Разными дорогами

Возвращения посланника ждали в нетерпении. Его выглядывали по всем дорогам, и гадали: какую весть он принесет? Поговаривали, что неверные будут тянуть время, торговаться из-за условий договора, а потом все равно откажутся сдать город. Старшие янычары, воевавшие с неверными не раз, были в этом уверены. Но ходили слухи, что Синан-паша нарочно велел Абдулле-эфенди и его сопровождающим задержаться подольше, чтобы увидеть крепость изнутри, посмотреть, как устроен город, выведать, чем живут и чего боятся сами жители, много ли у них припасов, ждут ли помощи от австрийцев. А потом, когда Абдулла-эфенди сообщит, что да как, легче будет идти на штурм, если барон Пальфи все-таки решит сражаться. Кроме того, требовалось время, чтобы прибыли орты артиллеристов, немного отстающие в пути из-за тяжелых пушек, которые не так-то просто доставить и установить. В прошлой осаде главным было преодолеть ров и прорыть траншеи так, чтобы подобраться к крепости, и успеть сделать это, пока осажденные не отравили реку. Здесь же город защищали несколько рядов стен, и, чтобы добраться до замка, стоящего на высоком холме, нужно было пробить каменные преграды. И если приграничный Сисак уже не раз переходил от одного коменданта к другому и ни неверные, ни османы не успевали до конца восстановить укрепления после прежних битв, то до Веспрема османы не доходили давно. Здесь бои предстояли тяжелые. Потому янычары поднимались на рассвете, молились – казалось, даже самые закоренелые буяны и безбожники искренне шептали священные слова – и возводили укрепления, не покладая рук. Будто не временную защиту создавали, а собирались остаться здесь надолго. Поговаривали, так и будет, за несколько дней такую громадину не преодолеть. Может, и месяц придется сражаться, и дольше… в холода, растягивая и так скудные припасы. Муса-бей запрещал выбираться в окрестности поодиночке. Но разве запреты могли остановить молодых, сильных и здоровых парней, которым не хватало скудной похлебки? - Это что, еда?! – возмущался Рейхан. – Хорош суп, из семи круп, десять ведер воды, одна луковка. Высокий и тощий, он-то есть хотел день и ночь. Если и дома, в сытое, спокойное время Рейхан спешил к котлу первый и отталкивал новичков, а уходил последним, всё равно норовя спрятать в карман кусок хлеба, то теперь, в походе, он и вовсе готов был на что угодно. И постоянно выбирался в окрестные рощи один или с несколькими такими же голодными приятелями, чтобы подстрелить хоть пару птиц. - Когда-нибудь жадность тебя погубит, - ворчал кашевар, Енги-бей, встречая Рейхана, вернувшегося с добычей. – Ну, стоило из-за вот этих тощих голубей и перепелок лазить неведомо где? А если бы неверные тебя самого подстрелили? Ох, а ты представь себе, каково попасть к ним в плен… - Да не бурчи ты, как старый дед. Видишь же, обошлось! – у Рейхана блестели глаза в предвкушении горячей и сытной похлебки. – Зато суп хоть пахнуть мясом будет. Енги-бей предостерегал молодых парней не зря: он, седой и прошедший немало битв, не раз видел, как вот такие смельчаки гибли зря, самое обидное, что даже не в бою, а попав в плен к охране владельца окрестных земель или столкнувшись с толпой крестьян. Но сколько бы он ни напоминал, сколько бы ни рассказывал, всё зря. Каждый молодчик будто считал, что его-то беда не коснется. - А говорят, в Веспреме люди богаче живут. Вот дорвемся, заберемся в погреб какого-нибудь купца, будет нам и соленая рыба, и вяленое мясо, и колбасы, и всё, чего душа пожелает… - мечтал Камиль, сидя вечером у костра. – И хлеб, и мёд… я б отрезал здоровую краюху, да медом намазал бы, толщиной этак в палец, ммм… - Заткнись уже, не трави душу! – рявкнул Якуб. – Шиша с маслом, часом, не хочешь? Я сам уже не помню, когда жрал по-человечески. Заганос молча сидел, глядя на пляшущие языки пламени. Вспоминал то утро в Сисаке, когда Деми принес ему хлеб, и как хорошо было сытно поесть, и прижаться друг к другу. Но от таких мыслей становилось только больнее. Он каждую минуту помнил, что их счастье запретное, тайное, украденное. И даже если они вернутся с победой, всё равно будут скрываться, остерегаться, чтобы никто не узнал об их встречах. Так же, как сейчас – лишь иногда стоять рядом, курить не оттого, что нравится табак, а просто потому, что выйти покурить – безобидный и неопасный предлог… бояться лишний раз глянуть друг на друга, ведь любители сплетен каким-то шестым чутьем чуют, во что вцепиться. Перекинуться парой ничего не значащих слов, когда столько всего хочется сказать. Больше ничего. И это беспокоило его больше затянувшегося похода, пустой еды и подступающих холодов… Неужели ему надо навсегда оставить надежду быть рядом с любимым? * Прошло еще несколько дней. Абдулла-эфенди вернулся, и вскоре уже по лагерю разлетелись вести: горожане в Веспреме живут богато, у охраны есть запасы и оружие, они могут выдержать осаду, и барон Пальфи отказался сдавать крепость. Ответил послу, что ни за что не запятнает славное имя предков и сражаться будет до последней капли крови. - Эти мадьяры с ума сошли! – громко возмущались артиллеристы, заканчивая готовить орудия к штурму. – Сколько бы там их ни было, а наше войско всё равно больше. И таких пушек у них нет… пробьем стены, и всё! Однако хвастаться было рано. Не все ядра попадали в цель, а если и попадали, то не пробивали стены настолько, чтобы через пролом прошел хотя бы небольшой отряд. А уже на следующий день после начала штурма неверные пошли на вылазку в лагерь янычар. Ода-баши «буйволов» с ума сходил от злости – несколько человек из его орты заснули во время ночного караула, мадьяры перерезали им горло и прошли внутрь укрепления. Далеко, правда, не дошли. Бой завязался жестокий, янычары даже пленных не брали, убивали врагов на месте. Наутро Заганос уже спешил в шатер, куда принесли раненых. У самого входа корчился воин, раненный в живот, прижимая руками выпадающие кишки. Безнадежен… странно, что он вообще дожил до утра. «Не жилец, помочь ему уже ничем нельзя, только перерезать горло, чтобы не мучился». Мысль, которая раньше ужасала, сейчас звучала буднично, как непреложная истина, и ятаган в руке не дрогнул. - Да простит меня Аллах, - прошептал Заганос, начиная помогать остальным. Вдалеке уже слышался грохот пушек. Янычары спешили на штурм, выкрикивая боевые кличи… но, казалось, прошло совсем немного времени, и орты начали возвращаться одна за другой. В шатер зашел Юсуф-бей, придерживая хромающего товарища. Увидев, что тот не ранен, Заганос сказал: - Пусть остается. Гляну. - Да что-то непонятное с ним. Хрустнуло что-то в ноге, и так громко, будто снаряд разорвался. Когда перелом, так не хрустит, ты уж побыстрее посмотри, а? - с беспокойством попросил секбан. - Омар, ты где там? Помоги бею сесть и закрепи ему ногу в лубке! – велел Заганос помощнику и объяснил: - На первое время лубок поможет, потом будет видно. - Эх. Что, пошла жара? - С божьей помощью выдержим, - спокойно ответил Заганос и, не удержавшись, спросил:- Юсуф-бей, а Демира вы видели? Жив? - Который? - Светленький, первогодок… помните, мы как-то в ночном карауле в Стамбуле вместе были… - А, точно, Мелек [1]! – вспомнил секбан. – Живой. Иншалла, всё хорошо будет. Деми жив!.. От этой мысли стало легче на душе, даже усталость не так досаждала. И Заганос перевязывал раненных, счищал смолу и масло с ожогов, не обращая внимания на ругань всё прибывающих воинов и требования работать еще быстрее. * Холода досаждали всё сильнее. Несколько дней шли такие ливни, что ни османы, ни неверные не отваживались на вылазки, и в лагере царила зловещая тишина. Но как только дожди утихли, штурм продолжился снова, еще яростнее, чем прежде. КОММЕНТАРИИ: [1] мелек (турецк). – ангел