Уроки литературы

Окулова

       – И ее поглотила темнота, представляешь? – Я чувствую мягкое прикосновение спонжа для макияжа к своей коже. – Ну, точнее, тьма. И она стала злодейкой! – Юля, судя по звукам, что-то снова берет с туалетного столика. – Слушай, из тебя бы получилась отличная модель!        Я хмыкаю вместо внятного ответа. Мысли путаются, ударяясь и отскакивая друг от друга, а легкий аромат декоративной косметики только усиливает туман в голове. Я открываю глаза, и вижу в отражении зеркала жгучую темноволосую красотку. Такой я не была еще никогда.        – А из тебя точно получился бы отличный стилист, – шепчу я, проводя рукой по идеально завитым локонам. – Это просто… восторг!        Юля широко улыбается, поправляет свою прическу – высокий пучок, а потом протягивает мне еще один бокал с шампанским. Мы чокаемся, непонятно по какому поводу, и синхронно делаем по большому глотку. Пузырьки щекочут язык, и я начинаю улыбаться, как ненормальная, стараясь не думать о том, что все, что происходит сейчас – веселая и живая, красивая Маша – это ложь.        Мне кажется, что если я дернусь слишком резко, то глянцевая картинка разрушится, оставив под собой правду. Ведь за лоском Юлиной косметики и алкогольного дурмана, приносящего покой, я – все та же Маша Окулова, которую бросил любимый человек.        А теперь еще и предал единственный друг.        – Допивай, и поедем. – Голос Юли вырывает меня из плена собственных мыслей.        – Куда? – не понимаю я, но все же опустошаю бокал с шампанским.        – Как куда? – Светлые глаза одноклассницы озорно блестят. – В клуб, конечно же! ***        Я не знаю как, но нас с Маленковой действительно пропускают в ночной клуб, расположенный в центре Левого берега Новосибирска. Музыка бьет по ушам слишком сильно, свет прожекторов слишком яркий, а коктейль, который официант подает нам уже через пять минут после нашего появления в заведении, оказывается слишком крепким.        Я кашляю, а мир словно пошатывается перед моими глазами. Вцепившись правой рукой в мягкую обивку кресла, левой я снова подношу высокий бокал на длинной ножке ко рту, чтобы допить напиток до конца. Ничего не выходит, но Юля, сидящая напротив, все равно одобрительно хмыкает, когда я вытираю губы тыльной стороной ладони.        – Тебя здесь хорошо знают? – спрашиваю я, стараясь перекричать громкую музыку.        – Да! – Юля улыбается, а потом бросает взгляд в сторону сцены, где группа девушек исполняет не самый приличный танец. – Я подрабатываю здесь танцовщицей.        – Ого, – выдыхаю я.        – Не все родились с золотой ложкой в зубах, Окулова, – очень серьезным тоном произносит Маленкова. – Не обижайся, просто деньги действительно даются некоторым нелегко. Есть те, для кого работа – это просто развлечение. Например, – тут ее взгляд замирает, – Максим Михайлович. Свои костюмы от Brioni он явно покупает не на зарплату учителя.        Я жмурюсь и все-таки допиваю противный коктейль до дна, обжигая горло и нос. Вдох и выдох кажутся сейчас настоящим подвигом, а глаза начинают слезиться. Если я начну их тереть, идеальный макияж, над которым так долго колдовала Юля, превратится в размазанное нечто.        – Пить ты не умеешь, – констатирует Маленкова, протягивая мне непонятно откуда взявшийся стакан воды. – Видимо, плохие были учителя.        Мне кажется, что она делает акцент на последнем слове – точно так же, как до этого выделила голосом имя Максима. Юля откидывается на мягкую спинку дивана, закидывает одну длинную ногу на другую и смотрит на меня – выжидающе, с неясной улыбкой на пухлых губах, накрашенных темной матовой помадой.        – По-моему, это не то, чему нужно учиться, – нахожусь я, но спустя слишком долгое время.        – А чему нужно? – усмехается Юля. – Чему ты научилась, Окулова? – Луч прожектора мажет по ее лицу, и я вижу, как лихорадочно блестят глаза одноклассницы. – Чему научил тебя Максим Михайлович?        Я знаю, что нельзя делать резких движений. Слишком громко выдыхать. Смотреть на Юлю с испугом. Все это выдаст меня, и Маленкова получит то, чего добивается – правду.        Но я пьяная. А потому все, что делать категорически запрещено, я тут же делаю, причем, одновременно.        – Он научил меня литературе, – дрожащим голосом отвечаю я, пытаясь спасти ситуацию.        Юля, склонив голову набок, щурится. Я думала, что она поможет мне пережить сегодняшний день, но вместо этого одноклассница пытается выведать о наших отношениях с учителем. Меня бросает то в жар, то в холод. Хочется уйти, но сбежать сейчас – это почти, что сдаться.        – Так научил, – тянет вдруг Юля, – что теперь тебя от нее воротит. И вообще – от всего. – Она наклоняется ко мне прямо через стол и качает головой. – Я все знаю, Маша.        – Откуда? – вопрос вылетает раньше, чем я успеваю подумать.        Вместо ответа Маленкова протягивает мне свой телефон, и я вижу открытую страницу в Instagram. Название аккаунта не говорит мне ни о чем, а вот фотографии… На каждом снимке – темноволосая девушка, всегда стоящая спиной к тому, кто ее фотографирует.        – Это ты, – говорит Юля, когда отрываю взгляд от смартфона.        – Да. – Отрицать это совершенно бессмысленно. – Это аккаунт Максима Михайловича?        – Михайловича? – Маленкова усмехается. – Там есть прекрасная фотография, где ты лежишь в постели. И, что-то подсказывает мне, явно не в своей. Так к чему тогда делать вид, что он – всего лишь твой учитель?        Я возвращаю телефон Юле, не зная, что теперь делать. Мы не подруги, даже не приятельницы, к тому же, почти вся женская половина моего класса мечтает о том, чтобы оказаться с Максимом за пределами учительско-ученических отношений.        – Я не знала, что он фотографировал меня, – говорю я, лишь бы разрушить эту тишину. – Он никогда не говорил мне.        – А куда и почему он уехал, он сказал? – спрашивает Юля.        А я отрицательно качаю головой. ***        Официант приносит мне еще один коктейль – намного вкуснее предыдущего. Алкоголь снимает напряжение, плотину прорывает, и я рассказываю Юле обо всем, что было, хотя еще несколько минут назад думала о том, как бы сбежать из клуба.        Маленкова слушает меня внимательно и очень сосредоточенно, но, кажется, совсем ничему не удивляясь. Когда я заканчиваю, то понимаю, что мне не стало легче, а с замученной души не свалился камень. Меня все еще колотит изнутри, когда я вспоминаю о том, как поступил со мной Максим. Мне все еще больно, когда воспоминания о хороших, счастливых днях встают перед глазами.        Мне все еще кажется, что какая-то часть меня навсегда потеряна.        – Никогда бы не подумала, что именно ты окажешься в такой ситуации, – выносит вердикт Юля. – Обычно это случается с плохими девочками вроде меня.        – Может, я тоже – плохая и лишь притворилась хорошей? – Я кладу ладонь на свою грудную клетку, прямо над сердцем. – Я не знаю, почему это случилось. Я лишь хочу, чтобы это закончилось.        Юля неожиданно качает головой, поджав губы. Я вижу в ее глазах жалость, и на несколько мгновений мне начинает казаться, что на меня смотрит Северцев.        – Если это по-настоящему, – говорит Маленкова, и ее губы расплываются в грустной улыбке, – это не пройдет.        «Я знаю», – хочу сказать я, но почему-то решаю промолчать.        Любовь к Максиму – это далеко не влюбленность, которую я чувствовала по отношению к Виктору. Совсем другое чувство, другие эмоции. И боль – тоже другая. Слезы не обжигают лицо, а словно начисто разъедают кожу, подобно кислоте. Воздух ранит легкие, потому что в него кто-то добавил стеклянную крошку. Солнце, всходящее на рассвете – больше не старт для нового дня, а всего лишь яркий фонарь, пытающийся осветить темную ночь.        Любовь к Максиму не пройдет. Не закончится. Не вылечится.        Это чувство в моей крови, в каждой клеточке тела.        Это то, что раньше было моим стимулом жить.        Это то, что сейчас медленно меня убивает. ***        Я не беру с Маленковой обещание никому ничего не рассказывать. Я делаю вид, что мы не обсуждали мои отношения с Максимом, и пытаюсь веселиться. Юля вытаскивает меня на танцпол, и я буквально чувствую кожей все те взгляды, которые бросают на меня мужчины, сидящие за столиками.        Когда время переваливает за половину второго ночи, я прошу Маленкову вызвать мне такси. Ехать домой – плохая, очень плохая идея, но мне, если честно, уже все равно. Я не была нужна родителям даже несмотря на все мои старания, а значит, пора быть той, кем они меня считали все это время.        Ужасной дочерью, недостойной носить фамилию Окуловых.        – Может, все-таки поедем ко мне? – Юля держит меня за руку.        – Все будет в порядке, – уверяю я одноклассницу. – Хуже точно уже не будет – некуда.        Я иду к такси, а потом, обернувшись, посылаю Маленковой воздушный поцелуй, совершенно по-идиотски хихикая. Сесть в машину получается далеко не с первого раза, и я начинаю чувствовать себя неловко.        – Простите, – говорю я, поворачивая лицо к водителю, – такое со мной…        Это Виктор. За рулем этого чертового такси сидит Виктор и смотрит на меня своими зелеными глазами. Он удивлен, я – не меньше.        – И давно ты ходишь по клубам? – вместо приветствия спрашивает он и поворачивает ключи в замке зажигания.        – И давно ты работаешь в такси? – вопросом на вопрос отвечаю я, пытаясь опустить стекло со своей стороны как можно ниже.        – Малышка, – тянет Виктор, а меня передёргивает, – ты научилась показывать зубки?        Я усмехаюсь и начинаю копаться в своей сумке, пытаясь отыскать там мятные леденцы или жвачку, но вместо этого достаю неизвестно как завалявшуюся упаковку мармелада…        А потом выбрасываю ее прямо в открытое окно.        – Это из-за меня? – вдруг спрашивает Виктор. – Ты пьешь из-за того, что я бросил тебя?        Я знаю, что для того, чтобы задать такой вопрос, нужно обладать недюжинной смелостью перед самим собой. Ведь если ответ будет положительным, с этим придется что-то делать.        Как минимум – жить.        – Вить, спасибо тебе, – шепчу я. – Спасибо за то, что тогда сказал все прямо. Мне было больно, но это было… честно.        Он выдыхает, а потом, резко вывернув руль, отъезжает к обочине и включает аварийку. Я вспоминаю, что Виктор всегда делал так, когда хотел поцеловать меня, и озноб мгновенно прошибает тело насквозь.        – Я не хотел обманывать тебя, малышка. – Виктор стучит пальцами по рулю. – Я не чувствовал к тебе того, чего ты заслуживала. Это нужно было остановить, как можно раньше.        – О, не нужно оправдываться сейчас! – Восклицаю я. – Боже, где эти леденцы?        Я вытряхиваю содержимое сумки на свои колени. Все смешалось в одну кучу: салфетки, деньги, наушники, обрывки тетрадных листов и ключи.        Ключи. Две связки.        – Маш, ты заслуживаешь лучшего, – говорит Виктор, осторожно прикасаясь к моему плечу. – И я не попадаю под это определение.        Я беру ключи от квартиры Максима в руку, чувствуя их ужасающую тяжесть.        – Вить, отвези меня по другому адресу, – прошу я, стараясь не думать о том, что совершаю ошибку. – Я не поеду домой. ***        – Идиотский замок.        Целовать меня и пытаться открыть дверь в собственную квартиру – Максим хочет сделать два дела одновременно, не заморачиваясь по поводу того, что в любой момент на лестничную площадку может выйти кто-нибудь из его соседей.        – Если ты опустишь меня, – шепчу я, когда теплые губы проводят дорожку вниз по моей скуле, – то мы попадем в квартиру.        Я слышу, как ключ все-таки проворачивается в замке. Не отстраняясь, Максим заводит меня к себе домой и, хлопнув дверью, прижимает к стене.        – Отпустить тебя? – Он фыркает. – Никогда, маленькая.        Я запираю дверь в квартиру Максима изнутри, щелкаю выключателем, и коридор озаряется тусклым светом.        Снять туфли. Повесить ключи на гвоздик. Пройти в гостиную.        Все просто. Все сложно.        Невыносимо.        Я не понимаю, зачем приехала сюда. Мне нельзя здесь находиться – это чужой дом, куда какое-то время я могла приходить в гости. Теперь не могу. Больше не к кому. Переступаю порог гостиной, решая не включать свет. Сажусь на краешек дивана, слушая тишину.        – Тот, кто был мне необходим, слишком чужой, чтобы стать родным!        Максим морщится – от слов песни, а не моего голоса, но я все равно наигранно хмурюсь, стоя на табуретке. Генеральная уборка в субботу – моя идея, которую учитель охотно поддержал. Я вытираю остатки пыли со шкафа, и Максим, нежно держа меня за талию обеими руками, опускает на пол.        – И вот – я снова малявка, – улыбаюсь я, запрокидывая голову, чтобы посмотреть в карие глаза. – И куда ты только такой вырос?        – Мы соблюдаем баланс во Вселенной, – с видом знатока отвечает Максим, ероша мои волосы. – Ты – маленькая, а я – полная твоя противоположность.        Я фыркаю, приподнимаясь на носочки, чтобы поцеловать его.        – Будешь доставать мне зеленый горошек с верхних полок в магазинах, – шепчу я в губы Максима.        – Терпеть его не могу, – нараспев отвечает он.        – Я тоже.        Я вскакиваю с дивана, словно кто-то поджег его прямо подо мной и, выбежав из гостиной, захожу на кухню. Идеальная чистота – как обычно, разве что только успела скопиться пыль на кухонных тумбах.        Я провожу рукой по столешнице – здесь мы в последний раз занимались любовью.        Я не знала, что после этого все закончится.        А Максим?        – Последний раз я готовила борщ лет сто тому назад, – сообщаю я, помешивая суп в кастрюле. – Поэтому, за результат не ручаюсь.        Максим улыбается, нарезая хлеб. Я чувствую себя так, будто я нахожусь дома, и мне совсем не хочется отпускать это ощущение.        – Надеюсь, ты пересолила? – интересуется Максим, подходя ко мне со спины.        Он обвивает мою талию руками и упирается подбородком в макушку. Я слышу запах пряной туалетной воды и сигарет, и пытаюсь полностью раствориться в этом мгновении.        – Если я пересолила, будет невкусно, – шепчу я, положив голову на его плечо.        – Зато точно буду знать, что ты влюбилась в меня, – шутит Максим.        Но я не смеюсь. Я разворачиваюсь в его руках и, глядя в глаза, спрашиваю:        – Ты сомневаешься?        Он отрицательно качает головой и медленно наклоняется, чтобы поцеловать меня. Все внутри замирает от сладкого предвкушения, и я закрываю глаза в ожидании.        – Я люблю тебя, – тихим, интимным шепотом произносит Максим, а потом накрывает мои губы своими.        Я упираюсь руками в поверхность плиты и перевожу дыхание. В этой квартире слишком много воспоминаний и все они – счастливые, но от мысли, что ничего из этого больше не повторится, я чувствую физическую боль.        Мне кажется, что кто-то медленно, с особым усердием переламывает мои кости по одной – прямо на моих собственных глазах.        Я опускаюсь на корточки и достаю из шкафчика первую попавшуюся бутылку. Напиться сначала дома у Маленковой, потом – в клубе, а теперь продолжить сходить с ума в квартире Максима – разве может быть хоть что-то глупее этого?        Откручиваю пробку и делаю несколько крупных глотков из горла, даже не потрудившись достать стакан. Глаза слезятся – это не коктейли из клуба, дышать после этого напитка практически невозможно, но я – неожиданно даже для самой себя, делаю еще несколько глотков и, не выпуская бутылку из рук, выхожу из кухни.        И иду в спальню. ***        Я могла бы назвать Максима неправильным выбором, но это не так. В нашей с ним ситуации выбора не было вообще никакого. Если бы наша история закончилась хэппи-эндом, я могла бы сказать, что это была судьба. Но этого не произошло и, наверное, сюда больше подходит слово «рок».        Я сажусь на постель с той стороны, где обычно спал Максим. На прикроватной тумбочке лежит раскрытый ежедневник, и я вижу несколько обведенных дат, подписанных рукой Максима.        25 мая – Последний Звонок.        27 мая – Маша сдает литературу.        29 мая – Маша сдает математику.        От собственного имени, выведенного на разливанных страницах ежедневника идеальным почерком Максима, все внутри замирает. Если он что-то планировал, почему тогда все-таки уехал?        Я ложусь на постель и, прижав к себе мягкую подушку Максима, закрываю глаза. Никогда в этой спальне еще не было так холодно. Никогда мне еще не было так плохо. Я понимаю, что когда наступит утро, а оно не может не наступить, я уйду отсюда, чтобы больше никогда не вернуться. Подушка пахнет Максимом – этот запах я тоже больше никогда не почувствую.        Я сотрясаюсь от беззвучных рыданий, оплакивая воспоминания, которые утром навсегда запру в этой квартире на ключ. Которые со временем исчезнут из этого дома, и никогда – из моей головы. ***        Когда я открываю глаза, то вижу рассыпавшиеся по постели солнечные лучи. Нужно встать и уйти, но я не могу. Я не хочу, чтобы все закончилось так… резко. Я не могу отпустить это.        И не хочу.        – Пожалуйста, – шепчу я, сквозь ком в горле, – вернись.        Я не слышу в ответ ничего, кроме душераздирающей тишины.        А потом чувствую легкое прикосновение к своим волосам.        Я вскакиваю с постели и вижу свой самый страшный кошмар. Свое самое главное желание.        Максим.