Подари мне свои оттенки

      Сборы не заняли много времени, поэтому через два дня Артём уже вёл машину по крутому серпантину южной дороги, ведущей к его уединенному домику у моря. Свою прекрасную статую он разместил на заднем сидении Кабриолета Porsche. Несмотря на опасность дороги, водитель всё время поглядывал в зеркало заднего вида или просто оборачивался, снова и снова восхищаясь представляющейся его взору картине.       На очередном повороте, в промежутке между высокими свечами кипарисов, проскользнул тонкий луч солнца, водитель вскинул взгляд своих бездонно-светлых глаз на зеркало и уловил, как тот самый луч высветил на белоснежной груди примерно в районе сердца пульсирующий красный клочок света. Всё это длилось пару мгновений, но увиденное чётко осталось в зрительной художественной памяти. Дзюба мгновенно обернулся, но алых пульсаций примерно там, где должно было быть сердце Игоря, не было.       Уделив, наконец, своё внимание трассе, он мгновенно нажал на левую педаль и выкрутил руль во избежание столкновения с деревьями, которые служили одновременно и украшением и оградой дороги. К счастью, этот маршрут был не популярным, хоть и очень красивым, ведь были дороги короче, и машин навстречу не ехало. Окна были открыты, и свежий воздух с ароматом полевых трав и морской волны овевал водителя, заставляя свободную пастельно-голубую рубашку колыхаться, мягко оглаживая плотные мышцы владельца.       Приехав, Артём решил осмотреть свои владения. Вилла и вправду была необъятна, не говоря уже о пляже и море. Он снял туфли и мягкой, босой поступью вошёл на кухню с панорамными окнами, которая, как и весь дом, была выполнена в белом цвете. С кухни Дзюба вышел на террасу, дошёл до перил и, взглянув вниз, отметил для себя, что прямо под сем своеобразным балконом плещется море. Кинув взгляд на солнце, которое в тот момент было в зените, он зашёл в дом и отправился обратно на разведку. Перед ним предстала просторная гостиная с мягким белоснежным ковром с длинным ворсом, полукруглый тканевый широкий диван с пухлыми подушками. Обойдя все комнаты и этажи, художник решил приступить к столь долго желанному рисованию с натуры у самой кромки моря.       Волны нежно лижут белоснежно-белый мрамор постамента. Уходя обратно в море, волна утаскивает с собой небольшие камушки, ударяя тех друг об друга, они создают неповторимый, едва различимый морской звук. Артём сидит прямо на гальке. Его, как любого деятеля искусства, вдохновляют звуки природы, да и сама природа. Художественный взгляд Дзюбы верно подсказал, что нежная античная невинность статуи идеально впишется в девственную красоту моря и дикого пляжа.       Уголь скользит по холсту, мягко и уверенно, почти без мелких штрихов. Наиболее сложным этапом создания эскиза было передача нежного лица со слегка впалыми щеками с выделенными скулами и мягкими, добрыми, но в тоже время грустными глазами и выразительными дугами бровей. Однако наметанная рука художника легко справилась с выведением мельчайших деталей мимики и выражения лица.       Кисть мягко ложилась на полотно отображая полутона, различимые лишь Артёмом. Голубоглазый деятель искусства без труда находил необходимый оттенок... Так для передачи светотени на утончённых изгибах скульптуры он использовал тёплые персиковые тона, отражая на мрамор частички заката. Артём мог бы творить, не ведая устали, голода, дня и ночи. Но солнце склонило свой покрасневший напоследок лик за нить горизонта, и художнику вынужденно пришлось прекратить сие чарующее действо.       Уходить с пляжа Дзюба не стал, он решил впитать полностью кажущийся волшебным момент. Небо из розовато-сиреневого незаметно стало багряно-кровавым, но Артём для себя определял этот оттенок, как винный. Он достал из прихваченной с собой сумки бутылку вина "Князь Голицын" и, разлив в два бокала бордовую сладковатую жидкость, один взял сам, а второй вручил Игорю. Пригубив напиток, творец отшагнул на пару метров назад, сравнивая изображение с реальностью, и одними лишь губами прошептал "Игорь". Артём сел на песок, приобняв одной рукой статую. Он понемногу отпивал вино из бокала и любовно оглаживал выделенные мраморные мышцы. Длинные, с подчёркнутыми суставами, пальцы коснулись того самого клочка на груди Игоря, прямо над каменным сердцем. В памяти художника всплыл момент из их поездки, когда на том месте, где сейчас были его пальцы, светилось красное пятнышко. Багряно-алые лучи искрасили белый мрамор в свой оттенок. Сделав ещё один глоток, Дзюба перевёл взгляд с барашков волн, лениво ползущих по водной глади, на свою музу и вновь пробежался взглядом по мрамору. И его взор вновь совершенно чётко выловил алую пульсацию. Пальцы Артёма коснулись свечения, и он почувствовал тепло, как у настоящей человеческой кожи. Художник был уверен, что он не пьян для того, чтобы ему это мерещилось. Впрочем, это видение вновь пропало за пару мгновений. Русоволосый зашептал:"Игорь, Игорёша, ты слышишь меня?" - руки художника, испачканные пастельными оттенками краски, судорожно оглаживают мрамор, пачкая белоснежную поверхность. Кажущаяся бархатной каменная кожа расцвела бежевыми пятнами акварели, которой художник оттенял рельеф тела скульптуры. Артём постарался стереть мазки, но они впитались, и бывший кристально чистым и по-каменному ледяным мрамор стал нюдовым и по-живому тёплым. Чуть затуманенный хмелем мозг голубоглазого довольно быстро осознал, что стоит сделать. Казалось, что вино лишь придало уверенности, возможно, испортить столь желанное тело. Он с уверенностью обхватил основание кисти и, тщательно смешав краску, стараясь не ошибиться с тоном из-за клонящегося к закату светила, бережно нанёс первый мазок. Дальше работа пошла быстрее. Он приостанавливался всего пару раз: засмущавшись, когда пришлось прокрашивать гениталии и, прорисовывая черты кажущегося идеальным лица с четко выделенными подбородком скулами и бровями. Последний штрих был наложен, творец отошёл на пару шагов вновь, оглядывая "картину" в целом.       Последний кровавый луч багряного своим всполохом осветил грудь Игоря. Артём задержал дыхание, ожидая чуда. Но в следующее мгновение, как и в последующие, ничего не произошло. Он сел рядом со статуей, поднял глаза в небо и увидел белоснежную, как раньше был Игорь, луну. Положив руку на бедро безжизненной скульптуры, ранее по-ледяному холодной, сейчас же по-настоящему по-человечески тёплой, Дзюба горько вздохнул и сделал несколько больших глотков алкоголя - хотелось забыться и перестать истезать себя иллюзиями об оживлении музы.       Просидев неподвижно ещё добрых полчаса, он запрокинул голову и, взглянув на небо, увидел тонкий венец луны, выкрашенный в цвет спелой вишни. Затмение. Натуралист переводит взгляд на Игоря и замечает почти невидимые колебания грудной клетки. Его руки незначительно поменяли своё положение, и лицо стало немного нахмуренным, словно от ноющей боли. Артём поднимается с песка, немного утопая в нём ступнями, и аккуратно подставляет руку под шею Игорю, и тот, чувствуя опору, откидывает голову на неё. Остатки тонкого слоя мрамора, лопнув, крошками ссыпаются вниз. Это происходит со всем телом. Каменный плен трещинами расходится по икрам и ступням, заканчивая освобождение абсолютно живого и настоящего парня. Артём не верящим взглядом оглядывает тело у себя на руках, точь в точь такое же, как минуту назад, лежащее, каменное и покрытое мазками краски, сейчас касаниями тёплой бледной кожи прожигает руки до костей осознанием произошедшего.