Разными дорогами

Яростный, ожесточенный штурм продолжался несколько дней. И вот ранним утром татары ворвались в крепость первыми, но радостные кличи вскоре сменились тревожными криками: - Пожар! - Скорее! Тушите, пока склады с порохом не загорелись! Орты, вступающие в Рааб следом, спешили на помощь, засыпая костры землей и песком. Покидая крепость, мадьяры увели всех людей, весь скот, а припасы в погребах остались скудные – должно быть, лишь то, что не успели вывезти или уничтожить. Победителям досталось почти разоренное пепелище, и простые воины злились, что здесь нечего взять, а командиры со страхом говорили: падишах будет недоволен… [1] Ночевать в полуразрушенной крепости, где в ничем не закрытые окна дул прохладный ночной ветер, было не намного лучше, чем в лагере. Всё та же грязь, копоть, тот же порох и пыль. Но Заганос был рад уже тому, что в его орте все остались живы. Правда, двоих новичков – близнецов Назима и Реджеба – «орлы» должны были оставить в крепости, когда войско пойдет дальше, потому что парни были серьезно ранены и краткой передышки им бы не хватило. Из-за ранений «орлы» должны были оставить их в крепости, когда войско пойдет дальше. Но Заганос надеялся, что при хороших помощниках в лазарете они обязательно выкарабкаются В этом походе ему было много легче, благодаря Ахмару. Парень схватывал всё на лету, и никакой, даже самой тяжелой и противной работы, не боялся. Если б он мог учиться у лекарей в Стамбуле, стал бы блестящим хирургом. Заганос даже нашел время поговорить об этом с его отцом, но Валим-бей только хмыкнул: - Эх, подумать можно. Оно-то да, в столице можно пробиться, если вертеться умеешь, то и на службу при дворе попасть. Денег сколько… я бы такой судьбы для малого хотел. А только мы испокон веков жили по своим обычаям. Чем они плохи, скажите, бейэфенди? Ни к чему нам книжное знание. Вон, московиты, украинцы и поляки сколько всего знают, а мы-то их лупили и лупим. И сколько бы Заганос ни рассказывал о мудрых наставниках, которые выучили его, как бы ни убеждал, что талантливому ученику в лекарской школе пропасть не дадут – всё зря. Хотя Валим-бей был не один такой. Что турки, что татары ценили не знания как таковые, а возможность пробиться. Не слушаться чьих-то команд, а повелевать самому. Лучше и больше есть, пить хорошее вино, одеваться в шелка и бархат, носить пышные тюрбаны, покупать наложниц подороже. Ради этого и воевали, и терпели голод, боль, вонь, грязь и усталость. Дорога, вымощенная книгами, казалась им чуждой и слишком долгой. Но ведь везет не всем… погибших, даже тех, кого совсем не знал, Заганос вспоминал с болью. У всех были свои стремления, всех их кто-то ждал из боя, и вот они спят вечным сном в братских могилах, и от них не осталось ничего. Ни единого следа на земле. * В Раабе войско оставалось недолго – всего на какую-то неделю с небольшим, чтобы дать людям отдохнуть. А после армия разделилась: хан Гази Герай уводил своих людей на штурм Таты, турецкие же войска уходили в Эстергом, на помощь гарнизону Лала Мехмеда-паши [2]. Заганос жалел, что теперь ему придется расстаться с ребятами, которые помогали ему в лазарете. Горько было думать, что он, может быть, больше никогда уже не увидит умницу Ахмара и спокойного, медлительного Кугуша. Жаль было оставлять и Артыка, который ходил за ним, будто привязанный. Сироте, живущему на попечении у чужого рода, трудно приходилось и дома, и на войне. Мальчишка постоянно вертелся или в лазарете, или у шатра «орлов», радуясь даже самым незначительным поручениям. Ибрагим с Али, увидев это, дождались вечера, когда Муса-бей был в хорошем настроении, и пришли просить за Артыка: хорошо было бы забрать парня с собой и в Стамбуле пристроить в лагерь новобранцев. Умный ведь подросток, и рукастый, и пашет, как лошадь. Но вмешиваться в дела богатого татарского клана ода-баши остерегался. Уж очень ненадежны такие союзники. Это сейчас они могут говорить, что сирота им в тягость, а как поймут, что кто-то заметил в ребенке способности, так по-другому запоют… - Вот если бы моим отцом были вы, Заганос-бей! – сказал Артык на прощание. – Я бы вас всегда слушался. Честно. Я за вас молиться буду. Возьмите, - парень достал из кармана бусинки на цепочке. – Это на руке носят. От сглаза, от плена и от ран оберегает. - Пусть хранит тебя Аллах, - прошептал Заганос и украдкой смахнул слезинку. «Если б моим отцом были вы…». Эти слова напомнили ему о дочери, которая растет где-то далеко и о которой он ничего не знает. Кто о ней заботится? Женился ли сеньор Герарди снова? Несладко, наверное, придется девочке расти с мачехой… * А впереди снова были серые, пыльные дороги и долгие переходы, и казалось, этому никогда не будет конца. К Эстергому приближались медленно, окольными дорогами, чаще всего поздно вечером или ночью, когда можно было не опасаться наткнуться на мадьярский разъезд, отряды наемников или разбойничьи банды. Ночью же, через тайные ходы, и вошли в замок. О величии древней крепости Заганос только слышал. Но первым, что он увидел, было грязное нутро. Гяуры осаждали Эстергом еще с начала весны, и жители крепости вымотались настолько, что думать о порядке было некому. Мутный свет чадящих факелов освещал узкие, темные коридоры, оплёванные полы, мусор в нишах и по углам, выбитые или держащиеся на честном слове двери. И тесные комнатушки, и огромные залы были одинаково грязными, с паутиной под потолком и небрежно разбросанной по полу жухлой соломой или травой. В лазарет почти никто не заходил. Один из сипагов, защищавших крепость, сказал: «Раньше было лекарей четыре человека, так двоих убили в бою, а оставшиеся ничего не успевают. Да им проще пойти в бой, чем смотреть на весь этот сумасшедший дом». В самом деле, вонь в лазарете стояла невыносимая. У многих больных гноились раны. О тех, кто не мог ходить, никто не заботился, и они так и лежали голодные и в зловонной жиже. Лекари из орт, пришедших из Рааба, на заре собрали первогодков, чтобы те помогли навести порядок, вынести истлевшие тряпье и солому, и перестелить подстилки. То и дело слышался возмущенный ропот: - Мы что, за этим на войну пришли?! Дерьмо выносить и за калеками ходить?! Ийне Рустем особенно злился на таких, и даже подрался с обозленными парнями, которые попытались наброситься на него с кулаками. Хоть он и тощий был, но бил так, что мало не казалось. Рустем добился и того, чтобы в лазарете поставили побольше факелов, и целый день иссекал раны, вскрывал гнойники и обрабатывал пролежни. Как он только на ногах держался всё время! Заганос позволил себе пару раз присесть перевести дыхание, а Рустем и такой поблажки себе не давал. КОММЕНТАРИИ: [1] в 1594 году Рааб достался османам почти разрушенным. В современном городе большинство старинных построек относятся к более поздним временам, после османо-венгерских войн. [2]Лала Мехмед-паша, племянник визиря Соколлу (Соколовича) Мехмеда-паши, был наместником в Эстергоме в 1594 году.