***
Беспрерывно почесывая укушенный блохой бок, Джованни не мог дождаться, когда же их лодка, наконец, причалит к пристани, и можно будет ступить на твердую землю. Сердце в груди то начинало колотиться, то замирало. Внутри живота чувствовалась дрожащая пустота, будто сводило его от голода, а не от страха перед встречей с новым, пока неизвестным человеком, который сможет ответить на все вопросы, а главное — позаботится о путниках. Джованни с трепетом вглядывался в лица торговцев, толпившихся вдоль длинной пристани, гадая, кто же из них пришел сюда, чтобы встретить Франческо Лоредана. Халил и Али не выказывали такого нетерпеливого интереса, напротив — уселись у ног Джованни, прижавшись друг к другу, и вели себя точно так же, как и на «Святом Януарии», когда корабль причаливал к Порто Пизано, — замирали от страха перед встречей с новыми людьми. Лодку крепко прикрутили толстыми веревками к пристани и перебросили сходни. К Джованни подошел старший над гребцами: — Вас должны встречать. У меня приказ от моего господина — передать вас с рук на руки и не выпускать в город. Дождемся поверенного синьора Томазини, он будет следить за разгрузкой. Прибывший помощник поверенного только руками развел: его дело наблюдать за перемещением товаров и уплатой пошлины. — Я знаю имя встречающего, — обратился к нему Джованни, уворачиваясь от очередного тюка, который проносили мимо грузчики, — Марко Скровенжи. Пошлите к этому синьору гонца и сообщите о нас. Помощник поверенного с сомнением покачал головой: — Я не знаю такого человека. Среди торговцев такого нет. Падуе живет одна семья, но их имя произносится «Скровеньи». И человека по имени Марко среди них точно нет! Вытащите пока свои вещи на пристань и сидите рядом. Я закончу свою работу, потом схожу к синьору Форцате и спрошу у него, кто именно должен вас встречать. Джованни пришлось выводить своих товарищей из лодки чуть ли не насильно и ободряюще улыбаться, тихо приговаривая на арабском, чтобы никто не слышал: «Беспокоиться не о чем, нас встретят». Общий скарб умещался в один кожаный сундук. Общаться не хотелось. Даже вблизи полноводной реки было жарко. Над пристанью вились мухи, потому что здесь же по утрам выгружали пойманную рыбу, чтобы продать на рынке, а днем сбрасывали в воду требуху, оставшуюся после торговли. С одной стороны пристань заканчивалась перед стеной замка, окруженного рвом. С другой — упиралась в свод моста, переброшенного через реку, который вел от старых городских стен к воротам новых — башне святого Иоанна. Путникам ничего не оставалось делать, как только ловить и изничтожать на себе блох. Небо посветлело, желто-оранжевый диск солнца скрылся за скатом крыши главного собора. Один товар выгрузили, опустевший трюм забили мешками с солью. На рассвете лодка должна была отправиться в обратный путь. Ожидание казалось слишком утомительным: «Я же точно запомнил имя! Я не мог ошибиться», — уговаривал себя Джованни, сидя на циновке, расстеленной на дощатом настиле, прикрывающем топкий речной берег. Водой и хлебом с ними поделились лодочники, с которыми путники прибыли из Болоньи, но вскоре пристань опустела. Люди, выгрузив товар, покидали свои лодки и отправлялись в город. На двери складов, вделанных в толщу старой городской стены, навешивали крепкие замки. В начале пристани зажгли лампаду, но лишь на время: реку на ночь закрывали, опуская решетки между двумя въездными башнями новой стены, и натягивали цепи, чтобы никто не посмел проникнуть в город ночью, воспользовавшись темнотой. Помощник поверенного ушел с лодочниками. Джованни и Халил сидели, привалившись друг к другу, Али спал, упокоив голову на коленях восточного раба. — Если за нами не придут, то мы пойдём искать постоялый двор, как стемнеет. Про нас не могли забыть! Завтра с утра отправлюсь искать этого Марко. Али не мог ничего напутать, да и я слышал: Марко. Аль-Мансур не мог ошибиться в таком важном деле. Да и синьор Томазини из Болоньи должен его знать. Они же имена друг другу передают по цепочке! Один знает следующего, тот — последующего, — Джованни поймал себя на мысли, что уже не в первый раз проговаривает эту речь, больше успокаивая собственную душу. Внезапно из боковой улицы из-под сводов башни выехал всадник, за ним еще один. В сумерках их было плохо видно, но потом появились факельщики, сопровождавшие прибывших с двух сторон, и несколько стражников. Джованни вскочил с места, повернулся лицом, не зная, что ему предпринять. Первый всадник подъехал почти вплотную и придержал коня. Пристань была достаточно узка, чтобы вместить всю процессию. — Франческо Лоредан? — спросил незнакомец. — Да, это я, — громко объявил Джованни. — Приношу извинения, что заставили вас, синьор Лоредан, так долго ожидать. И в столь неподобающем месте. Но в такой одежде вас не должны увидеть городские жители. Садитесь верхом. Джованни, ощущая слабость в ногах, обогнул всадника и подошел к лошади, которую привели для него. Слуги накинули ему на плечи дорогой плащ и застегнули на плечах поблёскивающие в темноте фибулы. Али и Халил молчаливо присоединились к свите незнакомца. Их отряд медленно пересек весь город, следуя по узким улицам, перекрытым многочисленными аркадами, устроенными между домов, и вышел с другой стороны, через другие ворота. За ними тянулись стены, окружавшие сады и отдельные дома. Всадники свернули вправо и доехали до массивных ворот, встроенных в две каменные башни. Привратники открыли перед ними створки. За воротами росли высокие деревья и короткая прямая дорога вела к большому палаццо, похожему на крепость, с несколькими хозяйственными пристройками [1]. В некоторых окнах дворца за ставнями горел различимый свет. Всадники спешились, появившиеся конюхи приняли лошадей и увели в стойла. Джованни решился раскрыть рот: — Вы синьор Марко Скровенжи? — спросил он незнакомца, который уверенно двинулся ко входу в главный дом, ярко освященному лампадами, увлекая за собой. Незнакомец остановился, обернулся и снисходительно улыбнулся: — Вам неточно передали, синьор Лоредан. Наверно, из-за плохого знания нашего языка. А к вам придется приставить учителя, чтобы выправить ваш акцент. Манфред и Энрико Скровеньи слились в Марко Скровенжи, поэтому вы и спрашивали о несуществующем человеке. Я — Манфред. О ваших слугах позаботятся. А вас ждет купальня, сытный ужин и отдельные покои. Все, что подобает статусу синьора Лоредан. Со мной и моим братом вы встретитесь завтра, тогда обо всем и поговорим за закрытыми дверьми. Идите за мной и храните молчание, — он повернулся к дому и проследовал под своды дворца, передав заботу о Джованни в руки своих слуг. Купальня в доме Скровеньи была с небольшим бассейном, отделанным мрамором. Джованни почувствовал себя неуютно: впервые ему пришлось обнажиться прилюдно, перед банщиком и слугой, показав свои шрамы на спине. Банщик даже потрогал их пальцами, определяя, насколько сильно можно тереть кожу в этих местах. Пока Джованни сидел и потел, окутываемый густым паром, слуга обрил его бороду и ни разу не ошибся, водя острым лезвием по изгибам шеи. Затем тело Джованни было отмыто до красноты и зуда, остужено холодной водой и смазано душистым маслом. Волосы расчесаны и тоже умащены, хотя кожа головы горела от едкого настоя, что использовал банщик против блох. Одежду и обувь принесли полностью новые и более тщательно выделанные, что говорило о щедрости хозяев этого дома. Джованни молчал, постоянно себя осаживая, ведь множество вопросов вертелось на языке, а кто на них лучше ответит, если не слуги? Когда слуга вывел флорентийца из купальни, подсвечивая себе дорогу лампадой, и проследовал по длинной галерее, то Джованни успел ухватить взглядом, что с противоположной стороны внутреннего дворика еще один слуга ведет в купальню Халила и Али. Как-то сразу сделалось спокойнее — о его друзьях здесь тоже заботятся. Ужин подавали две служанки прямо в спальне, расставив блюда на столе рядом с широкой кроватью. Затем опять появился слуга, что был в бане, помог Джованни переодеться в длинную камизу для сна, разобрал постель, стоял рядом, пока флорентиец совершал молитву перед распятием, задвинул занавеси балдахина и затушил свечи, пожелав спокойной ночи.***
Ночь пролетела незаметно: Джованни показалось, что он закрыл глаза и сразу же их открыл. Занавеси и оконные ставни были уже распахнуты, вчерашний слуга стоял рядом с кроватью и держал в руках серебряный таз с прохладной водой. Всё казалось слишком необычным: самостоятельно Джованни было позволено только умыться и поднести к лицу полотенце, дальше все действия выполнял слуга: обтер лицо, снял ночную камизу, облачил в повседневное платье, подвязал шоссы и надел башмаки. Из его уст только слышалось: «синьор», «пожалуйста, протяните руку», «пожалуйста, встаньте», заставляющие Джованни краснеть и испытывать чувство неловкости. «Я Франческо Лоредан. Сын богатого синьора из Венеции», — уговаривал себя флорентиец, пытаясь вжиться в новую роль. — «Я знатный человек, и так дОлжно прислуживать мне. Я не раб или простолюдин. Теперь я такой же господин, как и те, в чьи дома я был вхож». Две вчерашние служанки вновь накрыли стол и не ушли, пока Джованни не закончил лакомиться перепелиными яйцами и медовыми булками, сделанными из тонкой белой муки. «Значит, именно так я теперь буду трапезничать!» — флорентиец очень старался, вспомнив все уроки де Мезьера: не проявлять торопливость, жевать медленнее, не класть локти на стол, обтирать губы полотенцем. Затем слуга вновь повел Джованни по галерее. Только сейчас флорентиец заметил, что своды ее покрыты фресками, а в нишах стоят каменные скамьи. Мимо проходили другие слуги — женщины и мужчины: видно, в таком доме жила большая семья, если даже на обслуживание одного гостя выделили трех человек. Джованни старался не вертеть головой, чтобы не выдать своего жгучего любопытства. «Наверно, Франческо поступил бы так же: на что глазеть? Только сравнивать господский дом в Киренаике с дворцом в Падуе!» Слуга оставил его в небольшой комнате с несколькими стульями, на которых лежали расшитые шелком подушки для сидения, и попросил подождать, бросив красноречивый взгляд на закрытые резные двери, ведущие в какие-то другие помещения. Джованни остался разглядывать настенные фрески с синим небом, золотыми звездами, праздничной процессией, несущей щедрые дары, трубачами, дующими в трубы, пастухами, ведущими за собой быков и овец, прекрасными девами, играющими в мяч посреди рощи, наполненной зверями и птицами. Наконец еще один слуга раскрыл двери изнутри, жестом призывая к себе Джованни, а затем запер их за его спиной. Флорентиец увидел перед собой широкий стол, похожий на тот, что был у Готье в кабинете, шкафы, закрывающие все стены, и двух людей, несомненно — родных братьев Энрико и Манфреда Скровеньи, которые придирчиво его сейчас разглядывали, будто пытались найти изъян. — Подойдите ближе, синьор Лоредан, — попросил старший, сидящий по центру стола на стуле с высокой спинкой. В отличие от своего брата, он казался более сухим и долговязым, и нос его был длиннее, а брови, сросшиеся над переносицей, делали его вид постоянно удивлённым. — Внешних уродств у вас нет. Это хорошо. Вы привлекательны, чем располагаете к себе других людей. Давайте поговорим так, будто вас спрашивают о способностях, и где вы ими успели овладеть. Например, вы умеете писать или читать? — Да, — с волнением ответил Джованни, пытаясь постичь смысл предложенного разговора. — Писать и читать на латыни и арабском. — А где вы этому научились? Кто вас учил? Почему вы не забыли свой язык и сейчас легко на нём объясняетесь? — Я, — Джованни запнулся, наконец он понял, какую игру ему предлагают. И точно такие же вопросы будут ему задавать в Венеции, проверяя подлинность личности Франческо Лоредана. — Подумайте, представьте, вы не должны запинаться, рассказывая о главном, — приободрил его синьор Энрико. — Я был не единственным христианским рабом в господском доме. Там была служанка — Мария, которая взяла меня под опеку. Благодаря ей я не забыл родной язык. Там еще был один раб, по имени Якопо, — продолжил развивать свои фантазии Джованни, — слуга какого-то рыцаря с Майорки, они вместе потерпели кораблекрушение и попали в руки мавров. Имя рыцаря Якопо мне называл, но я не удержал его в памяти. Он научил меня латыни и письму. Благодаря ему я не забыл слова молитв. Мой последний владелец, когда я вошел в определенный возраст, начал обучать воинскому искусству, чтобы сделать из меня своего личного охранника. Его учителя обучали меня и арабскому письму. Братья Скровеньи выглядели удовлетворенными. Однако допрос продолжался. — Кто сейчас правит там, где ты жил? — Султан Анасир [2], а земли эти называются — государство Калауна, по имени его отца и основателя династии правителей. — Сарацины склоняли вас к грехам, которые считаются нашей верой смертными? [3] — внезапно спросил синьор Манфред. — Да, — уверенно ответил Джованни, понимая, к чему тот клонит, но ответил вовсе не о том, что он предполагал: — Гневу. Я часто желал отомстить всем тем людям, которые меня похитили и вынудили стать рабом, которые подвергли меня лишениям и страданиям, которые пытались заставить меня забыть собственную веру. Мне приходилось молиться тайно, но я никогда не отступал от веры в Господа. — Хорошо! — на губах синьора Энрико заиграла благожелательная улыбка. — А какие же теперь у вас планы на будущее, синьор Лоредан? Что вы собираетесь делать, вернувшись в Венецию, к семье? Джованни показалось, что он слышит гул в ушах — так быстро билось его сердце от волнения. Он и сам не раз задавал себе подобный вопрос, помнил — аль-Мансур сказал: Марко Скровенжи полностью посвятит во все планы. Флорентиец с трудом разлепил омертвевшие губы: — Делать лишь то, что будет услышано в Падуе от человека, который меня здесь примет.***
[1] Энрико Скровеньи выкупил землю в городской черте, рядом с рекой и городской стеной. Раньше на этом месте была римская арена. Здесь был построен большой дворец, а капелла была при нём. В современности от дворца ничего, кроме капеллы (культурного достояния), не осталось, и разбит парк, где местами угадывается старая каменная кладка (якобы еще римская) и табличка «Здесь была арена». [2] ан-Насир. [3] Список семи грехов: Superbia (гордыня), Invidia (зависть), Ira (гнев), Acedia (лень), Avaritia (алчность), Gula (чревоугодие), Luxuria (похоть, блуд).