Уроки литературы

Окулова

       – …и на этот раз она была настоящей, представляете? – Марина Леонидовна улыбается так широко, что мне начинает казаться, что ее миловидное лицо вот-вот разойдется пополам от улыбки. – Так, зачем я вам это рассказывала? Ах, да, точно!...        Я отворачиваюсь и встречаюсь взглядом со своим отцом. Он держит в руках огромный букет лилий – для Маргариты Юрьевны, классного руководителя одиннадцатого гуманитарного класса. Торжественная часть Последнего Звонка уже позади, остался последний шаг – вальс выпускников.        – Так, Окулова, ты готова? – Марина Леонидовна хлопает меня по плечу, заставляя обратить на нее внимание. – Держи микрофон, остальные – в исходную позицию!        Она отходит в сторону, а я, наоборот, выхожу вперед. Я стою посередине невысокого школьного крыльца, крепко сжимая микрофон в обледеневшей руке. Еще несколько мгновений, и я должна буду начать песню. Еще несколько мгновений, и я должна буду выстоять эти три минуты школьного вальса.        Я чувствую на себе взгляды своих родителей, учителей и… Максима. Он стоит дальше всех, как всегда слишком красивый, чтобы казаться реальным, в своем любимом темно-синем костюме, но почему-то без галстука. От этого образ кажется немного небрежным и совсем не учительским… Впрочем, Максим ведь больше не наш учитель.        Я хотела бы знать, о чем он думает в этот момент. Вздохнув, поправляю сползшую лямку накрахмаленного фартука, тут же вспоминая о визите курьера вчерашним вечером. Молодой парень, вручив мне небольшую коробку, исчез, подмигнув напоследок. Поднявшись в свою комнату, я увидела наряд для Последнего Звонка, который оставила в квартире Максима. А поверх платья лежал кулон.        Я закусываю губу, которую Маленкова этим утром старательно красила розовой матовой помадой, которая, кажется, совсем мне не идет. Платье и фартук я надела, потому что выбиваться из общей гаммы, значит, привлечь к себе лишнее внимание. Кулон, который я весь вечер сверлила взглядом, сейчас лежит во внутреннем кармашке моей сумки.        Выбросить его не поднялась рука. А застегнуть крошечный замочек на своей шее не позволила гордость.        Я бросаю на Максима беглый и вороватый взгляд. Карие глаза – красивые и уставшие, кажется, улыбаются мне, пытаясь что-то сказать. Я опускаю голову вниз, когда слышу, как ведущий объявляет вальс выпускников.        Фонограмму включают слишком резко, и я даже вздрагиваю от неожиданности. Обхватив тяжелый микрофон двумя руками, я начинаю петь.        Сквозь музыку и собственный голос, который сейчас кажется мне каким-то жалобным и немного ущербным, я слышу стук каблуков школьных туфель об асфальт. Я знаю, что сейчас все наслаждаются прекрасным вальсом, и внутри что-то начинает щемить, когда я вспоминаю о том, что для меня школа вот-вот останется позади.        За мгновение до припева, я поднимаю глаза, чтобы встретиться с темно-карим, болезненным взглядом Максима.        Эта песня, которая так нравилась Марине Леонидовне, начала раздражать меня с первого же прослушивания. На многочисленных репетициях я постоянно сбивалась, попадая мимо нот, путая слова, выводя всех окружающих из себя ужасным произношением. Я словно боролась с ней, сама того не осознавая.        Но сейчас… Сейчас те самые слова, от которых до этого меня ломало и выворачивало, я пою со странной легкостью в груди. Я не вижу, как танцуют мои одноклассники, потому что не могу оторвать взгляда от Максима.        Я опускаю левую руку вниз, сжимая ладонь в кулак. Петь становится все труднее с каждой следующей нотой, а в уголках глаз собираются слезы, которые, я надеюсь, все воспримут, как проявление грусти от прощания со школой.        Я вытягиваю последние строки – надрывно, практически плача, а потом раздаются головокружительные аплодисменты. Выключаю микрофон, совсем не чувствуя радости. Я должна спуститься с крыльца, к своему классу. Я должна сделать хотя бы один шаг вперед, а не стоять, словно каменное изваяние, окруженная взглядами учителей и родителей.        Но вместо этого я закрываю глаза.        Все должно было быть совсем не так – это мгновение, этот час, этот день. Мои родители должны были вручать цветы Максиму, а не Маргарите Юрьевне. Максим должен был получать слова благодарности от своего 11Г. А я… Я должна была улыбаться, а не чувствовать, что вот-вот окончательно сломаюсь.        – Маша, пойдем со мной.        Я открываю глаза. Максим стоит в двух шагах от меня, и это расстояние – непозволительно близкое, причиняет мне боль похлеще той, которую я чувствовала после отъезда учителя.        – Нет. – Ответ дается мне с трудом. – Пожалуйста, Максим… Михайлович, оставьте меня в покое.        Он кивает и даже разводит руками в стороны. И он даже разворачивается. И он даже уходит.        Но потом… Потом Максим, выругавшись так, чтобы услышала только я, вновь возвращается ко мне, берет мое лицо в свои ладони и, наклонившись, целует.        Прямо во внутреннем дворике школы.        На глазах учителей, моих одноклассников и… моих родителей. ***        Звук проворачиваемого в замочной скважине ключа все такой же: немного таинственный, бьющий невесомым током по телу и заставляющий кровь быстрее бежать по венам. Запах в кабинете литературы все такой же: пыльно-книжный, но уютный. И я хотела бы, чтобы и мы с Максимом были такими, как прежде, но мы изменились, и этого, к сожалению, не изменить.        Я не сажусь на стул, а буквально падаю на него, обхватив голову руками. В ушах до сих пор стоит какофония звуков: восхищенный шепот, чье-то негодование и даже крики. Выходка Максима будет иметь ужасные последствия, которые огромной волной обрушатся на меня.        – За что? – шепчу я, поднимая взгляд на мужчину. – За что, Максим?        Я удивлена, что мои родители еще не увезли меня из школы, а позволили бывшему учителю увести меня за собой. От мысли, что со мной сделают дома, меня прошибает ощущением животного страха.        – Мне было нужно, чтобы ты пошла со мной, – отвечает Максим. – Мы должны поговорить.        – Я, кажется, говорила, что не хочу разговаривать с тобой? – спрашиваю я. – Ты уехал, Максим, и забрал с собой мою нормальную жизнь, а сейчас ты хочешь разрушить то, что осталось?        Он подходит ко мне и садится напротив. Я отдергиваю руку, когда вижу, как он тянется к ней.        – Не трогай.        Это – почти срыв, приближающаяся истерика.        – Я совершил огромную ошибку, когда уехал, – проникновенным шепотом произносит Максим. – Это то, за что я никогда не смогу простить себя. Но, поверь мне, у меня не было выбора.        Я запрокидываю голову и разражаюсь громким, истеричным смехом. Все это больше всего напоминает мне мелодраму для тех, кому за сорок, а не сцену из моей собственной жизни.        – Я читала новости, – говорю я, переведя дыхание. – И разговаривала с Артемом Валерьевичем. Ты уехал к Карине, потому что всегда к ней возвращался, что же, я все понимаю… Но я заслуживала правды. Элементарного разговора! Вместо этого ты просто исчез, как будто для тебя ничего не значило то, что было между нами.        Максим даже вздрагивает. Я вижу, что каждое мое слово причиняет ему боль, от которой его и без того темные глаза становятся практически черными.        – Мы переспали. – Я перехожу на шепот. – И когда я стояла перед тобой на коленях, ты уже знал, что уедешь. И ничего, ничего не чувствовал.        – Послушай же меня! – кричит Максим, вскакивая со стула. – Я не хотел, чтобы случилось то, что случилось! Но мой отъезд без объяснения причин – это условие твоего отца!        Я замираю. Я ожидала услышать все, что угодно, но не это.        – Мой отец? – переспрашиваю я, надеясь, что ослышалась.        – Да. – Максим начинает ходить по кабинету, нервно заламывая руки. – Я не мог позволить себе обманывать твою семью, делать вид, что меня устраивают игры в прятки, поэтому, на следующий же день после нашей первой ночи я договорился о встрече с твоим отцом и все ему рассказал. Он был удивлен, но решил, что я – не самая худшая партия для его дочери.        – Это же… бред. – Я развожу руками. – Ты хочешь сказать, что он все знал? С самого начала?        – Да, Маша. Твой отец был в курсе, в том числе и нашей поездки в Питер. – Максим снова садится напротив меня. – И все было в порядке, пока сюда не заявилась Карина. Ты очень остро реагировала на ее присутствие в городе, и это не укрылось от твоей семьи. За два дня до возвращения Карины в Москву, твой отец позвонил мне, назначил встречу в своем офисе…        – Что он пообещал тебе за твой отъезд? – перебиваю я, разрываясь от злости. – Что, Максим? Деньги? Квартиру? Машину?        – Тебя. Он пообещал мне тебя, Маша.        Мы встречаемся взглядами. Карие против карих – в очередной раз яростное сражение, да вот победителя, наверное, не будет.        – Твой отец поставил мне условие: я уезжаю, развожусь с Кариной, а то время, что меня нет, ты живешь старой жизнью, и если тебе будет лучше, я не возвращаюсь, – продолжает Максим. – Я отказался от той части этой ненормальной сделки, где я должен уехать, не предупредив тебя, но потом… Потом твой отец сказал, что если я не сделаю все так, как он хочет, сразу же после выпускного он выдаст тебя замуж, а если я попытаюсь сбежать с тобой, он все равно вернет тебя назад.        – Ты мог бы предупредить меня, что это не по-настоящему, что все это – лишь часть…        Максим прикладывает указательный палец к моим губам, заставляя замолчать, и я понимаю, что самые страшные слова он еще не произнес.        – Это было по-настоящему, – говорит он. – В какой-то момент, покупая билет на самолет до Москвы, я осознал, что в словах твоего отца есть доля правды. Маша, мне уже тридцать, тебе – всего семнадцать, и наши отношения… Я не хотел, чтобы ты жалела об этом. Я обязан был дать тебе эту возможность, но я ошибся. Я не в силах отпустить тебя, поэтому, даже если ты не позволишь, я все равно последую за тобой.        Мне хочется прикоснуться к Максиму. Мои губы до сих пор горят от того мимолетного поцелуя на школьном крыльце. Одна часть меня верит в лучшее, но другая – та самая, которая взяла верх после отъезда учителя, пытается бороться с тем чувством, что снова расцветает в моей груди.        – Я должна… – Я качаю головой. – Должна научиться жить без тебя. И ты преподал мне отличный урок, когда уехал.        Максим поджимает губы, а затем, поднявшись, идет к учительскому столу и начинает копаться в столе.        – Знаешь, когда у тебя был шанс научиться жить без меня? Когда после вашего выпускного в девятом классе я хотел уволиться. Я бы уехал, и ты бы стала свободной.        – Тогда мы даже…        – Нет, Маша. – Он возвращается и кладет передо мной какую-то фотографию и лист, больше всего похожий на копию какой-то грамоты. – На самом деле, уже тогда. И, наверное, даже раньше.        Я беру в руки снимок. Он старый, со слегка загнутыми уголками. Я вижу маленькую девочку и молодого парня, сидящего на корточках перед ней. Несмотря на широкую улыбку, в его глазах залегла глубокая печаль.        – Это ты. – Я смотрю на Максима.        – Да. – Он забирает фотографию, а потом показывает на девочку. – А это – ты.        Приглядевшись, я действительно узнаю в малышке себя. Я совершенно не помню этот день, но по одежде Максима догадываюсь, что это…        – Одиннадцать лет назад, – озвучивает он мои мысли вслух. – Моя свадьба. Шестилетняя Маша, которая весь вечер не может найти себе места, подходит ко мне и спрашивает, почему у меня такие грустные глаза. Знаешь, я храню эту фотографию много лет, но то, что на ней ты понял совсем недавно.        Я киваю, не находя слов. Чтобы не смотреть на Максима, я беру в руки лист – это действительно копия грамоты. Оригинал есть, кажется, в моем портфолио. Первое место во Всероссийском конкурсе эссе. Я заняла первое место, это было в Санкт-Петербурге, я училась тогда, кажется, в седьмом классе.        – Питер, – шепчу я, и мой взгляд опускается в самый низ листа.        Прямо напротив надписи «Член жюри: Соболев М.М.», я вижу хорошо знакомую подпись.        – Может, это судьба? – горько усмехается Максим.        Я откладываю лист в сторону и встаю. Мне нужно уйти. Потому что любовь к Максиму однажды убьет меня окончательно. Потому что быть с ним – непозволительная роскошь. Потому что…        – Куда ты? – спрашивает он.        – Пожалуйста, Максим, не спрашивай меня ни о чем.        Он не дает мне уйти, схватив за руку, и вместо того, чтобы отдернуть ее, я делаю крошечный шаг навстречу учителю.        – Я больше не твой учитель, Маша. Поэтому вопросов больше не будет. – Он улыбается. – Не будет вопросов, не будет оценок…        – Будут цветы, – шепотом заканчиваю я, чувствуя, что сердце стучит слишком быстро.        Я жду, что Максим что-то скажет, кивнет, но он продолжает молча смотреть на меня, держа за руку, и я вдруг понимаю, что если он отпустит ее – снова, этого я действительно не переживу.        – Прости меня, Маша, – просит Максим.        А потом отпускает.        Моя рука свисает безвольной плетью, и я готова кричать в голос.        – Я не хочу быть с тобой, Окулова.        Я отшатываюсь. На первом этаже, в столовой, мои одноклассники отмечают Последний Звонок. А здесь, в кабинете литературы, Максим сначала собрал мое сердце, а затем снова разбил его.        – Ты нужна мне, – добавляет он спустя несколько секунд, – но уже с фамилией Соболева.        Максим достает из кармана коробочку, и я вижу изящное кольцо с россыпью сверкающих камней.        – Что? – переспрашиваю я.        – Маша, ты выйдешь за меня замуж? – спрашивает Максим.        – Кажется, – хрипло произношу я, – ты обещал, что не будет вопросов.        – Ну, – он улыбается – хитро и с прищуром, – никаких вопросов к Окуловой, а у Соболевой я всегда найду, что спросить.        – Я не сказала «да».        – Так скажи. – Максим подходит ко мне вплотную. – Скажи, маленькая, потому что в моей жизни без тебя попросту ничего нет. Ты ведь понимаешь?        – Да. – Я киваю. – Я понимаю. И да, Максим, пожалуйста, я хочу быть Соболевой.        Он берет мою правую руку и, практически не дыша, одевает на безымянный палец украшение. Кольцо садится, как влитое, и я понимаю, что все сделала правильно.        Я встаю на носочки и оставляю на щеке Максима робкий поцелуй. Он обнимает меня, прижав к себе, и я закрываю глаза.        У меня осталось еще много вопросов, но я знаю, что Максим даст на них нужные мне ответы. Больше не должно быть секретов – только правда.        Только любовь.