***
– Ты в порядке? – тон Сынчоля не звучит обеспокоенным, скорее, по-отцовски заботливым, он подходит к Джихуну со спины и аккуратно кладёт руку на его спину, обтянутую чёрной, грубоватой кожей куртки, присаживаясь рядом на пыльный тротуар, напротив бара, где сидит вся их группа и расспрашивают Вернона с Сынгваном обо всем. – Как и всегда, – парень усмехается грустно, выпуская в небо серый дым, – Я так скучаю по ним, – выходит тихо, еле слышно, пока глаза режет от подступающих слез, из-за того, что Джихун глядит на, когда-то, родное, но теперь такое недосягаемое ночное небо. – По кому? – интересуется Чоль, направляясь взгляд туда же; на беспроглядную тьму, усыпанную тысячами мерцающих камней. – По звездам, – отвечает просто, на выдохе и едва заметно улыбается, из-за чего солёные капли собираются в уголках глаз, – Люди сейчас так редко смотрят на небо, пропуская всю его красоту мимо себя, но знаешь, – он нова крупно затягивается, медленно выдыхая, – Сколько бы я на него сейчас не глядел, мне все время мало, – он всхлипывает коротко, после, продолжая, – Я так сильно хочу снова быть окружён всеми ими, перед самым рассветом. А ещё, хочу опять, хотя бы на миг, увидеть то, как Сунён был счастлив, когда это непослушные красавицы плясали вокруг него, – после упоминания его имени, Джихун улыбается, даже сквозь слезы, которые предательски сорвались вниз по щекам, а у Сынчоля что-то сильно начинает щемить в груди, – Я хочу увидеть их отражение в его глазах. Я так сильно люблю его, Чоль, – он больше не может терпеть, больше не может прятать эмоции, а потому утыкается в свои колени лицом и его плечи начинают дрожать от подступающей истерики. Сынчоль понимает его, настолько хорошо, что готов сам сейчас разреветься, но он знает, что Джихунова боль не от утраты, а от отчаяния, поэтому, лишь за плечо прижимает парня к себе и пальцами массирует его затылок, перебирая короткие волосы между пальцев. Ему нужно выговориться, даже нет, ему нужно высвободить эмоции , которые его душат, чтобы хоть на короткий срок, но стало легче. И Чоль готов всего себя Джихуну отдать только ради того, чтобы не видеть, как сильно он страдает. Невыносимо. – Мы уезжаем завтра в обед, – зачем-то говорит лидер, напоминая, – Ливерпуль на Севере, ты взял с собой побольше тёплых вещей? – спрашивает, прижимая все ещё плачущего Джихуна к себе ближе, на что получает невнятное бормотание, которое принимает за согласие и глядит в небо. Действительно красиво.***
Возможно сейчас Джихун ненавидит своих одногруппников немного больше, чем обычно; ехать в крохотном автобусе по не самой прекрасной дороге, ещё и с инструментами, прижатыми к носу, под несмолкающий галдеж Сокмина и Вернона – такое себе удовольствие, если честно. На самом деле, Докём не любит, когда его зовут по имени, а значит, это отличный способ его хоть как-то угомонить, выведя парня на злость. Или нет. Барабанщик, кажется, на зло теперь раздражает Уджи ещё сильнее. А что до лидера.. Сынчоль просто спит. Джихун всегда завидовал ему в этом плане, тот может уснуть буквально в любом месте, абстрогируясь от всего мешающе-назойливого, в виде двух участников группы, которые, словно маленькие дети, ей богу, шумят неистово, как только видят на трассе хоть что-то интересное. Им ехать ещё около пяти часов, а Джихуну с каждой минутой хочется, если не прибить парней, то как минимум попросить водителя высадить их на трассе к чертям. Интересно, как он их вообще терпит ещё? – По пути в Милтон-Кинс есть неплохая забегаловка. Готовят вкусно и цена приемлемая. Не желаете остановиться, господа? – кричит водитель со своего места, чуть повернув голову и глядя на них через зеркало заднего вида. Видимо, Докём и Вернон его действительно задолбали. Джихун кивает, он как-то и не задумывался о том, что голоден, да и перспектива случайно забыть барабанщика с гитаристом в этой кафешке кажется заманчивой. – Лидер, подъём! – вопит Докём и барабанит по спинке кресла, на котором уснул Сынчоль, – У нас тут время ланча, – как бы отвечает на немой вопрос в глазах лидера "какого хрена происходит", ведь он только-только продрал глаза, а над его лицом нависает барабанщик и улыбается, как чеширский кот, а с другого сидения слышится сдавленное, злобное шипение Уджи: – Я, блядь, без тебя справлюсь, убери нахрен руки, – что явно было обращено к Вернону. Лидер посылает другу взгляд, мол, крепись и на мгновенье ему показалось, что вокалист отсалютует ему средним пальцем на это, но тот лишь издаёт вымученный стон, направляясь следом за двумя, как он их ласково зовёт, дебилами, что будто пьяные скачуть по обочине и орут какие-то песни, не факт вообще, что они на английском языке. Кафе встречает уютной атмосферой и запахом жаренной картошки и кофе, витающего по помещению, что навевает неплохой аппетит. Джихун кивает головой на большой столик в углу, куда они вчетвером точно должны поместиться, потому что водитель разместился за барной стойкой. Помещение выдержано в американском стиле, но с легким налетом английского, традиционного уюта, который выражается в сдержанном интерьере и приветливых людях. Обычно, в таким местах, далеко от Лондона, к парням относятся с толикой пренебрежения, а порой и открытой неприязни, просто за то, что у них разрез глаз уже, да кожа темнее. Джихун не понимает людей в этом плане; будучи хранителем, он повидал множество разных существ, да и всяческие божества тоже весьма разношерстны. "Люди странные", – часто говорил Джихун Чолю, на что тот соглашался без промедления, – "Откуда в них столько ненависти?", – но на подобные вопросы у лидера ответа уже не находилось. "Я за все свои, неполные, тридцать пять лет так и не понял, за что люди так не любили меня в детстве. Я родился и вырос в Лондоне, пусть и был воспитан в приюте, а о том, что чистокровный кореец, узнал лишь тогда, когда пошел в шестой класс. В самом приюте ко мне все привыкли, да и воспитатели гоняли детей, чтобы те не трогали меня и еще одну девочку, она была афроамериканкой. Я получал много тычков в свою сторону в школе, как от учеников, так и от учителей, просто за то, что не такой, как все остальные, но учитель по истории сказал мне, что раз уж они считают, что я ненормальный, то тогда я должен держаться за эту мысль и показать им всем, что я гораздо лучше всех остальных. Думаю, его слова и дали тот самый волшебный пинок под зад и я до сих продолжаю бороться за свою правоту. Теперь, конечно, не только за свою. За нашу. Взгляни на Вернона с Сокмином, они еще совсем дети, я не могу позволить им страдать от того, насколько жестоким может быть мир вокруг. И ты борись. За себя и за свои чувства, Джихун,". После его слов тогда, Уджи понял, что получил и свой стимул ползти дальше, в поисках Сунёна и себя, наверное. И он благодарен судьбе, что в тот день, в грязной подворотне, его нашел именно Сынчоль, человек, который не просто даст пинка, а сам лично возьмет за ручку и поведет вперед, пренебрегая собственными проблемами ради другого. Джихун безмерно благодарен.***
Усилием воли, Джихун все-таки засыпает в автобусе, а под закрытыми веками – скопление тысяч звёзд и одна, яркая, улыбающаяся голубая Луна.***
Они приезжают в Ливерпуль глубокой ночью, останавливаясь у одного из дешёвых мотелей в не самом благополучном районе этого города, но выбор не велик, особенно, когда нужно разместить четверых человек рядом друг с другом. Для экономии пространства и денег, было решено взять две комнаты на двоих человек. Вернон с Докёмом, предсказуемо, поселились вместе и единственное, о чем жалеет в этой ситуации Джихун – то, что эти двое находятся за стенкой, а не на другом конце мотеля. Где-то в подворотне кто-то освобождает свой желудок от излишком алкоголя, где-то слышится неимоверное количество матов и звуки побоев, а под ногами то и дело валяется мусор. Уджи вздыхает тяжело, о чем жалеет, ведь спертый воздух забивает нос, достаёт сигарету, подкуривает, а выдыхая, оглядывается вокруг, с сарказмом проговаривая: – Ну здравствуй, Ливерпуль. Их, с Чолем, комната выглядит вполне приличной, разве что шум какой-то непонятный со стороны соседей сверху и яркая вывеска борделя, которая находится аккурат напротив их окна. И Джихун не может понять, то-ли дело в том, что батареи ключены, а он сидит в куртке или же он простыл где-то, но ему впервые за долгое время становится душно и жарко. Именно поэтому, когда излюбленная кожаная куртка летит на стул, а сам парень закатывает рукава своего свитера, то Сынчоль смотрит на него глазами, полными недоумения и тут же подскакивает к другу, прикладывая ладонь к его лбу, когда на вопрос "ты чего?", тот отвечает, что ему стало жарко. – Хм, странно, – хмыкает лидер, убирая руку, – Вроде все как обычно, температуры нет. – Скорее всего это из-за отопления, говорит Уджи, подходя к окну, чтобы задёрнуть шторы и между делом, смотрит на батарею. Действительно работает. Парень уже собирается задвинуть окно тяжёлой тканью, но его взгляд цепляет вывеска, которая горит ярким голубым, а от названия колет что-то внутри. Потому что "Blue Moon" заставляет сердце заходиться бешенным ритмом, а перед глазами видеть только одно лицо, с отражением звёзд в глазах. Джихун быстро задергивает занавеску и падает мешком на кровать, на удивление – мягкую, но с характерным запахом застиранных простыней. Он засыпает быстро, даже под шум из-за стен, а во сне видит Сунёна, окутанного туманом, цвета неоновой голубой вывески.