Разными дорогами

Темные, непроглядные ночи сменялись серыми, унылыми днями. В Эдирне поздняя осень была намного теплее, но такая же слякотная и унылая. Прибыв в город, войско остановилось на несколько дней. Наконец-то можно было остановиться в казармах, пойти к брадобреям и в хамам. После ночевок в палатках, после всех тягот похода вымыться в теплой воде и прилечь на прогретых каменных лежанках казалось райским блаженством. - Слава Аллаху, наконец-то дотянули, теперь-то поживем, как люди, - Ибрагим с нескрываемым удовольствием отмывался от пыли и грязи и поливал себя водой из ковша.- Уфф, какая водичка! Как парное молоко! Мужчины шумно плескались, толпились у бочек с водой. И как же было хорошо и приятно смывать с себя грязь, пот, порох и засохшую кровь… будто усталость уходила прочь, и даже отчасти воспоминания стирались. Но даже в эти приятные минуты Заганос лишь ненадолго успокоился, ненадолго почувствовал себя живым. Когда он прилег на лежанку в последнем зале, и к нему тут же поспешил молодой банщик, принимаясь натирать кожу какой-то приятно пахнущей смесью и разминать мышцы, стало неприятно, неловко, захотелось избежать чужих прикосновений. - Что-то не так, бейэфенди? – почтительно, с опаской спросил парень. - Просто устал. Хочу побыстрее уйти спать, - сухо ответил Заганос, едва сдерживаясь, чтобы не сбросить с себя чужие руки. - Может, потом провести вас к женщине, бейэфенди? – заискивающе предложил банщик.– Ай, я знаю одну такую красавицу, прямо гурия из рая, глаза, словно у лани, кожа нежнее шелка, а объятия горячи, будто пламя! – он даже языком зацокал от восторга. Заганос молчал. - О-о-о, я понял! Лучше теллак [1], да, бейэфенди? Тогда пойдемте со мной… для правоверного воина и победителя можно даже сбить цену! Не пожалеете… тонкий и звонкий, как струна, губы – лепестки роз… - Ничего мне не нужно! – рассердившись, Заганос сбросил со своего плеча ладонь банщика. Льстивый тон выводил из себя, а мысль о любовных утехах казалась самым настоящим святотатством. Коркут, нежащийся на соседней лежанке, хохотнул: - Не, ну чего ты так? Поторговался бы. Авось после ночи с дивной ланью и есть захотелось бы, а то совсем отощал, ребрами светишь, как скелет. - Отстань. Тебя женщины привлекают, вот к ним и иди. - Ну ты и растяпа. Люди к тебе со всей душой, а ты шипишь змеей, - фыркнул Коркут и потянулся. Ему явно было неохота покидать хамам. Больше всего Заганос хотел побыть один. Или хотя бы дождаться ночи, когда все заснут, и снова спать, спать, спать… чтобы никто не приставал с разговорами, не звал пойти к женщинам или развлечься со смазливым теллаком. Почему нельзя навсегда остаться в тишине, темноте и пустоте, чтобы не чувствовать, как сердце сжимается от тоски?!.. А приходится притворяться. Терпеть прикосновения чужих людей, что-то говорить, из последних сил сдерживая желание всех послать. Всё на свете казалось лишним, ненужным, пустым… Но он уже успел понять, что от «орлов» попробуй отделаться, ни за что не получится. Вечером он всеми правдами-неправдами пытался остаться один и не идти в мейхане, отговариваясь тем, что служит только первый год и свою часть добычи должен беречь. Но Камиль даже слушать не стал: «За тех, кто жалования не получает, заплатим из общего котла. И вообще, это хозяева должны радоваться, что к ним явились защитники правоверных, должны что-то и бесплатно выставить!». Пришлось идти, через силу есть лахмаджун [2], по чуть-чуть пробовать сладости, рассеянно наблюдать за тем, как танцуют кучёк и зенги [3] под громкий звон медных тарелок и яростный звон струн и бой барабанов. Хозяин, и правда, выставил воинам-победителям бесплатное вино. Заганос жадно приник к своей чаше, не чувствуя вкуса, только тепло, разливающееся по телу, и знакомое уже ощущение оцепенения, равнодушия ко всему. Масляные светильники излучали неяркий свет, лучи которого отчасти тонули в сизом дыму. Пахло специями, табаком, вином и благовониями. Танцовщики и танцовщицы в вызывающих нарядах грациозно проходили мимо низких столиков, у которых, сидя или полулежа на подушках, расположились гости. Юноша-кучёк сидел на коленях у Хасана, обвивая изящными руками мощную шею мужчины. Али нежно поглаживал по волосам прижавшуюся к нему светловолосую девушку, но его взгляд оставался грустным и задумчивым, как бы красавица ни пыталась его развеселить. Батур тискал сразу двух девиц и громогласно хвастался перед ними своими подвигами: - В Сисаке, я вам скажу, милые хатун, жаркое было дело! Пару раз неверные нас чуть не закопали. Но орта у нас – не зря мы свое прозвище и знак заслужили! Одного гяура я голыми руками каааак схватил! Головой об стену – хррясь! Так кровища и полетела во все стороны… Танцовщицы ахали и охали, а Заганос, наблюдая за этим, почему-то вспоминал совсем другое: как Батур горевал по приятелю, как потом боялся, что товарищи сочтут его слабаком. - Подать кальян, эфенди? – ярко накрашенный кучёк склонился к Заганосу. – За хозяйский счёт. - Ладно, давай… Заганос понимал, почему и хозяева, и танцовщики, и танцовщицы так заискивают перед янычарами: старшие как-то рассказывали, что владельцы мейхане боятся вернувшихся из похода воинов, пытаются всеми силами угодить, ничего не жалеют, лишь бы веселье не вылилось в пьяное побоище и насилие. А такое случалось, после войны многих людей трудно остановить. Травяная смесь дурманила сознание еще больше, заглушая боль и злость. Уже и боевые товарищи казались вполне приятными людьми, с которыми можно хорошо жить, и одни и те же байки Рейхана про поваров и купцов веселили, как будто он их впервые рассказывал… Вот только наутро горечь, приправленная похмельем, была еще сильней. Голова раскалывалась, стыд обжигал, и больше всего хотелось забыть всё на свете, а лучше – исчезнуть, просто не существовать. КОММЕНТАРИИ: [1] Традиционно, теллак были массажистами в турецких хаммам (hammam) - общественных банях в Османской империи. Их роль не ограничивалась только мойкой, они поставляли и сексуальные услуги. (низшего по статусу можно, да-да-да : ) ). [2] лахмаджун – турецкий вариант пиццы, готовится из тонко раскатанного теста, запечённого на печи со смесью из фарша и овощей. [3] кучёк – в Османской империи юноши-танцовщики, которые выступали в провокационных нарядах, часто носили длинные волосы и красились, как женщины; оказывали также сексуальные услуги (см. коммент. выше). Зенги – танцовщицы-женщины.