Разными дорогами

В душном, темном шатре пахло потом, вином и тошнотворно-сладким ароматным маслом. Притворно стонали шлюхи, хрипло и тяжело дышали мужчины. Камиль, сидя на подстилке в дальнем углу, тихо пел на родном языке, что-то о девушке, которая напрасно ждала любимого с войны, но умолк на полуслове, привычно насмешливо сказав: - Кого это еще шайтан принес?.. А, это ты, Заганос. Падай. Что места себе не находишь, страшно перед боем? - Ни капельки, - Заганос лег на свободную циновку рядом с ним и закрыл глаза, пытаясь не прислушиваться к неестественным стонам и не думать о том, что будет, если кто-то узнает о нем и Деми. - Врешь, поначалу все боятся, - неожиданно серьезно сказал Камиль. - И тебе тоже перед первым боем было страшно? – Заганос не поверил. Ему всегда казалось, что Атешли ни Аллаха, ни шайтана не боится. Таких отчаянных мало даже среди янычар. - Я свое уже отбоялся. Когда все мои братья и сестры от «удавки» [1] умерли и я остался один в нашем подвале, вот тогда было страшно. А всё остальное – ничего. Весело даже. - Один? А как же мама, папа?.. – тихо спросил Заганос. От спокойного, даже веселого тона Камиля ему становилось жутко. - Знаешь, сколько у нас тех пап сменилось! – Камиль засмеялся. – А мама была такая же, как одна из вот этих красоток. Как-то утром мы проснулись… «мама, мама…». А она лежит с перерезанной глоткой. Вот, а через пару дней сестра с жаром слегла, все мы, остальные, следом. Нас было восемь, остался только я. Продажная девка визгливо ругалась с Хасаном: - Хочешь поиметь меня так, как мальчика – плати монетой, харчей мало! - Монетой? С ума сошла! Да в Сисаке я десяток таких, как ты, а то и еще лучше, найду, и совершенно даром! – возмущался тот. - Ты сначала туда дойди, козел вонючий! – девка вырывалась, кроя его последними словами. - Эй вы, там, заткнулись оба, а то я сейчас встану и обоим шеи сверну, - гаркнул Камиль.- Задрали. - Сейчас кто-то получит по наглой рыжей морде, - пробурчал Хасан, но связываться с Атешли накануне боя не рискнул. Камиль с удовольствием, до хруста, потянулся, вздохнул. - И как же ты оказался в Стамбуле? – тихо спросил Заганос, не сдерживая жгучего любопытства. Ему хотелось поймать этот момент, узнать, что было дальше. Ведь он был прав в своих догадках: именно в прошлом крылся ответ на вопрос, почему франк стал вот таким. - Из дому меня забрала цыганка, она неподалеку жила. С табором я в турецких землях и оказался. Как раз тогда умер старый барон, а новый захотел, чтобы краденых детей покалечили, так-то с них можно больше милостыни получить. Но Ружа меня жалела, рыдала просто в голос… и тайком отдала меня баши, который собирал мальчиков для девширме. Представь себе, Ружа такая гордая была, и красивая – визирь такой жены не постыдился бы. Я ребенком был, семи лет еще не исполнилось, да и то понимал, что такой, как она, еще поискать. А тут она в ноги тому баши падала, умоляла, заберите мальчика, он не ромалэ [2], в таборе ему жизни не будет. Золотой браслет ему отдала. Так я и попал в оду. Вот с тех пор… с тех пор мне ничего и не страшно. Всё мне было трын-трава. Хуже, чем тогда, в подвале, уже не будет. Камиль говорил так, будто рассказывал что-то невероятно смешное. «Он что, пьян?» - на миг подумал Заганос. Эта неожиданная откровенность его ошеломила, он представить себе не мог, что Камиль может доверить сокровенное кому-либо. А тем более ему, первогодку, которого снисходительно «учил жизни» и поддразнивал за излишнюю серьезность и старательность. Но на пьяные признания это было непохоже. Может, так действовало предчувствие нелегкой битвы, которое в последние дни витало в воздухе? - Но тебе всё равно пришлось нелегко, - сочувствуя, сказал Заганос, подвинувшись поближе к Камилю. – Тебя любила только Ружа, она беспокоилась о тебе больше, чем родная мама. Представляю, как ты по ней скучал… - Скучал, - согласился Атешли, но тут же обычным своим жестким тоном добавил: - Только это уже ничего не значит. Наверное, ее уже и в живых нет. Не думаю, что муж и барон простили ей такой убыток для табора. А я даже не плакал по ней. Не мог. - Камиль… - А ты-то чего дрожишь, птичка-невеличка? Будто сам заплачешь. Не обращай внимания. Меня просто что-то уже всё заело, тошно уже от этих переходов, каждый день одно и то же, вот на разговоры и тянет. А у тебя терпение железное на чужую болтовню. Ладно, забудь, спи. Скорей бы в бой. КОММЕНТАРИИ: [1] «удавкой» в описываемые времена в Европе называли болезни, вызывающие удушие [2] ромалэ – цыган; детей цыган и евреев в янычары не забирали