Вечность

      В Хогвартсе наступили самые темные времена за всё время существования старинной школы волшебства и чародейства. Сама природа словно чувствовала нависшую в воздухе тьму: солнце практически не освещало посеревший Запретный лес и величественное каменное изваяние. Тяжелые тучи нависли над школьной территорией, сдавливая воздух, а дорожки превратились в грязевую топь от нескончаемых октябрьских дождей. И даже первые ноябрьские заморозки, которых всё ожидали, чтобы мерзкое хлюпанье под ногами прекратилось, не спасло ситуации: вместо этого теперь ученики то и дело поскальзывались на ровном месте, отчего один первокурсник даже угодил в медпункт со сломанным носом.       Но если погода и вызывала отвращение вперемешку с досадой, то нахождение в стенах школы стало попросту невыносимым и гнетущим. Атмосфера волшебства и покоя, с которой обычно ученики возвращались в Хогвартс, в этом году лопнула, словно мыльный пузырь, оставив после себя лишь пустоту и всепоглощающий, отчаянный страх. И хоть со стороны школа была неизменна, со смертью Дамблдора всё предстало в ином свете: парящие в Большом зале свечи горели не так ярко, небесный свод казался чуть ли не черным, каминное пламя — менее теплым, а каменные стены стали как никогда темными и холодными.       Не было слышно больше привычного гомона. Обычный для школы подростковый гвалт превратился в сдавленный шум. Никто больше не говорил в полный голос, не кричал на бегу, привлекая к себе внимания, не смеялся над шуткой товарища. Вместо этого шепот напоминал шипение тысяч змей. Привычной теперь стала тишина в коридорах, прерываемая лишь топотом студентов или преподавателей, спешащих на урок. Приведения замка были необычайно молчаливы и скорбны больше обычного, и разве что школьный полтергейст Пивз плевать хотел на гнетущую атмосферу. От него в равной степени доставалось всем подряд, включая Пожирателей смерти, вхожим в преподавательский состав Хогвартса.       И не только в преподавательский.       Драко Малфой в последний момент увернулся от летящей в него чернильницы. Та со звоном, отдавшейся эхом в тишине, разбилась о пол, черным пятном расползаясь по каменным плитам.       — Утю-тю, Ма-алфой! — просюсюкал полтергейст, переворачиваясь в воздухе. — Какие мы изворотливые! Настоящая гадюка!       Припоминая третий курс, когда учитель-оборотень научил своих учеников быстро и качественно избавляться от этого создателя проблем, Малфой лениво махнул палочкой, подумав: «Обезъяз!», и увидел, как Пивз выпучил глупые глаза и схватился за горло, что говорило о правильно сработанном заклинании: язык полтергейста прилип к нёбу. Сунув палочку в карман, Драко поспешил прочь с места преступления, пока звук разбитого стекла не привлек чьего-нибудь внимания. В лучшем случае — Филча, в худшем — кого-нибудь из своих.       В воскресный день теперь мало кто гулял по коридорам, поскольку для этого не способствовали ни погода, ни обстановка. Казалось, Хогвартс внезапно вымер, но сейчас Малфой предпочитал его именно таким: ему как никогда хотелось побыть в одиночестве и, может быть, черкнуть строчку родителям, переживающим за него больше обычного. Письма теперь писались в разы чаще; Малфой сам замечал, что по утрам в Большой зал сов прилетало куда больше, чем за все годы обучения, и его это, конечно, не удивляло. Взбираясь вверх по ступенькам в сторону совятни, он перебирал в голове слова, которые мог бы отправить родителям так, чтобы для проверяющих почту они не показались подозрительными. Конечно, ни он, ни его семья и не думали затевать что-либо против воцарившегося в Англии Темного Лорда, однако это не значит, что в данном случае можно было забыть об осторожности. Одно слово, и недоброжелатели отца тут же донесут об этом.       Драко уже видел деревянную дверь, выходящую к совятне, как вдруг его слуха достигли сдавленный всхлип и чьи-то утешительные голоса, доносящиеся откуда-то поблизости.       Слышать теперь чей-то плач в коридорах было обычным делом: каждый день кто-то умирал: несчастных маглорожденных, которых егеря вылавливали в лесу, Пожиратели перехватывали на границе или находили в убежищах; участники сопротивления, в том числе и подозреваемые в деятельности так называемого «Ордена Феникса»; да и просто ничего не подозревающие маглы. И почти у каждого был родственник, друг или просто знакомый, относящийся к категории таких людей.       Но эти голоса показались молодому Пожирателю смутно знакомыми.       Оглянувшись по сторонам, Малфой неслышной походкой направился по коридору, стараясь расслышать человека. Он остановился у края стены, за которой сидели люди.       — В самом деле, Сторри! Хватит уже.       Но кто-то неизвестный продолжал всхлипывать. Драко, прижавшись спиной к стене, скрестил руки, продолжая прислушиваться. Он определенно знал человека, которому принадлежал этот голос, однако никак не мог понять, кто это.       — То, что произошло, не стоит твоих нервов, — голос Дафны Гринграсс, которую Драко, наконец, узнал, чуточку смягчился, что было крайне необычно. — Не твоя вина, что идиотка нарвалась на неприятности!       — Как можно, Дафни? — не выдержав, заговорил собеседник девушки, и Малфой с удивлением узнал в низком грудном голосе Гринграсс-младшую. Таким голосом говорили люди, которые до этого долго плакали. — Ты что, забыла? Мы семья. Мы заодно против всех остальных, и что бы ты ни говорила, она была нашей частью! А они убили её, убили свою кровь, Мерлин, это чудовищно...       — Глупости! Никакого отношения к семье она не имела! — невозмутимо возразила Дафна. — Обычная полукровка, не стоящая внимания.       — Замолчи сейчас же! — голос Астории вдруг резко окреп. — Как ты можешь относиться к этому так равнодушно?       — Помнится, ты говорила, что это я веду себя как гриффиндорка, а сама сейчас чем лучше? — в голосе Дафны послышался привычный холодок. — Печешься о каких-то ничтожествах, какой день сидишь и ревешь из-за этой идиотки. Ты себя в зеркало видела? Опухшая, как последняя грязнокровка!       — Я не реву по всем подряд, ты это и так знаешь. Но то, что произошло — немыслимо! Они убили Аяно! Разрушили её дом, убили нашу одноклассницу и даже её мать! Она, между прочим, наша с тобой дальняя родственница.       — Мерлин! Ясмин Шаффик сбежала в своё время из-под венца с каким-то японцем! Ты в самом деле сейчас подтверждаешь своё родство с этой глупой женщиной? — равнодушно сказала Дафна. — Скажи мне, что ты шутишь.       Астория помолчала какое-то время, а затем еле слышно сказала:       — Лучше уж с ней, чем с Роули, который её и убил.       — Что ты несешь?! — змеей прошипела Дафна, и Драко представил себе, как Гринграсс со страхом оглядывается по сторонам, дабы её никто не заметил. — Совсем с ума сошла?! А если кто услышит?       Младшая Гринграсс промолчала, а Малфой вдруг услышал стремительные шаги. Он не успел даже от стены оторваться, как из-за угла выскользнула Дафна, явно желающая проверить, не услышал ли кто её сестру. Она вскрикнула от неожиданности, когда увидела однокурсника, подслушивающего их, и её прозрачные, словно вода, глаза наполнились ужасом. Коротко взглянув на сестру, Гринграсс вдруг выхватила палочку и дрожащей рукой направила на Драко, который даже не разжал скрещенные руки. Но это не значило, что он не мог подавить легкое изумление, так рвущееся наружу.       Он никак не ожидал, что Дафна будет способна направить палочку на Пожирателя смерти.       — Что ты слышал? — прошипела она, сощурившись.       — Кавагучи убили, твоя сестра грустит по её матери, — с ленцой отозвался Малфой. — Я бы на твоём месте опустил палочку, если ты не хочешь неприятностей, Гринграсс.       Но Дафна и не думала опускать оружие, зато рука её задрожала ещё сильнее. Она явно не знала, что ей делать в этой ситуации.       Неожиданно появилась сама Астория, с опаской заглядывая за угол. Слизеринка уже не плакала, однако её глаза, точь-в точь похожие на сестринские, блестели от слез, а влажные щеки раскраснелись и пошли легкими пятнами. Красоты ей это не прибавляло, однако мягкий взгляд не исчез даже в такой накаленной ситуации.       — Драко, — вымолвила она, тихо шмыгнув носом, — ты что, подслушивал?       — Ты слишком громко ныла, чтобы тебя не услышал случайный прохожий, — заметил Малфой. Ему страшно не понравилось, что его обвинили в таком унизительном занятии, как подслушивание. Даже если это было правдой.       — Дафни, убери, — твердо сказала Астория, мягко накрывая ладонью вытянутую руку сестры.       — Он тебя слышал! — прошипела та. Нервы девушки были накалены до предела.       — Это неважно, тебе от этого ничего не будет, — спокойно проговорила младшая Гринграсс. — Пожалуйста, не обостряй ситуацию. Лучше отправляйся в гостиную, мне надо поговорить с Драко.       — Никуда я не пойду! — воскликнула Дафна. — Ты с ним одна не останешься!       — Дафна, — голос Астории приобрел вдруг необычайную твердость, какой прежде Малфою не доводилось слышать. Даже старшая сестра, словно очнувшись от наваждения, взглянула на младшую. — Уходи.       Они пронизывали друг друга тяжелыми взглядами, пока старшая не сдалась под напором Астории. Злобно поглядывая на Малфоя, она опустила палочку и не спеша направилась по коридору, постоянно оборачиваясь на них двоих.       Драко тем временем со снисходительной улыбкой смотрел на Гринграсс. Не то что бы он действительно собирался передать её слова Пожирателям, но такой прессинг, который был скорее уместен в годы его беззаботной учебы, приносил ему странное удовольствие и позволял немного расслабиться от гнетущей атмосферы.       Но Астория почему-то не выглядела испуганной. Она спокойно посмотрела на него, а затем неожиданно сказала:       — Не понимаю, почему ты улыбаешься так, словно узнал что-то очень ценное. Можешь даже не пытаться напугать меня тем, что расскажешь всё своим — я знаю, что ты этого не сделаешь.       С этими словами она направилась обратно в нишу, в которой и оказалась пойманной, а Малфой, не ожидавший таких слов, за ней.       — Очень самоуверенно, — сказал он, сощурившись. — И почему же ты так считаешь?       Астория, взобравшаяся на каменный подоконник (что совершенно не соответствовало её обычному безукоризненному воспитанию), провела руками по лицу, а затем, вскинув на него взгляд, сказала:       — Брось. Ты тайно встречался с Евой Хейг, а это кое о чём говорит.       Вся спесь моментально испарилась из облика слизеринца. Он внимательно смотрел на маленькую змейку, пытаясь прикинуть, какую реакцию ему нужно было изобразить, но на деле ему ужасно не понравилось то, что озвучила Гринграсс.       Как и тот факт, что она знает.       — Ты в самом деле сейчас пытаешься меня шантажировать, Гринграсс? — наконец, проговорил он, растягивая слова в своей обычной манере. — Ты не подступишься ко мне с этой стороны.       — Сказано не с этой целью, Малфой, — сказала Астория. — Я просто не верю, что человек, который тайно защищал девушку, на которую охотятся трое Пожирателей, может подставить другую из-за вырвавшихся слов. Я знаю, что ты даже заколдовал её прошлым летом, чтобы она не сорвалась навстречу к своему чокнутому папаше. Я знаю, потому что сама расколдовала её тогда.       Астория опустила лицо в ладони.       — Лучше бы я этого не делала.       Малфою нечего было на это сказать, и какое-то время они молчали, пока Гринграсс не отняла руки от лица. Она не собиралась больше плакать и выглядела собранной, только всё ещё раскрасневшиеся щеки выдавали в ней человека, несколько минут назад поливающего слезами плечо сестры.       — Ну, неважно, — изрекла она, наконец. — Важно то, что тебе не надо пытаться выставлять себя передо мной тем, кем ты не являешься. Ты намного лучше, чем хочешь показаться.       Драко сощурился, размышляя о том, что Гринграсс скорее всего говорит это затем, чтобы он не выдал её другим Пожирателям, и если так, то она явно умнее своей сестры.       А если нет…       — Откуда ты знаешь, что на Кавагучи напали? — поинтересовался Малфой.       — У меня есть свои каналы, — сумрачно сообщила Астория — и глазом не моргнув.       — И что ещё ты знаешь?       Драко спрашивал это, как ему казалось, чтобы узнать, насколько сильна утечка информации об операции, но на самом деле узнать он хотел совершенно другое, хоть и не признавался в этом самому себе. Он знал, что некоторые из Пожирателей и тех, кто работал в министерстве (что по сути было теперь в руках Темного лорда), отправились в Японию, но никто не делился с Малфоями о результатах этой операции.       Слизеринка тем временем внимательно глядя на него, словно знала все его сокровенные мысли, а затем проговорила:       — Хейг была там. Но её тела никто не нашел.       Раскаленная игла пронзила грудь Малфоя, заставив его даже совершить крохотный шажок назад. Его пальцы дрогнули от услышанного, но он попытался сделать вид, что его это задело не так сильно, как на самом деле.       — Она была в Японии в тот день? — тихо, словно боясь озвучить свои опасения, спросил Драко.       Астория нахмурилась и мелко закивала, и Малфой понял, что она не лжет. Он видел это по её влажным глазам.       — Я слышала, что её схватили... я думала, ты знаешь... мне очень жаль!       Он отвернулся от слизеринки, не желая показывать свои эмоции, и смежил веки, чувствуя бешеную долбежку сердца, каждый стук которого эхом отдавался где-то в области трахеи. Его обдало жаром от этой новости, а мозг заработал с невиданной скоростью.       Малфой знал, что среди нападавших были близнецы Маллиган.       И если Астория Гринграсс всё-таки не солгала, то вывод напрашивался один — Хейг в лапах близнецов. И скорее всего, уже мертва, ведь им незачем было сохранять ей жизнь.       Ему нужно было срочно на воздух.       Срочно.       — Никому об этом не говори, — бросил он, едва взглянув на Асторию, и направился прочь, даже не разбирая, куда конкретно идет.       Малфой просто не мог в это поверить. После всех его стараний, после тех слов, которые он говорил ей, чтобы она не лезла на рожон, и даже после того, как Ева попыталась залечь на дно, она всё равно попалась в руки отца. Почти всю жизнь её бережно оберегали от сумасшедших Пожирателей, пока сама она, словно ополоумевший подросток, упрямо рвалась в их сети, и вот, стоило всем её защитникам погибнуть, как она всё-таки угодила в клетку.       Из глаз Драко брызнули злые слезы, и он чуть прислонился плечом к каменной стене, а затем вдруг со всей силы ударил по ней кулаком. Камень не треснул от удара озлобленного мальчишки, зато кожа на костяшках сразу же стесалась. От вспыхнувшей боли в руке Малфою стало горше, и он, по-настоящему зарыдав, прижался лбом к стене, тихонько постукивая по ней.       От боли ему захотелось выдолбить дыру в стене.       Сжав руками растрепавшиеся белесые волосы, он прижался спиной к стене и медленно съехал по ней, садясь в своей дорогой мантии прямо на пыльную плитку. Ему было плевать. В голове у него крутились воспоминания, словно первые снежинки на Астрономической башне. Он слышал удар невидимого хлыста, хохот двух молодых Пожирателей смерти, показанных на стене в гостиной, теплую руку, которую он сжимал и первый украденный поцелуй, от которого она пришла в бешенство. Астрономическая башня, встреча в поезде, перепалки на зельеварении, ледяные от слез щеки в Рождество, её последняя попытка спасти его, и последний поцелуй перед оцепенением, который был украден так же, как и самый первый.       Драко мелко затряс головой, желая прогнать все мысли, которые, словно осы, жалили его, но они только ярче всплывали в сознании, словно в насмешку над ним. И тогда он понял, что у него не будет возможности отгородиться от этого.       Ему придется принять горькую правду.

***

      — Эй, Малфой!       Ему показалось, что кто-то обращается к нему, словно из толщи волы.       — Эй, ты!       Его ощутимо толкнуло, и тогда он поднял голову, увидев перед собой поросячье лицо Алекто Кэрроу, которая пнула его с тем, чтобы он обратил на неё внимание.       Раньше, когда его семья была глубоко уважаема среди слуг Темного лорда, за такое отношение Драко был бы вправе накормить её круциатусом, но теперь, когда вся его семья была в опале, к нему относились, как к ничтожеству.       Но впервые за всё время Малфою было на это плевать.       — Что? — бесцветно спросил он.       — К тебе пришли, выродок! — прогнусавила она. — Вали на Астрономическую башню!       Астрономическая башня именно сейчас. Какая ирония.       Ничего не сказав, Драко с трудом поднялся и направился в указанном направлении, даже не особо соображая, куда и как он идет. Голова шла кругом, и он вдруг поймал себя на мысли, что просидел в безлюдном коридоре несколько часов, успев даже задремать. Пасмурное небо окрасилось некрасивым черничным оттенком, от которого становилось только паршиво, а завывающий ветер разносил первые едва различимые снежинки по воздуху.       Первый ноябрьский снег.       В похожую погоду он впервые поцеловал её.       Малфой и представить не мог, кому он понадобился в это время, но его это не сильно беспокоило. Раньше бы он уже трясся от страха перед неизвестностью, но сейчас ему было настолько безразлично, что он даже не заметил, как оказался у лестницы, ведущей наверх. Сопровождающая Кэрроу не последовала туда, предпочитая встать у дверей на карауле, и слизеринцу не осталось ничего другого, как взбираться по ступеням в одиночестве. Каждый шаг отдавался эхом в его груди, а Малфой поднимался всё выше и выше, не ощущая обычной усталости.       И когда Драко поднялся на площадку, он замер, не веря своим глазам. Кровь прилила к голове, и он словно внезапно очнулся от долгого и мучительного сна, от которого он никак не мог избавиться.       На площадке, где он так любил проводить время с Евой, его ожидал её отец.       Хейг стоял к нему спиной, сжимая железные прутья ограждения и глядя куда-то в горизонт, совсем как его дочь когда-то.       Дочь, кровь которой у него на руках…       Услышав шаги, мужчина обернулся и внимательно пронзил его взглядом черных глаз. Слизеринец стоял на месте, словно мышь перед змеей, словно загипнотизированный, а Хейг тем временем оторвался от оградки и неспешно прошелся вдоль округлой стены, разглядывая парня с ног до головы, будто тот был какой-то диковиной вазой.       И вдруг Драко почувствовал такую ярость к убийце девушки, в которую он был влюблен, что впервые за всё время захотел наброситься на того, кто был явно выше и сильнее его. В мире было не так много людей, к которым он питал настоящую ненависть, но сейчас юноша отчетливо осознавал, что человек перед ним вызывает такую сильную антипатию, что даже несмотря на те ужасы, которые он повидал в подчинении у Волан-де-Морта, ему как никогда хотелось, чтобы мужчина напротив испытал сильнейшую боль.       Впервые за всё время Малфою страшно захотелось смерти человека по-настоящему.       Элайджа тем временем остановился, выдерживая дистанцию, и, рассматривая ещё какое-то мгновение, сказал:       — Ты совсем не похож на меня.       Драко так сильно варился в ненависти, что даже слегка остыл от его слов, а затем, решив, что ослышался, прохрипел:       — Что?       Но Хейг не ответил, отворачиваясь, однако Малфой заметил в руках того волшебную палочку. Он тут же потянулся за своей в карман, однако собеседник всего лишь наколдовал два стула, после чего оружие исчезло в складке его мантии. Ленивым жестом он пригласил Драко присесть, а сам опустился напротив.       Поколебавшись, Малфой последовал примеру, медленно опускаясь в кресло. Позади завывал холодный ноябрьский ветер, по обычаю пронизывая любого, оказавшегося на площадке, однако парень холода даже не чувствовал. Каждый его нерв был натянут до предела, и он внимательно следил за каждым движением безумца, готовясь в любой момент блокировать любой его удар. А может быть, нанести свой, последний…       Элайджа опустил руки на подлокотники, прислонившись спиной к спинке стула. Никогда прежде Драко не видел его так близко, несмотря на то, что тот жил у них в поместье, зато теперь мог различить и темные круги под покрасневшими глазами, словно мужчина не спал уже много-много лет, и два шрама, словно перечеркнувших когда-то красивое лицо, проседь в длинных запутанным волосах, собранных в небрежный хвост. Малфой замечал, что после побега из Азкабана другие Пожиратели постепенно приходили в себя и выглядели куда лучше (насколько это возможно), но Элайджа Хейг, казалось, до сих пор продолжал жить под гнетом дементоров.       — Я смотрю на тебя и не понимаю, — прохрипел мужчина. — Что моя дочь нашла в тебе, Малфой? Только не говори, что это ошибка. Я очень не люблю ложь.       Повисло молчание. Драко ожидал каких угодно слов, но явно не того, что он так сразу начнет говорить о Еве.       — Почему вы спрашиваете меня об этом? — спросил Малфой, пытаясь понять, какие цели преследует этот человек. Если он убил свою дочь, то какое дело ему до того, кто ей нравился?       Хейг сощурился и неожиданно искривил рот в холодной улыбке, которая не делала его краше.       — Ты смелее, чем я думал, неплохо, — сказал он. — Но тут вопросы задаю я, а не ты.       — Я не знаю, — равнодушно сказал Драко. — Мне она об этом никогда не говорила.       Элайджа помолчал, а затем сказал:       — Иизакки, — это имя больно кольнуло Драко, — поведал мне, что ты с ней встречался два года назад, но после событий в отделе тайн оставил её. Она предала тебя. Ты не мог этого простить.       Малфой был сбит с толку. Ему не верилось, что Хейг прибыл сюда только ради того, чтобы поговорить о взаимоотношениях погибшей дочери.       Он совсем не понимал этого человека.       — Я считал так раньше, — сказал слизеринец. Говорить об этом было больно, но он чувствовал, что здесь, перед этим человеком, он должен открыть правду. — Я думал, что она предала меня, но она никогда этого не делала. Она была доброй, хоть и не очень честной. Весь прошлый год она только и делала, что пыталась оградить меня от судьбы Пожирателя, не зная, что опоздала. Она до последнего... — его голос предательски надломился, — пыталась помочь.       Хейг смотрел на слизеринца со смесью недоверия на лице, а Драко, чувствуя, как внутри него закрадывается страх, глядел ему прямо в глаза, желая в этот момент, чтобы этот человек понял, что он натворил, кого именно он убил.       — Ты любишь её, — тихо сказал Элайджа.       — Любил, — подтвердил Драко. Эти слова прозвучали из его уст впервые в жизни и вылетели они легко и свободно, словно птичка, упорхнувшая в бескрайнее небо.       Наверное, он впервые мог сказать это потому, что понимал, что та, к кому они обращены, никогда уже их не услышит.       — Но она всё равно променяла тебя на другого, — тихо сказал вдруг Хейг, не выражая каких-либо эмоций от слов парня. — На другого. Безрассуднее. Наглее. Храбрее... Гриффиндорца.       Драко обдало жаром от этих слов, когда он понял, о ком говорит Хейг. Он так опешил, что даже не заметил, как пальцы вжались в подлокотники с настойчивой силой.       А сам мужчина, отметив это, казалось, ушел в свои мысли, отдаленные от Астрономической башни. Озвученное словно предназначалось не для ушей Малфоя, а для самого Хейга — это было сказанное в пустоту размышление, напитанное старой тупой болью, так долго не дающей покоя мужчине.       — Это я бросил её, — неожиданно сказал Малфой, привлекая к себе внимание Элайджи. — Я бросил, потому что считал, что она меня предала.       — Она и предала тебя, — равнодушно сказал Элайджа, поднимаясь с кресла. — Потом ты это поймешь. И поблагодаришь меня, когда она получит своё.       Кровь ударила в голову Малфою, и тот, как наяву ощутив удар кувалдой по голове, сжал подлокотники с большей силой и неожиданно даже для самого себя с ненавистью прошептал, чувствуя, как глаза снова застилает пелена:       — Проклятый убийца!..       Мир дрогнул.       Хейг остановился и очень-очень медленно повернулся к Малфою, словно решил, что ослышался, но выражение лица Драко, который смотрел в пол, дало ему понять, что он всё понял правильно.       — Что ты сказал?.. — очень тихо спросил Элайджа, чья ярость возрастала с каждым крохотным мгновением, распространяясь по комнате темными волнами.       Но Драко, дрожа от ненависти и страха, не мог повторить сказанное, поскольку с ужасающей ясностью осознал, что только что натворил. Вместо этого он трусливо зарыдал, опустив голову, думая о том, что, должно быть, действительно обезумел с горя.       Алая вспышка снесла Драко со стула, заставив его беспомощно рухнуть на пол. Малфой больно ударился головой, отчего в глазах потемнело, но мозг просто кричал о том, что он в смертельной опасности и ему надо уносить ноги. Но не успел он прийти в себя, как черная тень накрыла его, а где-то очень далеко послышались громкие голоса. Малфой не мог разобрать ни слова, но немного сфокусировав зрение, понял, что тень, накрывшая его, принадлежала новому директору Хогвартса.       Снейп.       — ... позволяешь, Хейг? Он один из нас в равной степени.       Чья-то цепкая рука схватила его выше локтя и с невиданной силой заставила подняться на ноги. Малфой, отойдя от оцепенения, затряс головой, вернув зрение в норму, пока отец Евы что-то говорил его наставнику.       — Темный лорд захочет узнать о том, по какому праву ты нападаешь на своих, уж поверь мне, — ледяным голосом сказал Снейп, толкая мальчишку к выходу. — А я, как директор, запрещаю тебе приближаться к Хогвартсу ближе, чем на милю, а также уведомлю господина о том, что тебе нечем заняться, и от скуки ты сцепляешься с детьми.       С этими словами мужчина особо ощутимо толкнул подопечного к выходу, отчего тот чуть было не вывалился на лестницу.       Этот удар головой заставил вдруг Драко вспомнить последние слова Хейга, которые в пылу ненависти он не смог осознать в полной мере, а теперь они вдруг всплыли, словно раскаленное на предплечье клеймо Пожирателя.       И поблагодаришь меня, когда она получит своё.       Получит.       Малфой чуть не задохнулся на месте, когда это слово вспыхнуло в нем таким мощным огоньком надежды, что его ноги подкосились прямо на лестничном марше.       — Что с тобой, Драко? — требовательно спросил Снейп, который до этого выговаривал слизеринцу за безалаберность и язык без костей.       Но тот не мог вымолвить в ответ ни слова, принимая новую реальность с такой ужасающей реакцией, что ему казалось, будто мир второй раз за день переворачивается с ног на голову.       Одна простая истина светила ему, словно крохотный Патронус в толпе дементоров.       Ева жива.       Её отец не добрался до неё.       Не в силах справиться с потрясением, свалившимся на него за целый день, он сжал грудки мантии профессора, дрожа всем телом и, с трудом держа равновесие из-за ходящей кругом головы, ударился лбом о грудь Снейпа и с трудом выдохнул.       Хотелось смеяться, ощущая радость, леденящий страх и огромное облегчение. В худшем положении, чем сейчас, Драко никогда не был, однако ему уже давно не было так хорошо.