Тюрьма «Алиент-Крик»

Все начинается после того, как Черный заявляет: — Ты трахал мою ногу во сне. Столь щепетильная предъява — а это именно она и есть — требует разъяснения и ответного удара. Однако Бэмби обескуражен постыдным образом: предъява шокирует и сбивает с толку, хотя бы потому, что глубоко внутри нельзя быть уверенным: имел ли пошлый процесс место или нет. Все же он пытается противостоять: — Вульгарности не снятся. — Как щенок. Еще поскуливал. Всю коленную чашечку истыкал. Черному нравится наблюдать за растерянностью и унижением, вот что. А вот он безудержно хохочет, при этом оставляя лицо каменным и властным, как языческий идол. Монументальная порода, которую маленькие люди чудом водрузили на нахальную шею, с не менее нахально выпирающим кадыком. А он еще продолжает: — Подави уж как-нибудь свое животное начало. Не очень-то вежливо обходиться так с человеком, который по доброте душевной разделяет с тобой узкое, тюремное ложе. Щелки в идоле сверкают: так ветер раздувает жертвенный огонь в хворосте. Бэмби не отвечает, а потому ветер крепчает, а пламя становится ярче. — Биологически ты мужчина? — Очевидно же. — Значит, дрочишь. Тогда Бэмби парирует вариантом безотказным в словесной дуэли: «С какой целью интересуешься?» — на что ему цокают языком, мол, не в этом случае. Приходится выкручиваться и что-то выдумывать... — Нет. — Зато лаконично и без мудреностей. — Значит, это происходит во сне и твое «быть не может» — вата в уши? Кажется, что выхода нет, зверя приперли к стене. — Допустим, биология. — Но ты — моя жена и верна мне, так? — Ты же знаешь... — Да или нет. — Да. — Выходит, ты, — он даже не произносит слово «дрочишь», ведь для подавления оно слишком простое, куда как лучше смаковать детали: — лимонишь свою крохотулю, представляя меня?.. Мерзавец. Животное. — Нет… То есть, ты прав, все происходит во сне, и я ничего не ласкаю. И не представляю. Я не контролирую сны, а значит, не имею отношение. Неосознанная биология. — Но получается, ты наврал и вульгарности тебе снятся, а значит, что тебя следует наказать. Мы же только что рассудили по честному, согласен? У Черного просто больше опыта. Вот и все. Это ничего не значит. И все же Бэмби предчувствует, что боли не последует: причиной беседы служит приподнятое настроение заключенного, который скучает. Черному хватает выражения подавленного и красного, как рак, лица, оно ему кажется донельзя забавным. Он посмеивается, как бы говоря, что все кончено, можно расслабиться: «Не бойся, иди сюда». Согнутым в крючок пальцем он проникает в чужой рот и цепляет щеку изнутри, оттопыривая ее до ощущения натяжения. — Какой же ты щекастый. И все еще умеешь краснеть. Кстати, руки я не мыл. Но глаза выражают: «Шучу». — Скажи что-нибудь. — Пвеквати. Пожавуфта. Тогда Черный хохочет, только затем вытаскивает палец и уходит к раковине, сполоснуть руки. А на субботней встрече Артур заявляет: — Я тут вспоминал и вспомнил: помнишь, ты вел дневник снов? — Кому-то явно не помешает перестать волноваться каждое свидание и повторять одни и те же слова. Сиэль откидывается на стуле. — Вы все сговорились, что ли? Ладно, изучал сны, и что дальше? По лицу Артура — так он идет на Нобелевскую премию, не меньше. Он почти ложится корпусом на стол и шепчет, как будто сказанное — величайший секрет: — Чтобы не тратить время попусту в этом ужасном, злачном и гнилом месте, — в котором ты, Сиэль, конечно, не заслуживаешь быть! — можно развивать внутренние таланты! Почему бы тебе не начать записывать сны? Раньше тебя это очень увлекало! Как-то тебе приснился голубой омар вместо Годзиллы, и мы все гадали, к чему, пока не легализовали однополые браки! Типа голубые покрывают весь мир! Как водная стихия. Вот как подсознание хитро устроено! Потом по твоим снам и интерпретациям можно научный труд писать! Отлично. И назвать: «Сны ущемленного зэка». И как объяснить Артуру, что все личные вещи проверяются Черным? У Бэмби нет ничего личного, кроме видимости: полотенце, рулон туалетной бумаги да зубная щетка. А еще лосьон. И то только потому, что: «От тебя вкусно пахнет, что это? — Гель для душа. — Пользуйся». Спасибо уж. Скука или желание подчинять Себастьяна настолько велики, что он читает даже заметки в книгах. Взять ту же работу дедушки Артура, Роберта Уордсмита «О людях, как о кроликах и волках». Черный обсмеял теорию психотерапевта-сказочника. Поднял волчью ногу, как выразился. Еще повезло, что утром не процитировал заметку про сексуальность кроликов и свою оскорбленную конечность. Примитивный зэк, куда ему понять тонкий подход к психологическим типажам! Но затем в голову приходит идея, и она кажется чрезвычайно подходящим ответом все тому же утреннему дуэлю. — Артур… а знаешь, ты гений! Артур не знает, но — польщен. Бэмби находит Черного во дворе, тягающего железки. — Можно попросить тебя кое о чем? — Если смелый, — усмехается мужчина, но это означает, да. Будучи «кроликом», Бэмби уже почти выучил «волчий язык». На самом деле хищнику любопытно, и это как раз то, что нужно. — Я хочу завести дневник снов. Мог бы ты его, пожалуйста, не читать? — Дневник чего? — Мужчина подстраховывает Барда со штангой, и на лице Барда написано: «Ты бы не отвлекался!» Бэмби обходит с боку, чтобы пояснить: — Когда записываешь сновидения на бумаге, то они начинают запоминаться: яркие и подробные. А еще можно научиться осознанным сновидениям, в тюрьме хоть какое-то разнообразие. Знаешь, что это такое? — Я знаю, что такое осознанный сон. — Очень сухо. — После того, как я поставил тебя в неловкое положение… — Ты про коленную чашечку? — Я бы хотел больше не повторять ошибки, но надо, чтобы мои сны никто не читал. Все-таки интимная вещь для откровения требует уверенности в анонимности. Черный задумывается, отвлекаясь от штанги. На лбу Барда проступают вены, а руки дрожат: «Че-ный!.. Че-ный!» — он не уверен, что не нацепил больше блинов, чем осилит. Наконец, альфа отвечает: — Я разрешаю вести тебе дневник. — Перевод с волчьего: «Но не обещаю, что не буду читать». Бэмби не уточняет, а лишь пожимает плечами и пятится спиной к зданию: — Тогда пойду и запишу… первый? Ему кивают: «Иди, иди», и благословляют улыбочкой. Лицо у Барда уже какое-то свекольное, набухшее. Черный забирает штангу, и тот выдыхает с облегчением: «Vómitos de las venas!» [Жилы рвет! — исп.]

Записанный сон Бэмби №1

Снилась жизнь на воле, мое «я» за границей решеток. Еще не спрессованное гнетом местного самоуправства… Я закончил школу с отличием, затем колледж, университет: весь калейдоскоп прошлого. Как будто умирал, и жизнь проносилась перед глазами. Сон напомнил, что я не абы кто, а дипломированный специалист и весьма разносторонняя личность. Ячейка общества, которая заслуживает уважения. Затем, я снова попал в тюрьму, только происходило все иначе. Я попросил поддержки у альфы, и он различил во мне личность, далекую от местного мира. Различил, потому что мудрый (подчеркнуто). Как увидел его, так сразу и понял: найдем язык. Он взял меня под защиту, а взамен нашел компаньона, с которым можно поговорить по душам. Мы ели вафли и запивали чаем из фарфоровых чашек. Это как курение трубки у индейцев, только по-английски. Но если табак крепкий, то английский чай — наикрепчайший. Обсуждение умных книг и смешливых ток-шоу, анализ былого — все это скрепляло нас, и мы верили, что нашли надежного товарища. Ведь лучших друзей мы находим в бурю. Полагаю, что именно так. После чая альфа предложил сыграть в шахматы. Я поддавался, хотя со школьной поры посещал клуб и занимал первые места. Но таков я — поддаюсь, чтобы… (неразборчиво написано, зачеркнуто, каракули). … Не такой слабый, каким кажусь. — Не кролик и не волк, и не олень — Сиэль. — Так я сказал призраку Роберта Уордсмита, дедушке Артура. Глупая, нелепая фраза, но разве жизнь моя не абсурдна теперь, за границей сна? А тем более — во сне? Только тут и остается верить в добропорядочность людей. P.S.: У альфы были белые волосы, он был огромным, как гора, и мускулистым. В общем — настоящий лидер. С ним я ощущал себя, как за каменной стеной, и знал, за что плачу своей душой. В этом злачном, темном мире (зачеркнута вся строка, жирная точка).

Настоящий сон Бэмби №1

Божья коровка, размером с кулак Финни, врезается в полете и сплющивается в желе прямо на штанине, на заднице. Присохла и пахнет земляникой и лапшой быстрого заваривания. Красная мишень. Крэг горланит на всю тюрьму: «От кого пахнет ягодкой?» Он стартует с места семиметровыми прыжками по периметру. Раздувая ноздри и таща за собой унылого пони-единорога, чей рог сломан и болтается на тонкой сиреневой сопле. Бэмби стирает штаны в раковине: он должен успеть до того, как в хату вернутся остальные, не говоря уже о Крэге, который рыщет… Ноги налиты свинцом, и не сдвинуться с места, пока пятно не будет выведено. Несмотря на Крэга и смерть коровки, — семь дней неудачи — Бэмби зачем-то поет, пританцовывая в одних плавках. Они ярко-бирюзового цвета. Ему кажется, что они — надежный защитный талисман.

«А я могу побегать в трусах!.. Пока-никого-нет. Я могу побегать в трусаа-а-ах! Пока-никого-нет».

Затем появляется Биг-Бен, и возникает неясность — так безудержно громыхает сердце или трясется цементный пол? Что-то экзистенциально, тихонечко дрожит и сморщивается. Возможно, тюрьма. Он горланит, перебивая Крэга:

«А я могу побегать без трусо-ов! Пока-никого-нет. А я могу побегать без трусов!»

Толстяк держит кремовые руки высоко над головой: волосы в лосьоне «Джонсонс бэби», он танцует в ритмичном темпе. С такой грацией и гибкостью могла бы вилять бедрами лишь испаночка Барда: «Es un volcan!» [Это вулкан! — исп.] Биг-Бен идет, земля трясется, звенят колокола. Что ни говори, а Крэг повержен. Vómitos de las venas!

Записанный сон Бэмби №2

Ужинали с Артуром в ресторане. Куропатка под кремом из перепелиных яиц и французское шампанское. Артур был счастлив, потому как его повысили, я же не удивлен: он способный ученый. Другого партнера я бы себе и не выбрал. Высокий интеллект и амбиции я нахожу крайне сексуальным. После ужина мы занимаемся любовью. Что меня в нем привлекает, так это навык предаваться любви и помнить о партнере. Он медленный и нежный, что меня заводит. Не описываю подробности, но секс с Артуром всегда в моей памяти. Из всех (подчеркнуто) моих половых партнеров — он самый умелый. Всегда считал, что жесткость для тех, кто маскирует свою неопытность и непонимание полового акта как такового. Пещерные люди, возможно, тыкали друг в друга, подражая животным, но мы-то в цивилизованном обществе. Нежность. Интеллект. Вот что делает настоящего мужчину! P.S.: куропатка реально была вкусная.

Настоящий сон Бэмби №2

Действие происходит в загородном особняке…

Биг-Бен отвлекается от клавиатуры, чтобы стряхнуть со рта крошки чипсов. На экране мыргают названия «Центральный государственный банк» и пиксельная подпись в виде копытца. Оно сложено из букв и расшифровывается, как Бэмби Сатан — один из самых неуловимых хакеров современности. — Босс, а босс? — толстяк крутит шеей и хрустит. — Чего? — Грабить национальный банк на миллион или на два? — В этот раз пожалеем, бери три. Толстяк смеется: «Мой босс!» Сиэль сидит в кресле стиля рококо. На нем элегантный синий костюм, а волосы уложены гелем набок. В пальцах крутит кубинскую сигару: «Хорошая», говорит и кладет на поднос дворецкого. Черный выглядит не таким молодым, как на странице «Глобуса», но все же — ходячий горячий привет из Англии. Фрак дворецкого ему идет. — Налей коку, — просит юноша. — Да, милорд. За круглым столом из дуба чертыхается Бард. Он собирает оружие и чистит винтовку по имени Хуанита. — Босс, мне бы взрывчатки докупить! Я бы уж показал этим мафиози испанский огонек! — Я позабочусь об этом. Устроишь им фейерверк вместе с Томом и Джери. — Вот это мой босс! Дворецкий наливает коку: бутылка в конденсате, а стакан из богемского стекла отполирован до блеска. Сиэлю нравится крепкий и здоровый звук, когда его ладонь хлопает по ягодице, обтянутой темной брючиной. Он вжимается в ее упругость пальцами, а Себастьян заискивающе улыбается — смущен, польщен, но старается скрыть. — Господин, не при всех же… — Кто здесь хозяин? Что хочу то и делаю. Иди сюда. Тогда Себастьян послушно забирается на колени хозяина и обвивает его шею руками. По размерам, как Грелль и Биг-Бен. Затем он достает зажигалку и подкуривает сигару в зубах Сиэля, она появляется из воздуха. Сиэль интересуется: — Большая? Черный растягивает губы в ухмылке: «Очень!» — в его глазах обожание. В двери барабанят. Сначала не слышно из-за разбушевавшегося ливня. Наконец, дворецкий открывает и возвращается с докладом: — Господин, бродяга просит приюта в непогоду и немного еды. Говорит, что вас знает. На пороге показывается Бэмби. Лохматый, ободранный и грязный, он протягивает руку: «Еды, брат». Сиэль усмехается: — О, Габриэль! Давно не виделись! Как жизнь? А я думал, ты в Токио. Габриэль продолжает тянуть руку: «Еды», похож на мумию. Сиэль делает глоток газировки прежде, чем отдать приказ слуге: «Дай хлеба». И Себастьян отвечает: — Вы не едите хлеб. У нас есть крекеры с тунцом и мармеладные мишки. — Отсыпь ему мишек. — Слушаюсь. Дождь барабанит по стеклу, а пальцы Биг-Бена — по клавиатуре. Черный бесшумно ступает на кухню, а Габриэль моргает.

В конце

Черный спит. И по ленной неге в конечностях и пелене на глазах, Бэмби чувствует, что в очередном сне. Возможно, поэтому без зазрения совести он тыкает мизинцем в мужскую щеку: местечко, где тень темнее прочих. Упругая ложбинка, и на ощупь более нежная, чем кажется. Снова. Снова. И еще раз напоследок. Вот тебе. Вот так вот. Посмотрим, что ты на это скажешь: уж я тебе отвечу, не сомневайся! Прикуришь сигаретку. Веки размыкаются молниеносно, как будто приучены к форс-мажору. Напоминает дельфина, спящего одним полушарием мозга. Всегда наготове. Заточка под подушкой. Вместо классического щипка, сухие со сна пальцы жгутом стягивают запястье. Еще немного и оно хрустнет. Сиэль выпаливает прежде, чем раздастся ответ: — Я думал, я сплю, извини! Морфей в тюремной рясе хохочет над потолком, когда губы мужчины разлипаются: — Тебе все равно придется многое пояснить. Например, почему твои сны, вернее, сочинения взрослого мальчика, — лживые. — Они настоящие. — Тогда где же вчерашний сон? — Угольные брови складываются домиком. — «Себастьян, обними меня, почему ты такой грубый? Поцелуй меня, Себастьян!» Чмоки… чмоки. — Не снилось мне такой дряни! — Сиэль вскакивает, насколько позволяет койка, и встает на колени. Главное, не шуметь, чтобы не разбудить храпящего толстяка. — Да я тебя всем нутром ненавижу! Какой сон с тобой? Сон — единственное спасение от тебя! «О», — только и издает Черный. Звук похожий на удивление и сожаление одновременно. Затем хватает юношу, переворачивает на спину и садится сверху. — Вот как. Ненавидишь, значит?.. Внутри Бэмби все сжимается: карие глаза сверкают, напоминая о звере. Роберту Уордсмиту понравился бы типаж заключенного альфы. — А знаешь, что я нахожу сексуальным?.. — Горячие губы задевают ухо, когда шепчут: — Чувство собственного достоинства. Ах, да, и — интеллект. Куда без него в современном обществе, верно? Он посмеивается и ложится обратно, чтобы заснуть. — КДЗ, — бормочет напоследок. Сиэль облегченно вздыхает. «И все же такого сна не было, — думает он. — Ведь не было же?»