Разными дорогами

Однообразие привычных дел помогало на время забыть безрадостные мысли. Но не надолго. Несколькими днями позже Заганос получил от имама свиток с записью о браке [1], и, отдохнув немного после ночного караула, собрал в сундук свои пожитки, чтобы перевезти на новое место. Выйдя из казармы, он оглянулся. Когда-то, когда он пришел сюда из ученической орты, всё здесь казалось чужим, неприятным. А теперь жаль было уходить, к тому же он никак не мог отделаться от мысли, что, поселившись в доме Ибрагима, он занимал чужое место. Было непривычно не идти по улице, а ехать в повозке, оглядываться по сторонам рассеянно, просто так, а не готовясь в любой миг столкнуться с опасностью. Заганос представить себе не мог, что будет хоть иногда жить той размеренной, спокойной мещанской жизнью, за которой раньше лишь наблюдал издалека. Он чувствовал себя чужим среди неспешно шествующих людей. Да он и был им чужим, пришлым, пусть и не помнил своей родины. После шума казармы дом казался непривычно тихим. Ясемин еще не пришла из хамама, где проводила время с подругами и прихорашивалась перед первой брачной ночью [2], а Хатидже-ханым, встретив Заганоса и подав ему обед, бесшумной тенью скрылась на женской половине. Всё в этом доме было сделано прочно, крепко, на века. Заботливая хозяйская рука и богатая фантазия чувствовалась в резьбе, которая украшала длинные, широкие сундуки у одной из стен и сундук чуть поменьше в изголовье большой низкой кровати. Похожей витиеватой резьбой и прорисованной вязью был украшен и ящик для инструментов, красок и кистей. И казалось, что Ибрагим оставил дом ненадолго, и от этой мысли становилось горько, больно. Подмечая каждую мелочь – связку свечей рядом с ящиком для инструментов, и чернильницу, и перья на той же полке, словом, всё, дорогое душе человека, которому война никогда не была нужна, Заганос горевал еще больше. Почему всё так случилось?! Мечты о том, чтобы что-то изменить, отомстить за погибших друзей, теперь выглядели еще более далекими, чем когда-то. Ведь раньше он был один, сам за себя, и мог надеяться, что, если его заметят… Теперь за каждый его неверный шаг придется расплачиваться Хатидже-ханым и Ясемин, беззащитным женщинам. Если он погибнет на войне или присоединится к мятежникам во время бунта, защитить их будет некому. Такие мысли мешали насладиться и домашним обедом, и отдыхом в одиночестве и тишине. Даже сейчас Заганос помнил: весной или летом этому покою придет конец, войско снова отправится в поход. Он направился в пристройку, где стояла бадья для умывания [3]. Обычно, когда он чувствовал, как тело омывает теплая вода, горькие мысли не так мучили, всё плохое ненадолго забывалось. Но не сейчас. Тревога становилась лишь сильнее. Вернувшись в спальню, Заганос увидел стоящую на крышке сундука в изголовье чашу молока с медом. Сладкий аромат был таким родным и знакомым, напоминал о беззаботном детстве, когда верилось – вот полакомишься сладостями, и всё пройдет, всё забудется, ночь унесет все страхи, а завтра уж будет новый день. Как жаль, что те дни растаяли, словно дым! За дверью послышались шаги, взволнованный женский говор вполголоса: - Не бойся, Ясемин, я знаю, мне не придется стыдиться тебя… хорошая моя, это ведь наша женская судьба… Заганос застыл в ожидании, он слышал, как Ясемин отвечала матари, но она говорила так тихо, что слов он не разобрал. Наконец дверь отворилась, и девушка, так же робко кутаясь в полупрозрачную чадру, как и в день смотрин, дрожа, переступила порог спальни. Заганос сел на край кровати, и Ясемин устроилась чуть поодаль, сбросила накидку и опустила взгляд, теребя пальцами край пояса. На ее щеках алел румянец. Огонек свечи в углу чуть дрожал. Заганос подвинулся ближе к жене, коснулся кончиков ее пальцев. - Если ты боишься, я не… Ясемин растерянно взглянула на него. - А матушка, а другие почтенные ханым? Я не смогу им солгать! Они поймут, если я скажу неправду. Последние слова она вымолвила, дрожа и почти плача. - Шш. Только не плачь, - Заганос обнял ее за плечи. – Выпьешь молока? Ясемин кивнула, и он подал ей чашу. Сейчас он и сам волновался не меньше. Рядом с ним была хорошенькая девушка, от нее сладко, приятно пахло цветами, ее локоны щекотали его кожу. По телу пробегала дрожь. Хоть Заганос и не выбирал своей судьбы, но от мысли, что эта чистая невинная девушка принадлежала ему одному и ему не придется на рассвете уходить от нее тайком, у него чуть кружилась голова. Допив молоко, Ясемин поставила чашу на место и чуть слышно прошептала полагающуюся по обычаю молитву новобрачных. Заганос повторял те же слова за ней, так же тихо, даже не скрывая, что сам волнуется не меньше. Он потянулся за первым поцелуем, и Ясемин доверчиво приоткрыла губы, робко обняла его. Сквозь тонкую ткань Заганос чувствовал тепло ее тела, и уже смелее потянулся к завязкам на ее платье. Ему нравилось ласкать Ясемин, касаться ее большой, упругой груди, слышать, как она тихо вздыхает, и самому подставляться под ее прикосновения, осторожно направлять ее ладони. Одежда в беспорядке упала на пол. Заганос чуть сильнее прижал Ясемин к себе. Она была такая горячая и влажная внутри, но он тихо застонал и напрягся всем телом, почувствовав преграду, которая мешала ему овладеть ею. Ясемин зажмурилась, сильнее вцепившись пальцами в его плечи. Бедная девочка, как же она боялась показать, что ей страшно… Заганос не спешил, целовал и ласкал ее снова и снова. Он не хотел причинить ей боль, но догадывался, этого не избежать. И прошептал: - Ясемин, не бойся меня… хочешь кричать – кричи. Она только глянула на него и прикусила губу, когда он проник в нее и застыл. Ее ногти царапали ему спину. Но с нежных губ не сорвалось ни стона. Ясемин молчала, когда Заганос осторожно начал двигаться, лишь глубоко вздыхала, и ее пальцы уже не цеплялись с такой силой, а ласково касались его кожи. Молчала и после всего, лишь позже, уже сквозь сон, Заганос почувствовал, что она трется щекой о его плечо. КОММЕНТАРИИ: [1] в описываемые времена довольно часто жених и невеста не присутствовали при оглашении брака, вместо этого имам в присутствии свидетелей оглашал заключение брака, а после новобрачным сообщали, что брак заключен. [2] хамамы в то время, кроме функции собственно общественной бани, выполняли роль места, где люди общались; при замкнутости быта мусульманской женщины для женщин и девушек поход в хамам был чем-то вроде выхода в свет, когда все обменивались новостями, общались, сплетничали, матери семейств присматривались к девушкам на выданье и т.д. [3] в мусульманских домах воде и чистоте придавалось большое значение; в доме обычно отводилось место для хранения воды, дождевую воду также собирали в резервуары, баки и т.д. В Стамбуле также существовал водопровод по типу античного, частично охватывающий город (учреждения, хамамы, дома зажиточных людей и среднего класса). Т.к. молиться и выполнять супружеский долг правоверный должен, будучи чистым.