Разными дорогами

- Ты только-только снова в строй вышел, а уже ищешь приключения на свою голову, - не удержавшись, вздохнул Заганос, когда Камиль вернулся из мейхане с синяками, разбитыми носом и губой и в порванной одежде. – И ладно бы в бою… идем, покажешь свои трофеи, обработаю. - Да ничего такого не случилось. Ерунда. Можешь просто дать мне мазь, а дальше я сам, - отмахнулся Камиль, вытирая лицо рукавом, но тут же охнул от боли. Сквозь прореху в рукаве было видно ободранный локоть. - Знаю я тебя. Лучше гляну, чтобы самого потом совесть не мучила. Мало ли. Вздохнув, Камиль пошел в каморку за ним. - Ну ты и дотошный, птичка. У тебя что, своих дел нет, только за нами присматривать и старческие жалобы слушать? Я думал, найдешь себе красотку и перестанешь нудеть. Мне Кюбат говорил, какая-то огородница у тебя завелась, он видел, на днях ты пришел, а к краю доломана травинка прицепилась. «Вот подлая тварь…» - подумал Заганос, чувствуя, как к щекам приливает жар. – «Я же тогда старался, отряхнулся, а этот крысеныш Кюбат всё равно разглядел. Он бы во время стражи был таким внимательным!». Но вслух сказал: - Нашел, кого слушать. Не вертись, сиди спокойно. - Вообще, с крестьянкой на сеновале – это блаженство, - Камиль прижмурился. – Люблю на траве поваляться, запах просто волшебный. И чтобы девчонка была такая, огонь. А главное, чтобы муж или родич какой не явился не вовремя. Я один раз так влип, мало того что весь был в синяках и лодыжку вывихнул, так еще и в лагере по пяткам получил, без спросу же сбегал. Но легко отделался, девчонка была неверная. А за правоверную могли бы и кнутом отделать. Заганос едва слушал рассказ Камиля, думая то о его нынешних ранах, то о собственной неосторожности, ведь узнай кто – не ему одному достанется кнутом, но и Демир пострадает… Да, в этот раз Камиль отделался легко, хоть ничего себе не сломал и не вывихнул, и то хорошо. А раны заживут, если старательно обработать, но и следа не останется. Но вот ведь характер! Скучно ему, видите ли, если день спокойно прошел. Заганос, хоть и опасался немного хитрого франка, жалел, что такой умный парень распаляет себя почем зря. Камиль даже как-то обмолвился, что в прошлом походе мог бы и повышение получить, но вспылил и начал возражать ода-баши из-за сущего пустяка. Такие байки могли и ничего не значить, но Заганос почему-то верил, что Камиль и правда мог и отличиться, и напортачить после. А может, он тоже что-то скрывает за этими вечными приключениями? Но при всей своей разговорчивости и любви прихвастнуть, о прошлом до орты Камиль мало что рассказывал. * Больше всего Заганос опасался, что в орте узнают про его самые главные, самые сокровенные его тайны. Если бы только он мог жить отдельно, позволить себе хотя бы крошечный уголок, но свой, где он смог бы записывать свои наблюдения, видеться с Демиром… но это все еще оставалось далекой мечтой. После той встречи они вскоре увиделись еще раз – возвращаясь с ночной стражи, свернули в переулок и забрели в кипарисовую рощу. Таких островков зелени и тишины посреди шумного города было немало [1], и Демир знал несколько укромных мест. Прятаться среди деревьев, разговаривать, целоваться… это казалось бесценной наградой за однообразные дни и ночи среди чужих людей. Заганос думал было, что сможет удержаться, не позволить себе большего, чем просто обнимать Деми и перебирать пальцами его волосы… он помнил: если их застанут, если донесут, фелакаджи [2] может и до смерти забить. А то и свои изобьют до смерти, не дожидаясь приговора. И все же… в роще, такой густой, что ветви деревьев создавали приятный сумрак, хотелось поверить: и в этот раз обойдется, никто не узнает. И когда Деми сам целовал его в щеку, а потом будто случайно касался губами уголка его губ, отстраниться и сказать «нет» было невозможно. - Ты почти не улыбаешься, у тебя даже взгляд другой, - Демир коснулся кончиками пальцев его щеки. – Что с тобой? Тебя не наказывали? - Ну что ты. Наши даже говорят иногда, что я чересчур стараюсь. Я о тебе беспокоюсь. Нельзя ведь… Заганос боялся признаться, что история о тех любовниках, которых убила родня, не шла у него из мыслей, что в кошмарах он видел на месте тех мужчин себя и Деми. Неужели им придется отказаться и от этих маленьких встреч, невинных, почти детских поцелуев…. Видеть Демира только мельком и никогда наедине – лишь бы не подвергать его опасности? Такая его судьба? - У меня нет никого дороже тебя, - упрямо повторил Демир. – Мне больше никто не нужен. Даже если это грех. Всё равно. - Не говори так… Подобные слова, даже сказанные шепотом, для Заганоса прозвучали, словно раскат грома. Он никому бы не сказал, что сомневается в вере, что ищет логическое объяснение вещам, которые люди зовут мистическими и чудесными, но Демир никогда не сомневался в Боге. Как бы его ни почитали – пением и молитвами, как здесь, или как в родной земле: с мелодичным звоном колоколов, в церкви. Заганос никак не ждал, что Демир может сказать так… Может пойти на то, что искренне считает грехом… Даже для него, хотя никогда не сомневался в искренности чувств Демира к себе. Он любил его сам так же: отчаянно, яростно, сильно – презрев любые запреты. Отказать друг от друга? Лучше умереть! Демир молча прижал его к себе, поцеловал, и Заганос не мог сопротивляться, страстно целовал в ответ, не отрываясь от таких желанных губ, пока хватало дыхания. А потом горько улыбнулся, глядя на любимого: - Тебя точно будут спрашивать, где и с кем ты был… - Ничего. Придумаю что-нибудь. Ты только не пропадай надолго.