Как приручить Злобного Змеевика

А берег этот, уютный и со всех сторон защищённый от сурового северного ветра, они с Громгильдой как-то незаметно обживают. Если собрался изучать дракона, лучше это делать в свободном пространстве — правило, которое Астрид запоминает в первый же день, когда дракониха едва не сносит половину потолка шипастым хвостом. После этого в доме они больше ничего особенного пробовать не рискуют. Зато вдали от деревни, рядом с водой и в окружении старых деревьев, на которые удобно приземляться и которые служат неплохой мишенью для хвостовых шипов, ситуация в корне другая. Шипы ядовитые, узнаёт Астрид. Хорошо, что узнаёт она об этом до того, как решает один потрогать, ведомая собственным любопытством. Громгильда моментально отталкивает её носом, раздражённо ворчит, не даёт прикоснуться, даже клацает зубами. Когда не срабатывает и это, просто цепляет за шкирку и оттаскивает. Астрид, впрочем, подчас бывает ещё упрямее своей драконихи. На следующий день она приходит в перчатках и всё-таки хватает один, пока у Громгильды не пробудился инстинкт наседки. Он не тяжёлый, но жёстче камня и вполне может быть, что и твёрже железа. По крайней мере, в приличных размеров булыжнике после прямого попадания остаётся несколько круглых дыр, соединённых между собой сетью глубоких трещин. Астрид долго и в красках восхищается драконьей меткостью и силой, пока Громгильда следит за ней дружелюбно широкими зрачками и польщённо слушает. А шип Астрид всё-таки оставляет. На память. Постепенно в бухте появляются какие-то её личные вещи. Она приносит сюда перчатки, потом — что-то, похожее на более удобную для бега и постоянного движения одежду, один раз увлекается и оставляет в небольшой вырытой Громгильдой яме под деревом все свои письменные принадлежности и проводит весь вечер в деревне в заведомо бесплодных поисках… Громгильда обустраивает себе гнездо в ветвях одного из нависающих над берегом деревьев и сваливает одно из старых брёвен с обрыва. Оно входит в гальку под неуклюжим углом, будто громадное и покосившееся копьё, и дракониха радостно чешет об жёсткую кору бока или лоб, наслаждаясь жизнью. В какой-то из таких уютных мирных дней Астрид — просто смеха ради, ничего серьёзного! — пробует забраться Громгильде на спину. Нет, разумеется, ей не впервой это делать: сколько раз она на колючей спине переезжала через размытую или опасную дорогу, уже и не сосчитать. Но сегодня Астрид пробует именно Забраться. Большая буква в названии словно придаёт этому действию особую значимость, потому что в последний раз она Взбиралась, когда они летели драться с шестиглазой тварью. Она устраивается меж мощных плеч, как если бы сидела на тренировочном «козле» и осторожно кладёт руки на шею перед собой. Чешуя у змеевиков плотная и с острыми краями, поэтому когда Громгильда делает пару пробных шагов вперёд, икры пронзает болью. Астрид этого даже не замечает. С драконьей спины мир выглядит совсем иначе. Воспоминания об этой выходке мучают её следующие несколько дней. Она не кожевник и даже не учится, да и иглу берёт в руки редко: пришлось как-то один раз подшить разошедшуюся тунику грубыми, некрасивыми и выпуклыми стежками — разве же это считается? И в принципе, до совсем недавнего времени собственное неумение шить волновало её не больше, чем Сморкалу волновала его завышенная самооценка. Теперь же она упрямо садится перед очагом или перед кострищем в бухте и пытается на пергаменте придумать, как должна выглядеть хотя бы выкройка седла. Получается так себе, будто она просто решила забавы ради почеркать угольком какие-то каракули. На вторые сутки она сдаётся, в очередной раз испортив собственный чертёж. Громгильда получает очередную шуршащую игрушку и с восторгом начинает за ней гоняться, а сама Астрид утыкается носом в колени. Можно просто признать, что она безнадёжна, и оставить попытки, мелькает в голове противная мысль. Астрид вот уже почти собирается с головой окунуться в презрение к себе и возросшую неуверенность, как вдруг слева раздаётся требовательный кашель. Громгильда подкатывает к ней скомканный пергамент и выжидающе наклоняет голову. — Серьёзно? Ты настолько обленилась, что не можешь сама пошуршать себе игрушкой? Кашель превращается в предупреждающее рычание, и Астрид со смешком повинуется: начинает катать смятый рисунок по камням, пока дракониха, виляя хвостом и растопырив крылья, пытается вырвать его зубами. Разумеется, заканчивается это тем, что они просто рвут пергамент на части. У Астрид в руках остаётся самый удачный из получившихся набросков. Она смотрит на него до тех пор, пока Громгильда не выхватывает из её ладоней и его тоже, чтобы с увлечением загрызть. — Ну спасибо, — беззлобно сокрушается Астрид. Она прекрасно знает, что грош цена этой бумажке. В деревню они возвращаются ближе к вечеру — слишком дурная погода для ночёвки, и барашки на волнах чересчур подозрительные. Талый снег превращает дорогу в сплошной каток безо льда, и Астрид в полумраке и шагу не может пройти, не поскользнувшись. Всё это жалкое представление, довольно неудивительно, заканчивается тем, что Громгильда привычным движением сажает её себе на спину и идёт дальше. Астрид сразу же обнимает её за шею. Змеевики — высокие драконы, и земля вдруг оказывается подозрительно далеко. Глупости, конечно, пара футов разницы, но всё же — Астрид глядит по сторонам с таким восторгом, будто впервые оказалась за пределами деревни. А когда Громгильда без предупреждения вдруг отрывается от земли всего на пару взмахов крыльев, чтобы пересечь разлившийся шумный ручеёк, у Астрид по-настоящему перехватывает дыхание. Она этого уже даже не отрицает. Пускай они входят в деревню уже ночью, когда давно стемнело и светят только чьи-то факелы, Астрид всё равно краем уха слышит чей-то короткий разговор: — А Хофферсон-то, гляди, оседлала-таки! — Ну прям как Иккинг! Что же теперь, вся деревня на этих чешуйчатых летать будет? Ну и что в этом такого, если и вся, хочется огрызнуться Астрид. Ты же первая будешь товаркам хвастаться, что громмель тебя на спину пустил. Да никого я не оседлала, хочется крикнуть ей. Я даже седло не могу смастерить, а ноги в кровь стереть успела за одну короткую поездку. Громгильда свои эмоции выражает гораздо короче. Она очень громко фыркает — не так, как обычно, смешком, а по-настоящему. С искрами, с дымом. На этом разговор оканчивается сам по себе. — Спасибо, — Астрид гладит её затылок, чешет за рогами. Дракониха отзывается низким тёплым урчанием. В уютной тишине они доходят до дома. У порога Громгильда милостиво пригибается, чтобы Астрид с её саднящими ногами — даже плотные штаны не спасают — было проще слезть. — Спокойной ночи, ящерица, — ящерица возмущённо шипит и вспрыгивает на свой чердак. Астрид же не спится, поэтому она усаживается перед огнём и прокручивает раз за разом тот случайно услышанный ею диалог. Оседлать дракона — идея, о которой она пару месяцев назад даже не задумывалась, потому что не знала, что такое вообще кому-то может прийти в голову. Пришло, однако. И не кому-то, а ей самой. И уже не в первый раз. Ирония в чистом виде. Каково было бы подняться на Громгильде в воздух и облететь весь Олух? Да, конечно, им уже довелось полетать вместе, когда они ещё чудом предотвратили очередной виток войны между викингами и драконами и когда огромное чудовище чуть не проглотило их обеих — Астрид до сих пор иногда видит в кошмарах эту жуткую распахнутую пасть. И даже тогда она умудрилась стереть ноги так, что потом пару дней старалась вообще ими не двигать — и это с импровизированной седушкой в виде каких-то кожаных и тканевых обрывков. Но что-то ей подсказывает, что настоящий полёт — он совсем другой. Нет, всё-таки нужно раздобыть седло. Астрид обращается мыслями к седлу Беззубика, которое смастерил Иккинг — мысль о раненом и так и не пришедшем пока в сознание друге привычно отзывается колючей тревогой в груди. Может, она могла бы на него глянуть? Конечно, от него мало что осталось, когда фурия и его непутёвый наездник — дурак, отвлёк, называется, сам теперь лежит в беспамятстве! — рухнули на землю, чудом выжив… Но что-то — лучше, чем вообще ничего. А Плевака ведь, помнится, что-то говорил недавно об искусственном плавнике Беззубика, который пока сняли — от него тоже толку было мало. Астрид выпрямляется на стуле, охваченная странным предвкушением. Поздно уже, конечно, но факелы горят, а значит, полдеревни ещё не спит, а значит, есть шанс, что Плевака не спит тоже. Она медленно поднимается. — Громгильда, скоро буду, не теряй! Вслед ей доносится запоздалое удивлённое ворчание, но Астрид пропускает его мимо ушей. До дома кузнеца она добирается ценой случайного столкновения, сбитой сосульки и двух напуганных жутких жутей. Стучит, едва не дрожа от волнения, — хотя, тут же гасит она свой романтический настрой, скорее всего, просто мёрзнет. Изнутри слышно витиеватое ругательство — надо запомнить — и жуткий грохот. — Хель подери эти йотуновы пороги! — жизнерадостно приветствует её Плевака. Щурится, узнав. — Астрид? Ты чего не спишь, ночь на дворе! Астрид вдруг становится чуть ли не до истерики весело. — Плевака, — начинает она торжественно. — У меня к тебе просьба…