Разными дорогами

К концу следующего дня войско приблизилось к крепости. Издалека был виден широкий ров, который окружал высокие стены из бурого камня и огромные, мощные башни с крышами, крытыми темно-красной черепицей. Узкие окна и отверстия смоляных носов [1] напоминали подслеповатые глаза и оспины на лице великана. - Неет, этот Предоевич был настоящий ишак, такой замок просрать и так по-дурацки погибнуть! – воскликнул Батур. – Я слышал, стены здесь двойные. Неверным нас там зажать – раз плюнуть. - Типун тебе на язык. Молчи и копай траншею, - фыркнул Ибрагим. – Это дело командиров, думать, как взять крепость. А нам главное выдержать… Дотемна янычары строили передвижной лагерь, рыли траншеи и возводили насыпи, которые защищали их от вылазок из замка. Несколько орт получили приказ отправляться на дороги, ведущие к замку, и перекрыть их, чтобы к неверным не дошла подмога из ближних городов. Оставшиеся же на месте воины делали подкопы, по которым вода вытекла бы изо рва. И тем, кого отправили на эти работы, приходилось хуже всего, ведь неверные могли обнаружить их - поставив в замке медные чаши с шарами внутри, и по тому, где шар дрожит сильнее, обнаружить вражескую вылазку [2]. К тому же, из тоннелей часто выливались нечистоты и раскаленная смола, которую осажденные лили на врагов. Когда стемнело, и жара спала, Заганос с наслаждением перевел дыхание и подставил обнаженный торс под прохладное веяние ветерка. Сейчас бы хоть ненадолго присесть… целый день он трудился над временным укреплением, да еще и вместе с Камилем и Рейханом, которые вечно спешили, будто спешка могла приблизить час столкновения с врагом, и упрямо не хотели понимать, как важно сделать всё на совесть. Но об отдыхе оставалось только мечтать. Среди ночи вернулись разведчики и те, кого послали рыть тоннели. Среди саперов [3] пострадавших было больше всего. К лагерю тянулись обожженные смолой и раненные янычары. Лекари сбивались с ног, и звали на помощь тех, кто хоть как-то умел обрабатывать раны и делать перевязки. Заганос очень скоро понял: маковой настойки на всех не хватит, и ее придется приберечь для тяжело раненных, да и вино может очень скоро кончиться. Кто знает, сколько продлится осада. И даже держась на ногах из последних сил, он не мог не думать о том, как там Демир. Его орту послали перекрывать дороги. Всё ли там спокойно, или секбаны уже столкнулись с отрядами гяуров?.. А если Деми ранен?.. Будет ли кому о нем позаботиться?.. С ожогами смолой приходилось хуже всего. Раскаленную и липкую жидкость приходилось сначала охлаждать водой, ждать, пока затвердеет, и только потом осторожно счищать, стараясь не повредить кожу. И всё это, как обычно, под грубые, нетерпеливые окрики – «да что ты там возишься, давай быстрее, тут еще десяток человек пришли!». - Слушай, парень, ты бы ненадолго прилег… - сказал один янычар постарше, служивший то ли лекарем, то ли помощником лекаря. – Свалишься же. - Ничего, бейэфенди, я продержусь, - упрямо ответил Заганос, со стыдом поняв, что в лицо-то его помнит, а вот имя вылетело из головы. Тут обо всем забудешь. В глаза будто кто песка насыпал, руки уже не слушались, а пострадавших меньше не становилось. Вдруг к навесу, под которым работали лекари, приблизился мужчина в оборванных, грязных от пороха, земли и пыли рубашке и штанах, мокрый до нитки, весь в синяках, ссадинах и царапинах. - Ну что, сукины дети, держитесь? – радостно заорал он. – Заганос, чё это вид у тебя, будто у утопленника, и глаза красные, как у шайтана? Ты того, иди, приляг, я смолу счищать умею, справлюсь. И раны поштопаю. - Якуб?.. - Якуб!!! – тут же с не меньшей радостью закричали несколько воинов, ждавших своей очереди, на миг забыв об усталости и боли. – Живой!!! Ну ты даешь!.. Вернулся, иншалла… а мы уже боялись, что тебя где засыпало или прибило… слава Аллаху, живой. - А вы думали, - хмыкнул Якуб. – Неверные меня так просто не завалят, шиш им. Долго жить буду. - Ты не спеши снова в строй, сначала оботрись и накинь что-нибудь сухое, а то этот ветерок коварный, протянуть может, - напомнил Заганос. Ему оставалось не так уж много работы, но и правда, Якуб вовремя пришел и решил выручить. Голова уже кружилась, руки дрожали. Заганос еле дотащился до шатра и упал на подстилку, и тут же заснул, будто провалился в темноту. На следующий день пришлось еще хуже. Один из прорытых накануне тоннелей обвалился, и нескольких погибших саперов даже вытащить не смогли. Других вытаскивали, но, когда их волокли в передвижной лагерь, становилось ясно: не выживут. Израненного, обожженного смолой, с переломанными руками и ногами седого мужчину до шатра дотащили товарищи, и, оставив лежать на циновке, тут же поспешили обратно на штурм. - Надо ему горло перерезать, - холодно сказал Камиль. Заганос в ужасе уставился на него: - Ты что?! Как можно… - На кой ты медицину учил, что, не понимаешь, он не жилец! – зло ответил франк. – На нем же не обожженного места почти нет, да еще и смола… помочь ты ему ничем уже не поможешь, а сам умирать он долго будет. Так лучше сразу ятаганом по горлу, чтоб не мучился. - Я не смогу… Даже понимая, что Камиль прав, Заганос не мог его послушаться. Да, он давно знал: самых тяжелых на войне всегда приходится оставлять, и идти помогать тем, у кого еще есть надежда выжить. Но оставить – это еще куда ни шло, а хладнокровно убить своего… - Много будешь думать, состариться не успеешь! – процедил Камиль сквозь зубы. Миг, и острое лезвие ятагана блеснуло на солнце. Камиль перерезал горло умирающему, быстрым и точным движением, как будто резал барана, вытер лезвие о грязную, запыленную ткань и схватил Заганоса за ворот рубахи, притягивая к себе. – И запомни раз и навсегда. Если со мной случится такое и ты окажешься рядом, ты сделаешь для меня то же самое. Понял? Заганос кивнул. - Вот и славно. Погнали, слышишь, тревогу бьют. Наверно, гяуры отряд на вылазку отправили. Нападение неверных отбили быстро, ведь гарнизон крепости не мог отпустить в вылазку много людей. Но бой был яростным, мадьяры [4] наступали, не щадя себя, они скорее бы умерли, чем сдались. Даже тяжело раненные, преодолевая нечеловеческую боль, шли и шли вперед, набрасывались на янычар… - Нет, ну ты смотри, какая тварь! – Рейхан изо всех сил двинул по голове лежачего гяура, на котором живого места не было от копоти, земли и запекшейся крови. – Трепыхается еще. Заганос хотел было крикнуть, что так нельзя, что это уже недостойно воина, но вовремя понял, что еще чуть-чуть, и тот неверный приподнялся бы и набросился бы с кинжалом на него. Несмотря на жару, ему стало холодно, будто зимой: если бы он не был осторожен, если бы товарищ вовремя не защитил, он бы, возможно, упал раненный, и поди знай, выбрался бы или нет из этого месива. Позже он сам поспешил на помощь, когда увидел, что Коркута теснят к ограде сразу трое крепких, рослых, явно опытных воинов… чуть не споткнулся об отрубленную голову и прижал ладонь ко рту. Среди убитых неверных лежал Кюбат. Лицо было изуродовано предсмертной судорогой, тело лежало в нескольких шагах от головы и рука, сжимавшая саблю, все еще подергивалась – или так показалось… но сожалеть о погибшем времени не было, нужно было стать плечом к плечу с тем, кто боролся. И вот покатилась по земле уже голова врага, а Коркут радостно выкрикнул: - Вот это ты его свалил! Давай! Слава Аллаху! Только когда неверные отступили, Заганос будто очнулся от кошмара, в котором не было ни мыслей, ни страха, ни голода, жажды или боли, а только ярость ударов и стремление прикрыть своих. И вот теперь все эти чувства сразу нахлынули волной. Болела рана на лбу и ушибленная нога, усталость тянула к земле, к горлу подкатывала тошнота от воспоминания о том, как дергалось обезглавленное тело Кюбата. Хоть прежде, в ученической орте и в воинской казарме, Заганос терпеть его не мог, и, бывало, опасался, что Кюбат на него донесет за мелких промах или просто так, чтобы себя перед ода-баши показать, но всё-таки… даже такому ненадежному товарищу не пожелаешь погибнуть в первом же походе. Становилось страшно от самой мысли: знаешь человека столько лет, ночуешь с ним в одной оде, тащишься по одним и тем же дорогам – и вот его уже нет. Лоб чесался. Заганос осторожно потрогал рану. Ничего страшного, больно и противно, но жить можно. И он потащился дальше, следом за своими, приглядываясь, кто не пострадал, а кому нужна помощь. Когда он увидел, что Али тащится, едва передвигая ноги, и смотрит, будто не видя и не разбирая, куда идет, то поспешил к другу: - Али, ты ранен? - Д-да так, чуть-чуть зацепило, я справлюсь сам. - На тебе лица нет… - взволнованно прошептал Заганос. Али тряхнул головой, будто отгоняя от себя жуткое воспоминание. - На нас с Илкером напали мадьяры, я одного убил… на нем богатый был кафтан, золотом расшитый, Илкер и решил снять, сказал, чего такому добру пропадать. Снял, и оказалось, то девушка была [5]! - О Аллах… - Они так просто не сдадутся. Если даже женщины идут на войну! Али будто в воду глядел. Прошло несколько долгих, мучительных дней, а гяуры не покидали крепость. Командующие каждой орты отдали приказ запасаться водой, пока неверные не начали сбрасывать в реку трупы людей и лошадей [6]. А до этого могло и дойти. В первые дни осады погибших еще хоронили – из крепости едва слышно доносился звон колоколов, в османском лагере дервиши читали молитвы, а янычары рыли хотя бы братские могилы. Но бои становились всё яростнее, и об убитых забивали. Когда во время штурма временного лагеря мадьяры зарубили дервиша, Али помолился за старика, но Батур с Хасаном его засмеяли: вот еще, и не жаль тратить время на глупости. Лишь на исходе второй недели воины преодолели ров и добрались до стен, начиная пробивать их таранами. Снова лилась раскаленная смола, а теперь еще на осаждающих градом сыпались стрелы. Вечером Заганос помогал лекарю орты «тигров» извлекать стрелы и перевязывать раненных. «Тигры», бывшие на штурме в тот день, потеряли почти половину бойцов, и Заганос боялся, что следующими в бой пойдут его товарищи, и им грозит та же судьба. Глядя в темнеющее небо, он беззвучно молился: «О Аллах, дай мне силы выжить… я должен жить… не оставить наших без помощи… увидеть Демира, хотя бы увидеть, хоть издалека…». Приближаясь к шатру, где обычно ночевал, он увидел, что на небрежно сложенном тряпье сидели Муса-бей и Камиль, яростно споря. На коленях у ода-баши лежала широкая доска с чертежом, набросанным мелом. Камиль тыкал пальцем в чертеж и доказывал: - Вот, здесь мы сможем пробраться и потеряем меньше людей. Если укрепить проход досками и столбами, нас не завалит. И пробить стену будет легче, у мадьяров не так много денег, чтобы надежно всё починить с прошлых лет. - Хватит морочить мне голову! – устало ворчал Муса-бей. За время штурма он изрядно исхудал, его прежде богатые и пышные одежды превратились в такое же тряпье, как у рядовых, а голова вместо чалмы была повязана каким-то серо-бурым полотном. – Вот привязался, настырный. Камиль, ты понимаешь, что это смешно? Ты уже пятый год повышения получить не можешь, а учишь меня. Еще к Синану-паше пойди и расскажи, что он, по-твоему, должен делать. - А если я пойду хотя бы с двадцатью бойцами? – настаивал франк. – Хоть с первогодками. Погибнем, так то кесмет [7]. Но я уверен, получится. Я знавал одного старика, он в этих краях воевал и помнил, что где. И я всё рассчитал. - Да иди ты… - процедил сквозь зубы Муса-бей, сплюнув на землю. - Значит, разрешаете, бейэфенди? – Камиль засмеялся. - Если найдешь двадцать дурней, которым не жалко своей головы – вперед. Но учти, потеряешь людей зря, будешь болтаться на ближайшем дереве. КОММЕНТАРИИ: [1] - смоляной нос – отверстие в стене замка, используемое для того, чтобы выливать смолу на врагов [2] - медные чаши с шарами внутри – одна из средневековых тактик выявления подкопа [3] - саперами первоначально назывались именно военные, которые делали подкопы. Сапа (от франц. sape, буквально — мотыга, saper — вести подкоп) — способ отрывки рва, траншеи или тоннеля для приближения к его укреплениям, применявшийся в 16-19 веках. [4] - мадьяры – венгры; в Османо-габсбургских войнах венгры сражались на стороне Священной Римской империи. Многие сражения с османами, в том числе осада Сисака, битвы за Веспрем, Варпалотту (Палотту) и др., о которых здесь идет речь, происходили на территории Венгрии (этот этап войн также называется Пятнадцатилетняя/Тринадцатилетняя война в Венгрии). [5] - женщины, сражавшиеся в армии под видом мужчин, явление не такое уж редкое. Самые известные случаи относятся к 19 веку, однако менее известные прецеденты случались и ранее. Например, женщина-конкистадор Каталина Эрасо (1592-1650, служившая в армии под именем Алонсо Диас). Так что эпизод хоть и вымышлен, но почему бы и нет)). [6] - во время осад крепостей осажденные часто сбрасывали в реку отходы жизнедеятельности, трупы погибших, падаль и т.д. – своего рода примитивное бактериологическое оружие против вражеской армии. [7] - кесмет – судьба, рок