Разными дорогами

Однажды во время дневной стражи Заганос вместе с Коркутом и Али проходил через квартал, где жили иноземцы. При товарищах он ничем не выдал, что какая-то лавка ему больше знакома, но, увидев его из окна, сеньора Кьяра бросила ему золотисто-желтый цветок утёсника [1]. - Ого, а ты приглянулся той симпатичной гяурке, - хохотнул Коркут. - Бывает, - ответил Заганос, изображая полное равнодушие. Это развеселило Коркута еще больше: - Ты делаешь такое лицо, будто успел узнать всех хатун в округе и они тебе надоели, а сам-то живую девицу ни разу в руках не держал! - Когда-нибудь ты поймешь, что любовь важнее, чем просто узнать всех доступных женщин, - с горечью сказал Али, разглядывая дорогу под своими ногами. - Толку от нее, от той любви, - Коркут скривился. – Хотя ты не зевай, птенчик, дай той красотке как-нибудь понять, что ты не прочь с ней развлечься. Ну, того, записку или цветок ей отошли с мальчишкой, вон сколько ребятишек бродит. Любой тебе за медяк поручение выполнит. - Того-этого, тоже мне, знаток, - передразнил его Заганос. – Вот буду жалованье получать, тогда о женщинах и подумаю [2]. - И что, вот так будешь сидеть и ждать? Не боишься, что в походе, не приведи Аллах, погибнешь девственником, попадешь в рай, и не будешь знать, что делать со своей тысячей невинных дев каждый вечер? - Что гадать, поживем – увидим. - Или тебе больше парни по душе? – начал было Коркут, но, заметив недовольный взгляд Али, умолк. Разговоров о насилии над пленными мальчишками Али не терпел ни от кого, а от первогодок, еще, к счастью, не успевших такого натворить - особенно. И тут лучше было даже не спорить. Какое-то время они шли молча, привычно поглядывая по сторонам и прислушиваясь. Но день выдался спокойный. На улице было мало людей, только детвора играла у домов да стайка мальчишек собралась у лавки со сладостями, жадно разглядывая румяные булки, пряники с изюмом и разноцветные леденцы. Проехал старьевщик на хлипкой телеге со скрипящими колесами. Не спеша шла стройная женщина в скромном сером платье и накидке, скрывающей лицо и волосы. Она зашла за ограду христианской церкви, но направилась не в сам храм, а в скромный домик, примыкавший к основному зданию. Едва женщина зашла в домик, Коркут присвистнул: - А эта тоже ничего так. Плывет, как лебедь. Интересно, в каких грехах она будет каяться на исповеди. Я б ей помог согрешить еще разок-другой! - С чего ты взял, что она каяться пошла? – скрывая раздражение, спросил Заганос. Он до сих пор не мог смириться с тем, что в любой женщине, кроме, наверное, почтенной пожилой матери семейства, многие его товарищи видели шлюху. - Да потому что тот маленький домик – это исповедальня, - снисходительно объяснил Коркут. – У неверных так принято, исповедоваться и каяться священнику, если чего-то натворил такого. А он их наставляет, говорит, что Бог им это обязательно простит, как-то так. Я такое слышал, еще мальчишкой, когда в предместье жил. Там у хозяина были рабы-гяуры, они о чем-то таком говорили, что вот если б исповедоваться, попросить совета у священника, то стало бы легче [3]. - А… а что ты еще помнишь про исповедь? – взволнованно спросил Заганос. У него аж дыхание перехватило: вот, где-то здесь, тот самый ключ, разгадка всего, что его так волновало. – Что, люди вот так обо всем рассказывают? И не боятся, что священник это перескажет кому-то еще? - Да откуда я знаю! Я же говорю, я это слышал еще до того, как меня забрали учиться в орте. И то запомнил просто потому, что те гяуры нас, малышню, жалели, едой с нами делились и всё такое. Ну и мы, мелкие, возле них вертелись, вот и нахватались того-сего, - Коркут говорил с неохотой, как всегда, когда случайно вспоминал людей, у которых жил до начала учебы. Еще когда он был огланом, то, в отличие от многих, не любил этих тайных разговоров о прошлом, о том, кто откуда родом, кому какой язык родной… - Ну попробуй, может, вспомнишь? Просить о чем-то Коркута было непривычно. Все-таки именно он был вечный соперник, задирающий его, цепляющийся за всякую ерунду. Но ведь именно Коркут когда-то не дал Айясу рассказать про кулон, что Заганосу подарил Демир, он оборвал тогда Хасана в бане. И как бы ни было – Коркуту Заганос верил, знал, что не выдумает, не солжет, а сможет правда дать бесценное возможно знание. - Птенчик, отстань. Нам, правоверным, оно к чему? Сам подумай, это же смешно, чтобы такой же человек, как ты, говорил тебе, простят ли высшие силы тебе твой проступок или нет! Он-то откуда знает? – и Коркут поспешил вернуться к более приятному предмету разговора: - А та женщина в сером, наверное, молодая еще. И спину так держит, уж точно не служанка. А туфельки ее заметил? Такая маленькая ножка… Али отвел взгляд, как будто все эти разговоры тревожили его. Заганос подумал вдруг, что вид красивой девушки и разговоры о чувствах напомнили ему о той беззаботной и счастливой поре, которая уже не вернется. ~ Миновав дома и лавки христиан, они вышли на рынок. После тишины отдаленного квартала шум накатывал волной. Торговцы наперебой расхваливали свой товар, покупатели ожесточенно спорили из-за каждого медяка. В этом многоголосом гуле почти тонул дребезжащий голос старика, продававшего талисманы. Но удивительно – возле скромной палатки собралось не меньше народу, чем возле лавок с заморскими товарами. Приблизившись, янычары увидели, почему. На подушке, раскладывая карты на низком столике, сидел Камиль. Вот хитрец, не терял время зря! Если уж из-за раны он мог не ходить в дозор, он из этих дней решил извлечь побольше пользы. И, видимо, здесь он подрабатывал давно – старик-торговец его расхваливал, а некоторые люди, подходившие к палатке, приветствовали Атешли, будто старого знакомого. Камиль не спешил и будто не обращал внимания на то, о чем перешептываются люди, как переглядываются, как меняется выражение их лиц. Казалось, всё его внимание поглощено только картами. Но как ему удавалось так подробно рассказывать человеку, откуда и зачем тот явился в столицу, какие трудности пережил в пути, на что надеется – и оказываться во всем правым?.. Усталый пожилой мужчина, которому Камиль гадал, только охал и головой качал: «Вы как в воду глядели, всё так и было, эфенди!». А вдруг рассеянный вид был только маской, вдруг на самом деле Камиль замечал все, даже незначительные, подробности? И как он умел завоевывать доверие людей!.. Тот самый странник из далекой провинции, не замечая любопытствующей толпы, делился с ним своими тревогами, рассказывал, как переживает из-за сына, сбежавшего с купеческим караваном, как сожалеет о своей чрезмерной строгости к единственному и любимому ребенку. - Всё сбудется и уладится в свой срок, бейэфенди, - раскладывая карты, Атешли курил трубку, и облако сероватого дыма придавало его фигуре какой-то мистический ореол. – Вас ждет благая весть, очень и очень скоро. Если силы небесные будут благосклонны, вы вскоре обнимете своего сына. Взволнованный отец не пожалел серебряных монет за такое предсказание, да и несколько амулетов у торговца купил, чтоб уж точно удача не отвернулась. Чуть позже, когда палатка с талисманами уже исчезла из виду, Али сказал: - Жалко всё же того бея… я бы даже врагу не пожелал вот так искать единственное дитя по всему белому свету!.. - Наверно, и Камиль его жалеет, раз пообещал добрую весть, - согласился Коркут. – Вот ведь как бывает, может, бедняга и обидел сына чем, но ведь кается, ищет. А бывают такие люди, которым на своих детей плевать. Хоть ты пропадом пропади, не хватятся и слезинки не прольют. - Ты знаешь, Камиль может оказаться прав, и карты тут ни при чем… - задумчиво молвил Али. – Он же у нас один из лучших разведчиков, и первый узнаёт, что где творится. Конечно, он знает, что в последнее время в наших провинциях разбойники на дорогах попритихли, боятся, после того, как наши воины с бунтовщиками и ворами расправлялись. А дальше османских провинций мальчишка четырнадцати лет не поехал бы, побоялся бы бежать с тем караваном, который направляется куда дальше. Всё-таки оставить дом, маму, отца… страшно это. Вот, может, и правда, караван вернется. Дай Аллах. - Иншалла [4], - привычно отозвался Коркут. Заганос молчал, думая. Увидев своими глазами, как Камиль гадает, как легко находит нужные слова для людей, попавших в беду, он восхищался – это же надо так уметь! И ему хотелось понять, разгадать: откуда такая точность? Ведь дело не в картах, не в каком-то откровении свыше, а во внимании, умении присмотреться, способности держать в уме множество разных вещей… хотя, пожалуй, чем-то помогали и карты: когда человек вытаскивал случайную карту из колоды и говорил, о чем ему напоминает рисунок, он невольно говорил о себе самом. Так случается… что-то новое и важное мелькает нечаянно, негаданно, в потоке событий и слов, в том самом шуме, к которому все привыкли и не обращают внимания! Как то, что сказал Коркут о людях, которые бросают своих детей… да еще и сказал с такой обидой, будто это касалось его самого. КОММЕНТАРИИ: [1] утёсник – кустарник с желтыми цветами, встречающийся в Средиземноморье, на Востоке. Его цветы на восточном языке цветов обозначают терпеливое ожидание встречи. [2] янычары получали жалование с 3-го года службы, до того – только обеспечение продовольствием и одеждой, и если повезет – бакшиш по поводу значительных событий. Т.е. начинающий воин мог надеяться только на добычу в походе и сторонний гешефт, если хотел жить не только обеспеченно, но еще и красиво)). [3] в исламе нет такого ритуала исповеди, как в христианстве («человек не может отпускать грехи - это дано только Аллаху»); считается, что искупить проступок можно молитвой, строгим соблюдением поста, благотворительностью и т.д.. Функциями исламского духовенства являются в основном административные, научные и судебные (выполнение ритуалов культа, решение спорных дел, исследование богословских вопросов, организация жизни и поддержание порядка в общине). [4] иншалла – благослови Аллах (аминь) – стандартная арабская/турецкая фраза перед начинанием дела или в пожелание, чтобы благоприятное предположение сбылось.