ей. Он раздвигает ноги чуть шире и сжимает челюсти, пока рука машинально надрачивает. Ему кажется, слезы текут сами по себе: в конце концов, лицо, корчащее гримасу унижения, смешанного с похотью, отделяется от него. Все, что находится ниже живота — уже не принадлежит ему. Реакция организма заставляет что-то глубоко внутри расплываться, как под воздействием кислоты. Из глотки против воли вырывается сладострастный и грязный стон. Сиэль открывает глаз и встречается взглядом с Черным. Рука останавливается. — У нас много времени, — лениво тянет наблюдатель. — Пока ты не спустишь, мы отсюда не уйдем. Но если я устану, то скорее всего изобью тебя до полусмерти. Как видишь, Бэмби, у меня тоже бывает игривое настроение. — Я всего лишь хотел поднять настроение. — А за вранье могу отрезать язык. — Поднять настроение и… попытаться убедить тебя вернуть мне прозвище капитан Лазутчик. — Почему для тебя это так важно? — Я рассказывал, что этот комикс многое значит. Черный глубоко вздыхает. Он подходит ближе, присаживается на корточки и одним движением руки заправляет свои волосы назад. Это не помогает, они сползают обратно, мокрые и напоминающие шелк. Капли попадают на ноги Сиэля. Как ни странно, капли распаляют огонь еще сильнее. Мужчина с жалостью и презрением смотрит на небольшой половой член. Его головка налилась кровью, но он выглядит странно в окружении этих сырых, безразличных стен. — Не останавливайся. Твоя игрушка уже выглядит получше. Не так, как я предполагал, но… Сиэль смотрит на губы, произносящие слова с небрежной снисходительностью. Это красивые губы. Что если они коснутся его члена, плотным кольцом обхватят головку и щедро впустят в себя? Во рту Черного должна храниться гордая, девственная влажность и горячность, стоящая столь постыдных фантазий. Кажется, Черный видит в осоловелых глазах что-то свое. Он усмехается, тихо спрашивая: — И о чем ты думаешь? Но Сиэль не может ответить. Он кончает. Спускает, пачкая пальцы и пол. Капли спермы пропадают в лужицах воды. Какое-то время мужчина наблюдает за тем, как юноша рвано дышит: не может и не хочет открыть глаза, стремится лечь на пол и свернуться в комок; хочется исчезнуть, хотя бы на пару минут, но забыться не дают. Его расправляют и заставляют встать на ноги. Тело прислоняют к стене, грудью к шершавому холоду. В ногах слабость и стоять твердо не получается, Черный недовольно шлепает его по заднице, сгребает ягодицы в ладони: «Стой смирно». Сиэль дрожит: ему кажется, вместе с ним исходится в вибрациях весь мир, оглушительно стучит сердце, рано или поздно оно окончательно выскочит из груди. Вкрадчивый шепот обдает шею сзади, а затем проникает в ушную раковину, вызывая сладкую, щекочущую волну. Она начинается где-то глубоко внутри, в районе желудка, и раскатывается вверх, к затылку. Сиэль может допустить, чтобы шепот звучал чуть дольше, лишь бы больше ничего не заканчивалось и не начиналось. — Хорошо. Можешь получить обратно своего дорогого капитана Лазутчика, — следом за позволением нутро прошивает волна боли. Черный резко входит в него. Забирай.

***

— Как все прошло? — интересуется мистер Ландерс. На этот раз он протирает листья в горшках. Горшки безвкусные, с вычурной лепниной: на каждом белоснежные херувимы. Можно предположить, что мистер Ландерс верующий, или ему в знак благодарности горшки дарят дети из церковного приюта: «Лепили своими руками!» Напоминает гребаные картонные домики заключенных. Сиэль опускается на стул. На этот раз он не будет распространяться. — Мне вернули имя, — делится он. — Это хорошая новость, — замечает психолог, но Сиэль поднимает на него мрачный взгляд. — Теперь я ненавижу капитана Лазутчика всей душой.