Разными дорогами

45. В один из дней, проходя через рынок во время дневного караула, Заганос увидел воина в роскошном красном с черным доломане бостанджи. Воин остановился и приветливо воскликнул: - Кого я вижу! Мир тебе, Заганос! - Пусть и тебя благословит Аллах. «Кто же он? Лицо смутно знакомо…». Бостанджи продолжил: - Как служба? Где в этом году воевал? - В Анатолии. Но раньше и на границах бывал… да работа лекаря везде одинакова. Целый день в лазарете, бывает, там и ночую, - ответил Заганос, чувствуя, как в горле застревает комок. Наверное, опять придется лгать, что на войне ничего страшного не происходит, шутить… Но воин усмехнулся: - Помню-помню, тебе лекарское ремесло всегда хорошо давалось. Я когда-то так злился, что Мурад-челеби тебя в ученики принял, а меня учить отказался. А теперь думаю, сам Аллах меня уберег. Тут Заганос, наконец, вспомнил, кто перед ним. Точно, Давуд-большой, который был в их орте одним из лучших в рукопашном бою, долго на него обижался, что именно его учил лекарь. Неожиданная встреча подействовала на Заганоса странно: мимолетная радость почти сразу сменилась неловкостью. Чтобы не молчать, он сказал очевидное: - Да, Давуд, без терпения лекарю никак, а ты был тем еще непоседой. Помнишь, как Дениз-челеби вас с Левентом отчитывал? - Еще бы, такое не забыть! Почтенный хаджи для нас не жалел розог… мне до сих пор иногда снится, что я не выучил урок по персидскому – так представь себе, в холодном поту просыпаюсь, - Давуд засмеялся было, но тут же с грустью добавил: - А ты про Левента слышал уже? Сердце Заганоса вдруг забилось чаще от предчувствия беды. - Ранен? - Говорят, убит при Эгере [1]. Хотя, может, это и неправда… те орты, которые пошли воевать с австрийцами, до сих пор еще не возвращались. А вот Ильяса я видел недавно… бедный, ему в первом же походе ноги раздробило. Еще хорошо, товарищи по орте помогли найти дело, он теперь помощником у портного работает. Собирается на дочери хозяина жениться… но всё равно, жаль парня. Они немного прошли молча, а чуть позже Давуд продолжил: - Давай не будем о грустном. Ты себе какую-нибудь пригожую хатун не приглядел? Вопрос показался странным, почти неуместным. Пусть когда-то в орте Заганос неплохо ладил с Давудом (та давняя ссора из-за того, кому идти в ученики к Мураду-челеби, не в счет), они были не настолько близкими друзьями, чтобы рассказывать ему правду. Про Демира или про Кьяру. - Пока нет, всё работаю, - уклончиво ответил Заганос. - А хочешь, я замолвлю за тебя словечко, если выдастся случай? – предложил Давуд. – Вдруг будут искать мужа для девушки из дворца [2], я скажу, что у меня есть на примете молодой, видный жених, да еще и лекарь. Всё-таки мы в одной орте выросли, не совсем чужие. Я тебе помогу пойти вгору, ты меня поддержишь, вдруг что. Заганос грустно усмехнулся, таким странным и неуместным было это предложение, и он решил отвлечь Давуда: - Было бы неплохо, но давай не будем так далеко загадывать. Ты как-нибудь, когда будешь свободен, дай знать нашим. Я скажу Коркуту и Аслану, что видел тебя. Может, вместе соберемся в мейхане… - Вот это дело! – ответил Давуд. – Ты не пропадай. Увидимся. И старый приятель, махнув рукой, быстро зашагал вперед. Эта встреча, хоть и приятная, оставила на душе горьковатый осадок. Заганос вновь думал о том, скольких из их орты уже нет. Жаль будет, если слухи о Левенте окажутся правдой… Он шел по рынку. В ряду, где продавали собак, стоял оглушающий шум. У одной из оград стоял наставник с учениками-огланами, и уверенно объяснял, как правильно выбирать щенков. Мальчишки вертелись, не обращая внимания на грозные окрики, один из них просто гладил здоровенную мохнатую собаку, не присматриваясь, подходит она для охраны или нет. Всё это так напоминало об отрочестве, о приятелях. И больно становилось от мысли, что вот эти веселые, бойкие ребята тоже вырастут и пойдут на войну, будут штурмовать приграничные крепости или бороться с мятежниками в империи. Их тоже судьба разведет по разным ортам, и, встречая друг друга иногда, они будут спрашивать о прежних товарищах и слышать в ответ: «погиб»… или – «остался калекой». А может, кому-то повезет, кого-то заберут в толмачи, как Селима, или в дворцовую гвардию, как Давуда-большого. И одни отвернутся от бывших приятелей, другие – вспомнят. Ничего в этом мире не меняется! Заганос подумал на миг, что жениться на девушке, воспитанной в гареме, было бы неплохо: за ней дали бы приданое, такой брак значил бы повышение по службе, возможность заниматься тем, к чему по-настоящему лежит душа. Если бы он, как Рустем, что-то усовершенствовал или изобрел в хирургии, он мог бы рассказать об этом высокопоставленным покровителям, а те помогли бы учиться дальше, продолжать исследования. Но то, что интересовало его, для большинства людей было чем-то зыбким и туманным. Сунуллах-эфенди уже дал ему понять: умудренные опытом ученые просто на смех его поднимут. А если так, стоило ли искать покровителей, жениться без любви?.. Ради чего? Все его мечты рушились одна за другой. О жизни с Демиром, о поиске лекарства от душевной боли, о просто жизни, радостной и полной довольства. Зачем было мечтать еще о чем-то? Даже о повышении по службе. Это бы ничего не исправило и ничего не дало. * Хоть в этом году зима была и не холодная, а скорее прохладная и слякотная, похожая на раннюю весну, в городе царило затишье. На рынках не так толпился народ, и даже ночной караул в кварталах неверных и на улицах с веселыми домами выдавался необычно тихим. Это казалось настолько непривычным, что во время стражи Заганос, бывало, оглядывался, прислушивался, не веря в подобное спокойствие. Тишина напоминала затишье перед бурей. Один раз он проходил мимо дома, где когда-то держал лавку сеньор Герарди, и невольно остановился, присмотрелся. Вывеска почти не изменилась, разве что при новом хозяине, тоже аптекаре, ее подновили, подкрасили. Из окна, у которого любила сидеть Кьяра, выглядывала женщина лет сорока, крепкая, пышная. Ее кружевной чепец сиял белизной, а круглое лицо излучало счастье. Не сдержав любопытства, Заганос постучал в дверь лавки. Ему открыл мальчишка-подмастерье и провел к хозяину. Аптекарь, такой же дородный и солидный, как супруга, вежливо поприветствовал гостя: - Мир вам, эфенди. Чем могу быть полезен? Заганос сосредоточенно выбирал лекарства и ингредиенты. Аптекарь одобрительно сказал: - Сеньор так молод, а уже хорошо разбирается в зельях! - У меня были достойные наставники. Кстати, один из них торговал как раз в этой лавке, - будто между прочим, сказал Заганос. – Вот я и заглянул по старой памяти. - А-а, сеньор Герарди! – воскликнул аптекарь. – Да, знаю я его. Такой образованный человек, такой талантливый. Истинный мастер своего дела. Жаль, что ему не повезло. Дважды овдовел, представьте себе. Правду говорят, что силы небесные одной рукой дают, а другой забирают. Мне всегда говорили, что я хороший мастер, но с мессиром Джанфранко мне никогда не сравниться… - Нет-нет, ну что вы. У вас, вот, всё точно так же блестит, всё содержится в таком порядке, и о чем ни спроси, всё у вас найдется, - чувствуя, что хозяин не прочь поболтать да похвастаться, показать себя в лучшем свете перед покупателем-османом, Заганос ответил ему с чуть заметной ноткой лести. Вдруг в потоке слов мелькнет что-то по-настоящему важное?.. - Я ремесленник, а сеньор Герарди и новые лекарства создает, даже противоядия, я слышал, - возразил аптекарь. – Зато у него к зрелым годам всего одна дочь, а у меня целый выводок сыновей бегает. Эй, Джованни! – он прикрикнул на паренька, притаившегося неподалеку. – Что сидишь без дела? Ты убирал в кладовой? Экий бездельник, всё бы ему только подслушивать, о чем я с покупателями говорю. Моя супруга стала крестной маленькой сеньориты Виолы-Марии, так-то вот. По знакомству я и лавку эту выкупил. Скрипнула дверь, в лавку вошел еще один мальчик, чуть младше первого. - Паоло, неужели святой отец тебя так рано отпустил? - строго спросил аптекарь. – Смотри мне, проверю я вечером, как ты учишься грамоте. Видите, молодой сеньор, сколько хлопот с детьми! Всех нужно вывести в люди, обучить грамоте, семейному делу… Заганос поговорил с хозяином еще немного, поддержал степенную беседу о том, как трудно нынче молодым найти достойную дорогу в жизни. Ему было странно поддерживать этот разговор, он думал о дочке – он привык думать о ней как о своей, хоть и не знал точно, - думал о ее имени, о спокойной жизни. Вспоминал слова Давуда-большого… Ему стало невыносимо тоскливо и грустно, от воспоминаний, пережитой боли и неопреденности собственной жизни. В хмуром дне всё же мелькнула искорка света. Теперь Заганос еще больше был уверен в том, что именно он – отец ребенка Кьяры. «Виола» на франкском значит «фиалка». А он хранил в потайном ящике своего сундука платок с вышитыми фиалками, который Кьяра ему подарила в одну из их встреч…, этот цветок был знаком их тайной любви. Но пусть теперь он знал о девочке хоть что-то, это ничего изменить не могло. Дочери суждено расти далеко от него. * С наступлением весны, яначары вновь стали готовиться к походу. «Орлов» снова отправляли воевать в провинции: из нескольких городов в Анатолии пришли вести о новых бунтах, о мятежниках, которые помогали ворам и убийцам бежать из тюрем. Вечером накануне выхода из столицы вся орта пировала в мейхане. Развалившись на диване, Аслан пил бузу и возмущался: - Почему в Анатолию опять посылают нас?! Мы что, аджемы, чтобы зря горбатиться? Ни денег, ни славы, ни даже баб. - Нихрена себе, какой ты умный, - фыркнул Рейхан. – Всего и сразу хочешь. Деньги нужны, так ищи, где работать. - Тебе что, так понравилось в том году торчать на дороге и драться со всяким сбродом? – Аслан упрямо настаивал на своем. - Да кому оно понравится. Но что мы сделаем, - пробурчал Рейхан. - Мир – помойка, и люди – твари, - Камиль скривился и взмахнул рукой: - Эй, челове-ек! Прибежал низенький толстый слуга. - Чего желаете, эфенди? - Что за вино тут у вас подают? Это же кислятина какая-то, а не вино! Хорошее подай, понял? А то я тебе этот бокал за шиворот вылью. - Сейчас-сейчас, эфенди, - слуга поклонился до земли и быстро побежал. - Ну чего ты на этого беднягу кричишь? – спросил Заганос. – Он ничем не провинился. Вино как вино. - Достало всё, - Камиль помотал головой. – Вот ты скажи, тебе не хочется всё послать к шайтану? - Не знаю… Заганос вздохнул, ему не нравилось напряжение товарищей, их обида и злость, которая сейчас ощущалась, как вполне материальный предмет. Даже гнев Камиля за вино был лишь маленьким ручейком этих чувств. Но даже самое лучшее вино веселья бы не добавило... При мысли, что опять придется торчать до осени в нищих городах и деревнях, голодать и гоняться по лесам и пустырям за мятежниками, всем становилось тошно. Такая война не сулила ни славы, ни денег… Только ненависть в глазах местных, грязь и постоянное недоедание и потери. Янычары привыкли сражаться, многих из них все так же пьянило чувство собственной силы и власти над другими, но рисковать своей жизнью, ничего не получая взамен? И хоть Заганос смотрел на войну во многом иначе, ему тоже не нравилось сражаться не с обученными солдатами, которые знают на что идут, а с обычными людьми, которые лишь хотели… Заганос не особенно понимал их чаянья, но чутье ему кричало ему об ужасной бессмысленности всего происходящего. КОММЕНТАРИИ: [1] осада венгерской крепости Эгер длилась довольно долго и стоила немалых потерь. После осады в 1596 году Эгер вошёл в состав Османской империи, где был до 1687 года, когда турки были изгнаны австрийской армией. [2] Девушек из дворцового гарема (служанок или воспитанных как одалисок, но не выбранных для хелвета с султаном или шехзаде) могли выдать замуж за военного, советника, другого отличившегося служащего. Для жениха это считалось большой честью, т.к. он, кроме красивой и образованной жены, получал деньги, возможность протекции.