Разными дорогами

- Деми… слава Аллаху, живой… - шептал Заганос. Ему было неловко, что Демир застал его таким – нечесаным, немытым, небритым, насквозь пропитавшимся вонью лазарета. Хоть от Деми тоже тянуло потом и порохом, а когда Заганос терся щекой о его щеку, то чувствовал жесткую, колючую щетину. Но неважно. Неважно. Главное, что Деми дошел до крепости живым и невредимым. Наконец-то встретились!.. - Мы вот только что пришли, - тихо сказал Демир. – Как раз на рассвете выступили, оставалось уже немного… - Уже утро?! – воскликнул Заганос. Ему казалось, что он всего какую-то минуту назад прилег спать. – Меня же, наверно, уже в лазарете ждут… - Еще, говорят, есть время… птаха, я тебе из своей добычи хлеб приберег и флягу пива. Вдруг вы тут все голодные ходите, - Демир выпустил его из объятий, сбросил заплечный мешок и достал флягу и обернутый в ткань кусок хлеба. - Да мы ничего, мы терпим… ты береги себя, Деми. Я же просил тебя быть осторожным, а ты едва добрался сюда, уже обо мне спрашивал. - Ну что тут такого? Другие тоже о своих приятелях спрашивали, кто живой, кто ранен, - возразил Демир. – Я слышал, у «тигров» много было убитых… Заганос кивнул. Они сели рядом, разделили на двоих хлеб, по очереди пили пиво из фляги. И так хорошо было прижиматься друг к другу, будто в прежние дни, так тепло, и напиток немного пьянил – не сильно, но достаточно для того, чтобы на время забыть обо всех пережитых ужасах, забыть о том, что впереди ждет не менее тяжелый день. - Жаль, так быстро закончилось, - вздохнул Демир, отставив пустую флягу в сторону. Ничего не ответив, Заганос прижал его к себе, поцеловал, сильно и уверенно, будто пытаясь утолить жажду. Больше не думал об осторожности, о том, что кто-то может войти и увидеть их. Не думал даже о том, что скоро придется снова идти в лазарет. Только на миг неохотно прервал поцелуй, переводя дыхание. - Деми, мне было плохо без тебя… - Чому, моя пташко? Чому погано? Хто зробив тобі зле? От ласковых прикосновений по телу проходила дрожь. Заганос опустился на подстилку вместе с Деми, лежал, закрыв глаза, чувствуя тяжесть тела любимого на себе и то, как к бедру прижимается напряженное естество. - Ніхто. Нічого. Я без тебе наче й не живу. Мені без тебе все не так. Но даже к этим, таким сладким, приятным ощущениям примешивалась горечь. Нельзя, ничего нельзя… только торопливо приласкать друг друга и так же, в спешке, услышав за дверью глухой топот сапог, привести себя в порядок. - Увидимся вечером, если получится, хорошо? - тихо пообещал Демир, смущенно отводя взгляд. - Если получится… ты просто приходи в лазарет, позови меня покурить или еще что… хоть во дворе постоим рядом… а пока я пойду, наверно, меня уже ждут. * Когда Заганос пришел в лазарет, двое сильных мужчин держали лежащего на столе больного. Ийне Рустем подготавливал инструменты, но, увидев Заганоса, обернулся, недовольно, почти презрительно глянув на него. - Ты где пропадал? Если я согласился, чтобы твой приятель принес тебе еду, это не значило, что вы могли устроить целую пирушку. Вернемся из похода – вот тогда болтайте и пейте, сколько душа пожелает. Я о тебе лучшего мнения был, но на вас, «орлов», рассчитывать нельзя. Только лезть на рожон умеете. Слышать такие слова было обидно. Рустем вроде говорил по справедливости, но Заганос не заслужил такого. Он часто уходил последним из лазарета, а приходил первым, не жалел себя… А Демир… Может давать волю чувствам в такое время и не пристойно, но если другого случая встретиться уже и не будет? Может Рустем не знал любовных мук, может никто не ждал его, не любил, и потому он всегда оставался таким даже с ранеными – чужим и холодным? А может… наоборот… Подумать об этом до конца Заганос не успел, потому что Рустем продолжил: - Ладно, некогда мне тебе выговаривать. Руки вымыл? Помогать мне будешь. Случай просто восхитительный, ахиллово сухожилие разорвано. Как он мог называть «восхитительным случаем» такое несчастье?! Ведь это значило, что человек будет долго страдать и останется калекой… Заганос еще не видел, чтобы после такого люди становились на ноги. Но, должно быть, Рустем у кого-то научился или что-то узнал сам, если действует так уверенно. Ийне разрезал кожу, обнажая сухожилие, так ловко – явно делал это не впервые, - и не обращал внимания на стоны больного и попытки вырваться. Только равнодушно велел помощникам держать крепче и командовал: - Держи крючки. Теперь нить давай. Вот, здесь еще придерживай… Никакая обида или неприязнь ничего не значили, когда Рустем аккуратно, осторожно соединял поврежденные части сухожилия, а потом зашил рану и, вытерев пот со лба, сказал: - Теперь перевяжи и закрепи ногу в лубке. Мы сделали, что могли, теперь остается надеяться только на природу. Позже, когда они смогли ненадолго выйти во двор и сесть на скамье, отдыхая, Заганос спросил: - Рустем-бей, а у кого ты научился сшивать ахилл? - Да не то чтобы учился… - Рустем пожал плечами. – Мой учитель, когда лечил бедняков, пытался помочь, даже если надежды почти не было. Другие лекари могли отказать, но он – никогда. Он был такой добрый, не мог выдержать, когда кто стоял перед ним на коленях, рыдал и умолял. Конечно, для простого человека остаться калекой – еще хуже, чем умереть. Али-челеби и пробовал разные способы. Что-то получалось, что-то нет. А я был рядом, замечал, записывал, мы вместе вскрывали мертвые тела [1]. Али-челеби говорил, что если сухожилия сшивают, когда обрабатывают глубокую открытую рану, то можно попытаться разрезать кожу и сшить скрытый разрыв. Но дальше я до многого доходил своим умом, хаджи не успел сделать всё, что хотел… его зарезал какой-то бродяга, - Рустем сжал кулаки так, что костяшки пальцев побелели, и отвел взгляд. – Многие потом говорили, что Али-челеби слишком жалел всякий сброд, всё прощал людям. И правда, вот попался бы мне тот ублюдок, я бы его на лапшу порезал! - И был бы прав, - согласился Заганос. - Я одно время даже думал, не перестать ли пытаться понять, как еще можно помочь больным. Мне и парни в орте так говорили – лечи по старинке, не высовывайся, всё равно, даже если получится, благодарности не будет никакой, а ошибешься, в порошок сотрут. А потом время прошло, мы пошли в поход… и я все равно начал снова пытаться. Не мог по-другому. Заганос улыбнулся. - И правильно сделал, что никого не слушал. Какое-то время Рустем молчал, поджав губы. Но потом всё же сказал: - Да я и сам еще толком не уверен. Мне кажется, могло бы быть и лучше. Нитки не так держат, как я хочу. Тот мужик, которому я года два назад сшивал сухожилие, прихрамывает. Ничего… может, что-то придумаю еще… На том разговор и оборвался. Дел, как всегда, было по горло. Да и что можно придумать на войне, когда приходится обходиться тем, что есть под рукой, и не мечтать о лучших нитках и тканях для перевязок, о том, чтобы не приходилось резать и шить без всяких средств, облегчающих боль. Приходится просто делать то, что можешь, и надеяться на природу и высшие силы. КОММЕНТАРИИ: [1] в исламской культуре отношение к вскрытию мертвых было отрицательным, но не так преследовалось, как в христианской культуре того же периода. Разрешалось вскрытие в исключительных случаях (при подозрении на неестественную смерть или врачебную ошибку). Также на основе принципа «Необходимость смягчает запрет», и при условии, что после исследования тело будет похоронено, как полагается по закону. Ахиллово сухожилие известно ученым с древних времен, однако до описываемого периода разрыв ахиллового сухожилия лечился консервативными методами (по Амбруазу Паре – длительный постельный режим + бандаж), при этом не исключалась хромота и вероятность повторного разрыва. Первые оперативные вмешательства при разрыве ахиллового сухожилия относятся к 1880м годам в Европе; на мусульманском Востоке первые попытки сшивания ахиллового сухожилия относятся к Х веку, но успешность и распространенность не известна. https://cyberleninka.ru/article/v/lechenie-povrezhdeniy-ahillova-suhozhiliya-istoricheskaya-spravka