Разными дорогами

Серое небо с грязновато-белыми клочками облаков было похоже на небрежно распростертый над казармой ношеный, вытертый солдатский плащ. Падали мелкие, мокрые, противные капли – не то дождь, не то снег. Янычары стаскивали во двор казармы дрова, доски, хворост, складывали и зажигали костры, но отсыревшее дерево горело плохо, больше чадило, и дым клубился еле-еле, едкий, темный. - Ну и горит, …, разве это горит? – возмущался Батур, высекая огнивом искры и пытаясь поджечь кое-как сложенный костер. – Глаза, …, выедает. Он щурился покрасневшими, опухшими глазами и всё крыл самыми непристойными словами и франков, и евреев, из-за которых такой воин погиб, а больше всего – подлеца Мусу-бея. Кто-то уже успел послать новичков за вином, и растерянные, испуганные мальчишки тащили фляги. Янычары пили из горла, передавая фляги друг другу, и вновь кричали хрипло, озлобленно, разъяренно. - Да сколько же мы терпели! - Отдавали этому сыну шакала и желтой собаки даже больше добычи, чем положено! - Ему на нас плевать! - Долой Мусу-бея! Долой! Юсуф, Рейхан и Сулейман выкатили из кухни и перевернули до блеска начищенные котлы, ударили в них палками. Раздался гулкий, угрожающий звон. - Хватит терпеть! Хватит эту лямку тянуть! – кричал Камиль. – Теперь пусть он только попробует сюда припереться! Закрывайте ворота! - А если он подмогу позовет? – устало спросил Заганос. – Ставлю золотой, что «буйволы» уже услышали, какой у нас шум, и послали человека. «Буйволы» располагались близко к «орлам», и там о бунте узнали быстрее всего. А вот что бы сделали - поддержали, или нет, или предпочли бы остаться в стороне… как знать. У «буйволов» ода-баши тоже не брезговал положить общие деньги в свой карман или стравить воинов друг с другом – но в той орте не было таких отчаянных мятежников, готовых, чуть что, возмущаться и требовать своего. - Да на херу я вертел и «буйволов», и Мусу-бея, и всех этих, …, визирей! – Камиль сунул ему флягу с вином. – Допивай, тут уже не так много осталось. Чего тут думать, пей давай. Заганос послушался. Приторно-сладкое, крепкое вино ударило в голову, усталость как рукой сняло, и подавляемая изо дня в день ярость билась, будто вешняя вода, разбивающая лёд. Прежде Заганос держался в стороне, не вмешиваясь в драки и не поддерживая дерзких планов. Но теперь его мысли вторили возгласам товарищей. Да в самом деле, сколько можно терпеть, складывать медяк к медяку нищенское жалование, униженно выпрашивать денег на лекарства – не для своего блага ведь, а для всей орты?! Сколько можно смотреть, как сильные, толковые люди губят себя в карауле, в битвах, и не получают за это ничего, а какой-то слизняк, который считает, что уже давно отпахал свое, держится в стороне и только командует? - И правда, Лис, чего тут думать? – зло усмехнулся Заганос. – Придет эта мразь, так мы ему покажем. Есть свободный котел, поменьше? Сейчас мы выставим кое-что на ворота. - Я ж говорил, Змей – с нами, он придумает! – обрадовался Аслан. – Масла нагреем, камни засыпем… помните, мужики, как гяуры делали? А наш Муса-бей хуже гяура! Гнев и напряжение перешли в деятельные приготовления. И бывалые воины, и первогодки суетились, подбрасывали дров в костры, били в котлы, кричали, собирали камни, ставили греться масло и воду, чтобы облить тех, кто осмелится пробраться во двор снаружи. Вдалеке прокричал ворон, и Заганос, услышав его тревожный возглас, вспомнил о тех, кто ждал его в городе – о Ясемин и Хатидже-ханым. Что станет с ними, если он погибнет в драке или будет казнен за бунт? Но что он мог сделать? Остановить разбушевавшихся товарищей он был не в силах. Да и не хотел. А оставить их сейчас – все равно, что предать в бою. Будь что будет! Он посмотрел на серое небо, вздохнул и решительно занялся своим делом. Смесь в котле, который решили выставить на ворота, нагревалась, и от нее исходил резкий, едкий запах. Заганос не поскупился на ядовитые настойки, опустошив почти весь свой тайник. Если всё содержимое котла выльется на Мусу-бея, на нем живого места не останется. Мысль, которая прежде вызвала бы ужас – как же можно так, с живым человеком! – теперь вызывала только веселую ярость: так ему и надо. Получай, тварь, за всех, кому ты отказывал в лишнем куске хлеба и лишней ложке плова, за всех, кто не дождался помощи в походе… За воротами послышался звук тяжелых шагов, крики – шум быстро нарастал, а потом вдруг все стихло. Янычары вторя противникам, тоже немного угомонились, переводя дыхание перед грядущей схваткой. И снова грохот – в ворота ударили так, что засов дрогнул. Прозвучал незнакомый громкий, звучный голос: - Чего хотят янычары? Смеют ли слуги падишаха восставать против наместника Аллаха на земле? Камиль хмыкнул: - Зассал наш Муса-бей сам явиться. Со стороны кого-то прислал. - А ты думал, - Батур еще сильнее сжал рукоять сабли. – Он любит, чтобы денежки текли к нему, а задницу, вдруг что, подставляли другие. Сулейман злобно оскалился: - Отвечать-то что будем? Ты тоже, мать твою, хорош, как глотку драть, ты первый, а подумать… - Иди на хер. Не мастак я в разговоры. Вон пусть Атешли говорит, или Змей. Кто у нас еще мастаки грамотно свистеть, - так же зло ответил Батур. - Они молодые еще, переговоры вести, - сквозь зубы процедил Рейхан. – Нужно кого постарше выставить. - Вперед, ты и иди, - нахально ответил Камиль. Кто-то непременно должен был выйти и говорить от имени всех. Ублюдок Муса-бей подставил их в очередной раз: кто бы там ни стоял за воротами, это был не последний человек, и этому человеку сказали, будто «орлы» замыслили смуту против падишаха. Если доказать обратное не получится, конец придет всем. Когда янычары опрокидывали котлы, требуя сместить неугодного им ода-баши, ага [1] и имам могли выслушать требования и пообещать рассмотреть жалобы. В таком случае была бы надежда что-то доказать и добиться, чтобы командира сменили. Но обвинение в бунте против падишаха… за неповиновение султану казнили бы всех, и их головы уже торчали бы на пиках у ворот дворца. Янычары спорили всё яростнее. Те, кто постарше, требовали, чтобы о причине бунта рассказали закаленные в битвах воины, которые лучше знали Хасана. Молодые возражали – выйти к баши должен тот, у кого язык хорошо подвешен. А драгоценное время текло песком сквозь пальцы. Заганос оглядел товарищей и, отделившись от толпы, решительно сказал: - Откройте ворота. Я пойду. Лучше уж так, лучше принять огонь на себя, первым столкнуться со всеми последствиями, чем ждать и мучиться неизвестностью, переживая не столько о себе, сколько о семье. - Подожди, - Камиль остановил его, сдернул с его плеч черный, износившийся плащ и небрежным жестом накинул свой, ярко-малиновый, расшитый золотом, все еще красивый, хоть уже потрепавшийся и подпаленный с краю. – Так-то лучше будет. Вот, теперь иди. Иншалла. - Иншалла! – эхом отозвались янычары. Ворота заскрипели, открываясь. Гордо расправив плечи и подняв голову, Заганос шагнул вперед, в неизвестность. КОММЕНТАРИИ: [1] ага, или еничери-агаси – главнокомандующий войска янычар.