Разными дорогами

…После ночного караула Заганос вернулся в казарму, расстелил свою циновку на полу в спальне и лег подремать. Какое же это было блаженство, полежать в тишине! Те, кто отстояли свое в ночной страже, тоже уже устроились по своим углам, засыпая, а кому предстояло работать днем – давно ушли. Заганос больше всего любил эти моменты дня, когда нет ни шума, ни непристойной брани, ни хвастливых рассказов о прошлых подвигах и похождениях… и можно просто лежать, свернувшись клубочком, и постепенно проваливаться в глубокий, спокойный сон. Наверное, спал он долго – когда он проснулся от еще далекого, но довольно отчетливого звука шагов, сквозь длинные, узкие окна спальни уже пробивались яркие лучи полуденного солнца. Кто бы это мог прийти среди белого дня? Обычно в такой час все в городе. Заганос перевернулся на другой бок, снова закрыл глаза, пытаясь думать о чем-то приятном. Но снова заснуть ему не дали. Шаги становились всё громче, вскоре послышались и сердитые голоса. Хасан громко крыл самыми последними словами растяп-горожан, не умеющих следить за огнем в своих очагах и тупоголовых строителей, которые всё лепят кое-как, а потом по дому пройти нельзя. Доставалось от него даже его приятелю Якубу, такому же буяну и задире. Тот, впрочем, тоже в долгу не оставался и твердил, что Хасан сам виноват, потому что головой надо думать, а не лезть напролом. Хотя, как это обычно и бывало, стоило им переступить порог спальни, их гнев обрушился на других. - Разлеглись тут… - проворчал Хасан. – Бестолочи. - Ну, и где наш лекарь? Ага, этот нежный цветок почивать изволит! – рявкнул Якуб. – Поднимайся, нечего тут разлеживаться. Толку-то от тебя, если когда ты нужен, ты дрыхнешь. - Вообще-то, я с ночной стражи пришел, - встав с постели, Заганос глянул на пришедших. На ногах держались все, но Якуб заметно прихрамывал, Хасан придерживал вывихнутую руку, а за ними стояли еще несколько человек, у которых сквозь прорехи в одежде виднелась обожженная кожа. – Якуб, садись на мое место, я сначала осмотрю тех, у кого ожоги. Кюбат, принеси мне кувшин и таз с водой. Кюбат приподнялся, потирая глаза и почесываясь. - Тебе надо, сам и таскайся. Или ты решил, раз тебя разбудили, никто спать не должен? - Эй, ты, мальчик-с-пальчик, задницу поднял и пошел, - гаркнул Хасан, сев на свою постель. – Твое «спать» давным-давно закончилось. Грязно выругавшись на обидное напоминание о своем малом росте, Кюбат все-таки послушался, и, нарочно шаркая, как старый дед, вышел за водой. Тем временем Заганос начал осматривать пострадавших. Руки немного дрожали. До нынешних пор в его мастерстве нуждались только старики, которым следовало давать отвары от кашля и смазывать и разминать ноющие на погоду руки и ноги. А теперь ему предстояло настоящее испытание, ведь судить о его умениях будут те, кто с первого дня в нем сомневались. Обожженные, впрочем, отделались еще легко – почти ни у кого не было повреждений больше, чем с ладонь, и хватило только смыть с кожи пыль и копоть, покрыть ожоги чистой мокрой тканью и велеть пить побольше воды. - А вина можно? – с насмешкой спросил Батур, любивший в каждый свободный вечер спешить в мейхане [1]. При воспоминании о хмельном напитке его маленькие глазки аж засверкали. - Айрана [2] с тебя хватит. Пока не заживет, никаких мейхане и женщин. - Какие мы суровые! Мне же только плечи огнем зацепило, а кожаный клинок в полном порядке! – хохотнул Батур. От сальной шуточки даже Якуб засмеялся, несмотря на боль, и добавил: - Только придется тебе пока избегать той горячей тигрицы, которая расцарапывает тебе всю спину. Заганос процедил сквозь зубы: - Ну, если хочется содрать кожу и занести в рану грязь и пыль, то можно и к горячей тигрице, хоть сейчас. Правда, сомнительное удовольствие, не советую, - и присел рядом с Якубом, аккуратно, осторожно прощупывая ногу и спрашивая, где болит больше, а где меньше. - Ты не щупаешь, а чешешь! – недовольно фыркнул мужчина. – Вот Текер-бей умел как надо: надавил, прижал, и готово, бегай. - Наша хатун знает свое место, ублажать защитников империи, вот и старается, - ответил Хасан. - Я сто раз от тебя эту ерунду слышал, не смешно уже, - огрызнулся Заганос, не отвлекаясь от работы. Как бы ни бесили его эти заводилы со своими пошлостями и придирками, на первом месте ремесло, остальное – потом. Он перебинтовал Якубу ногу и сказал: - Слава всевышнему, всего лишь растяжение. Сейчас помогу тебе перебраться на твое место и найдем тебе валик, чтобы подложить под ногу. Дня три полежишь спокойно… - Да какие три дня?! Я завтра в дневной страже, - возмутился Якуб. - Выйду вместо тебя, если что, а дальше видно будет. Но ты сам себе хуже сделаешь, если будешь пытаться встать сразу. Отек должен сойти, - будто не замечая возражений и гнева Якуба, Заганос делал всё, что необходимо. Хоть и подумал про себя: «И откуда такие упрямые берутся!». - Текер-бей говорил, что отлеживаются только одалиски в гареме, - Якуб не успокаивался.- А вдруг завтра война? - Вот когда будет война, тогда и будем думать, - Заганос пожал плечами. – Хасан, идем со мной. Постоянные воспоминания старших о прежнем лекаре набивали оскому на зубах. «Текер-бей был нормальный мужик, такой, как мы, а ты – ни рыба, ни мясо». «Текер-бей тридцать с лишним лет прослужил, он всё знал». Текер-бей то, Текер-бей сё… Может, предшественник и правда был таким опытным и знающим. А может, просто к нему все успели привыкнуть и жалели, что старик купил дом где-то в предместье и переехал туда. Как бы там ни было, небольшую комнатку для лекарской работы Заганос в первый свой день в орте убрал до блеска, так, как привык у Мурада-челеби и в больнице. И очень удивлялся тогда, что среди запасов не обнаружил ни маковой настойки, ни вина – ничего, что могло бы облегчить боль. Вроде бы мелочь, может, просто закончились, и ему повезло, что на первое время его снабдили необходимым наставники. Сев на широкую скамью, Хасан потер руку, скривился от боли и раздраженно спросил: - Что ты там в шкафу копаешься? Быстрее нельзя? - Тихо, сейчас. Вот, выпей, - Заганос налил в крохотную чашку чуть-чуть настойки и протянул ему. - Да на кой мне эта бурда нужна? Текер-бей и так вправлял! - Значит, такое с тобой не в первый раз? Та же рука? Хасан кивнул. - Тогда тем более, лучше выпей. Так… успокойся. Дыши глубоко. То, что когда-то вывих вправляли грубо, чувствовалось и сейчас, первые движения дались с трудом. Но Заганос не спешил, действуя плавно и аккуратно. Ему самому казалось, будто времени прошло немало, но, когда он подошел к шкафу и достал ткань для повязки, Хасан удивленно приподнял брови и спросил: - Что, уже всё? Ничего себе, как быстро. - Подожди, не спеши двигаться, дай перевяжу. Недели три так походишь, потом посмотрим. Пока есть возможность, лучше поберечься. ~ Прошло несколько дней, и Заганос начал подозревать, что старшие хвалили прежнего лекаря больше назло ему, чем за настоящее мастерство. Когда он, приходя из дозора, первым делом шел не спать или есть, а осмотреть выздоравливающих и по несколько раз переспрашивал их, что и насколько беспокоит, все поглядывали на него так, будто он делал что-то совершенно неожиданное. А он уставал даже больше не от работы, а от того, что каждое слово приходилось как клещами тянуть. Батур упорно врал, будто не чувствует боли, и рвался обратно в строй. Остальные следовали тому же примеру – похоже, в орте было не принято жаловаться на хвори, такое прощалось только совсем уж немощным старикам, которым по возрасту положено. А еще хуже, чем жаловаться на телесный недуг, считалось признаваться в своих горестях. Когда Али вернулся с ночной стражи, начал рассказывать о том, как защитил повивальную бабку, на которую по пути напали несколько грабителей, и проводил почтенную ханым до нужного ей дома, янычары было восхитились его смелостью: так и надо, злодеи получили по заслугам. Но парень обмолвился, вспомнив о своей бабушке, которая ночью погибла от рук душегубов. - Если б тогда у нас, в Московии, была такая стража! – горестно воскликнул он, дрожа и тяжело дыша, будто перед приступом. И тут же те, кто только что восхищались его отвагой в бою, принялись насмехаться: - Еще чего вспомнил! - Хорошо, что ода-баши не слышит, как ты вспоминаешь, что ты родился не среди правоверных. - Дикая Московия, что еще ожидать от таких людей. Ха! Они же поклоняются виселице, на которой распяли их бога! [3] Конечно, у них не может быть таких городов и такой стражи. - Ишь, распустил нюни, как девка. Соберись! Не дожидаясь, пока приступ станет еще сильнее, Заганос вывел Али из спальни, и, когда они вместе сели на скамье, сказал: - Мне жаль, что твоя бабушка так погибла. Наверно, она была очень достойная ханым и ты ее сильно любил. Но почему ты об этом нашим рассказал? Видишь же, они таких вещей не понимают… Али горестно вздохнул: - Да как-то само вырвалось. Мне стало очень страшно, когда я увидел, как напали на ту женщину. Я со всех ног спешил, боялся не успеть. Ох… если бы… если бы я не успел… - Всё хорошо. Всё ведь обошлось… давай, глубоко вдохни, выдохни, вспомни, что теперь ты храбрый воин, ты успел и всё смог. Хочешь, я дам тебе немного маковой настойки, чтобы лучше спалось? – предложил Заганос. - Н-не знаю. Разве что чуть-чуть… вдруг кому-то больше понадобится, чем мне. А ты знаешь, вот все они надо мной смеются, а у самих тоже, может, душа болит… просто кто-то умеет притворяться, а кто-то нет. Думаешь, почему Батур столько пьет и за девицами из мейхане волочится? Тоже пытается горе забыть, - Али продолжил еле слышно: - Он в янычары попал не один, а с братом, тот старше был, в другой орте служил, не у нас. Они чудом друг друга не потеряли из виду… брат на войне с персами погиб, вот с тех пор… только ты не проболтайся, что знаешь, я тебе ничего не говорил. Конечно – пить и развратничать в орте считалось чуть ли не главной, после боевых подвигов, удалью. Никто не думал о том, что за этим стоит. А Заганос собирал мелкие подробности в целое, и ему казалось, будто сейчас он видит множество крохотных разрозненных камушков, похожих на те, из которых состоит мозаика в мечети, а если их сложить вместе, получится нечто столь же логичное и завершенное.