«Я хотел исправить то, что сделал с ним — вот, чего я хотел!»
Хейг качнула головой, прогоняя воспоминание, и осторожно присела на другой конец мертвого дерева, и стоило ей сделать это, как сразу почувствовалось облегчение. Находиться в движении было в тягость. — Так значит, и ты здесь, — сказала она, не зная, как по-другому начать разговор. — Здесь, — сказал Редсеб. — Вот только где — здесь? — Не знаю, — соврала Ева. — Зато знаю, что моё появление было неизбежным. Маллиган издал едва различимый смешок. — По всей видимости. Девушка подумала, что его реакция была хорошим знаком, и начала думать, как бы грамотно подступиться ко всем интересующим вопросам, но Маллиган, коротко вздохнув, скользнул холодным взглядом по Еве и заговорил сам. — Ты прочла моё письмо. Это было утверждением, не вопросом, но Ева всё равно кивнула. — И ты хочешь знать ещё что-то. — Хочу, — подтвердила Ева, — несмотря на твои слова, будто мне не хочется знать всей правды. — Ты и так знаешь всё, что нужно знать, — отведя взгляд, сказал Маллиган. — Этого достаточно, чтобы ты помогла Элайдже выбраться из той ямы, в которую я его толкнул. — Но я не знаю самого главного, — возразила девушка. — Мне неясно, почему ты вдруг решил, что именно я в силах исправить твои ошибки. — Считаешь, будто знание этого поможет тебе свершить этот подвиг? — отозвался Редсеб. — А ты решил, что, не зная главного, я смогла бы сделать это? — с едва различимым смешком поинтересовалась Ева. — Тебе не нужна моя оценка твоих способностей, чтобы помочь отцу, — тон Редсеба стал вдруг холоднее на несколько градусов. — У тебя есть всё необходимое для этого. Все те качества и мысли, что заложили в тебя с детства и есть твое главное оружие. Ева смотрела и смотрела на Редсеба, размышляя над словами, а потом сощурилась: — В своём письме ты написал, что выбрал меня для этой цели в тот самый момент, когда впервые увидел. Ты, конечно, попытался объяснить это тем, что видел отношение отца ко мне в самом детстве, но даже между строк я поняла, что это было второстепенной причиной. Ты что-то тогда сам увидел во мне. Мне надо знать, что. Редсеб вдруг взглянул на неё так хладнокровно и строго, что Еве стало не по себе. — С каких пор тебя интересует мнение человека, которого ты так сильно ненавидела с самого детства? Ты забыла всё, что я сделал? — Я никогда не забуду, — отозвалась девушка. — Ты и так знаешь. Но я всё равно хочу собрать всю мозаику, понимаешь? Маллиган продолжал молчать, и Ева поняла, что не убедила его. — С тех самых пор, когда я поняла, что твои слова не вяжутся с действиями, я чувствую, что упускаю что-то важное, — Хейг было так лениво, что даже эта тирада давалась с трудом. — Ты уничтожаешь мир вокруг меня почти с самого рождения, наслаждаешься этим, но в то же время постоянно спасаешь. А затем ещё лучше — просто убиваешь своей маленькой просьбой «спасти» отца. Как будто я могу просто взять его за руку и вытащить из тени к свету, — Ева усмехнулась самой себе. — Ты вроде бы открыл мне свои настоящие намерения, а всё равно о чём-то важном умалчиваешь. И когда я пытаюсь познать это, ты меня отталкиваешь. Выражение лица Маллигана почти не изменилось, но по неуловимым признакам Хейг почувствовала его смятение. — Ты, вообще, знаешь, что это за место? Вижу, что нет, и никто из тех, кого я повстречала на своём пути, не знал. Так вот, ты в моем подсознании, Маллиган. Одри объясняла мне, что сюда попадают только те люди, что при каких-то обстоятельствах задели меня за живое. И до сих пор я встречала только тех, кого любила когда-то и люблю, и вот передо мной сидишь ты. Думаешь, я не хочу разобраться хотя бы в том, что ты здесь вообще забыл? Редсеб вдруг понурил голову и провел по лицу ладонью, будто услышанное причинило ему немало боли. Этот жест был настолько нехарактерным для него, что Ева смутилась и мгновенно замолчала, чувствуя возрастающее сожаление о сказанных словах. А потом он выпрямился и повернулся. Посмотрел прямо в глаза, и Ева отчего-то поежилась. — Я не знаю, каким образом оказался в твоём подсознании, но это неважно — я не стремился тут оказаться, — Ева отметила, как сильно Редсеб сжал свои кулаки. — Во всём, что ты узнала, на самом деле важно только то, что ты чувствуешь к своему отцу. И всё. Остальное для тебя всего лишь факты, которые не решат проблему. Бесполезный мусор. Я дал тебе всё важное и необходимое для твоей миссии. Я объяснил, почему сам не могу сделать это. Историю, которую ты прочла, кроме тебя не знает больше никто. И на большее откровение можешь не рассчитывать. Слова Редсеба задели Еву, но она не собиралась сдаваться. — Как я пойму, что делать, если даже не знаю причину, по которой ты выбрал меня? — спросила Ева, стиснув кулаки. Маллиган поразмышлял мучительное мгновение а затем сказал: — Я выбрал тебя, потому что ты обладаешь наичистейшей душой из всех, что мне когда-либо встречались. И я верю в её силу так, как ни во что другое. Для меня это единственная вера, которую я смог принять; смысл существования, на фоне которого всё остальное теряет значимость. Он выдержал небольшую паузу, дав Еве осмыслить сказанное, а затем добавил: — Моей веры в тебя достаточно. Только ты в нужный момент ты поймешь, что нужно сделать. Хейг опустила голову, не желая выдавать, насколько сильно её смутили эти слова. А Редсеб вытянул шею и, подобно зверю, втянул носом воздух. — Я чувствую, как скоро всё это подойдет к концу. Развязка уже очень близко. Мужчина поднялся с бревна, поворачиваясь к Еве спиной. — И затем ты, наконец, сможешь закончить свой обожаемый круг, да? — тихо спросила она. Маллиган молчал. — Круг — это всего лишь отражение моего пути, — тихо сказал он. — Там то, с чего всё началось; то, что мне пришлось сделать для исправления ошибок; и наконец, то, чем всё закончится. — И чем же он должен закончиться? — спросила Ева, ощущая неудержный ритм сердцебиения. — Моей смертью, когда цель будет достигнута? Ветер трепал темные волосы Редсеба, и девушке как никогда хотелось увидеть, что за проблески эмоций отражаются на его лице. — Это последнее, чего я мог бы желать. Ева мелко улыбнулась, прикрыв глаза. — «…Нет, с рук моих весь океан Нептуна Не смоет кровь. Скорей они, коснувшись Зеленой бездны моря, в красный цвет Ее окрасят...» Редсеб обернулся к ней. — Я думала, что начало твоего «круга» отведено страданиям моего отца, — сказала она. — Нет, — ответил мужчина, протягивая руку. — Они принадлежали мне. Хейг ухватилась за протянутую ладонь и не без труда поднялась на ноги, чувствуя, как всем естеством хочет только одного: сесть обратно и никуда не идти. Но Маллиган почему-то сжимал ладонь, будто чувствовал её стремление затормозить и свернуть с пути, такого важного для него самого. — Тебе пора, — сказал он, потянув её к морю подальше от бревна, на котором они сидели. — Ты единственный, кто прогоняет меня со «ступени», — со смешком заметила Ева, и Редсеб тут же разжал пальцы, поворачиваясь к девушке спиной, но не останавливаясь. — Все остальные хотели меня остановить. Уберечь от дальнейшего пути. — Нелепый побочный эффект ваших взаимоотношений, — отозвался Маллиган, и Ева засмеялась. Они миновали дракона, который уже не шевелился. Девушке впервые за всё время вдруг стало его очень жалко. — Почему он здесь? — спросила Хейг, наблюдая за тем, как Редсеб первый входит в море. Тот как будто бы задумался, а затем сказал: — В твоей прежней палочке сердцевиной была сердечная жила дракона. — Была, — согласилась Ева, чувствуя, как ледяная вода серого моря заставляет ноги мгновенно колеть. — Была. Вот поэтому. До его полного погружения осталось совсем ничего, Еве же осталось чуть больше, и именно в этот момент она вдруг не удержалась и сказала: — Сколько бы ты ни пытался спасти меня прежде, в конечном счете в ответственный момент ты будешь бессилен перед ритуалом, который мне необходимо будет совершить. Скорее всего твой круг закончится моей смертью, Маллиган. Но даже так я постараюсь сделать всё что смогу. Не обещаю, но постараюсь. Последнее, что она видела перед тем, как их окончательно накрыла волна — этот взгляд. А затем тьма и лишь воспоминания о нём. Словно выжженный в темноте силуэт от света лампочки. Ева никогда не думала, что увидит нечто подобное, но инстинкты не давали утонуть в пучине лжи так же, как в морской воде. Редсеб по-настоящему испугался её слов.***
«Сколько бы ты ни пытался спасти меня прежде, в конечном счете в ответственный момент ты будешь бессилен перед ритуалом, который мне необходимо будет совершить. Скорее всего твой круг закончится моей смертью, Маллиган».
Эти слова жалили его изнутри, словно оса, случайно оказавшаяся в голове, и не давали покоя. Редсеб проснулся посреди ночи в ледяном поту, вспоминая увиденное мгновение назад. Реальнее сновидения, но фальшивее реальности, в которой он находился. Маллиган чувствовал всем телом, принявшим нездоровую дрожь, что увиденное не было простым сном. Ева действительно говорила с ним через собственное подсознание. На протяжении неопределенного продолжительного времени он был связан с ней на самом глубочайшем уровне. Редсеб машинально взглянул на горящую от чужого прикосновения ладонь, но почти в ту же секунду отвел взгляд. От этого фальшивого касания его пронзило сильное чувство тошноты, доселе знакомое лишь в периоды долгого голодания. Он будто дотронулся голой рукой до раскаленной стали. Такими были его ощущения после соприкосновения с чистой душой Евы. Маллиган взглянул на костер, который не успел окончательно погаснуть за время его сна. До сна Редсеб не один час сидел в одиночестве, задумчиво наблюдая за волнующимися в причудливом танце языками пламени. Огонь отражался в его голубых глазах, делая их непривычно теплыми, словно смягчая вечно равнодушный взгляд. Он вернулся поздним вечером на своё привычное место — на обрыве у моря. До этого он долго решался вернуться в домой, из которого сбежал вместе с Евой от названного отца и родного брата, но, вопреки опасениям, в хижинке его никто не ждал. Маллиган осторожно переступил порог, прислушиваясь, убрал волшебную палочку и прошел по коридору, подмечая погром, устроенный разъярённым предательством «сына» Элайджей Хейгом. Комната за красной дверью пострадала больше всех, однако само произведение Редсеба было нетронутым. Мужчина взглянул в осколки разбитого стекла, наблюдая собственное отражение, но почти в то же мгновение отвернулся, подойдя к письменному столу. Когда он забрал то, за чем вернулся, его взгляд в последний раз упал на круг. Маллиган знал его досконально, но с тех пор, как видел его последний раз, ни одного листочка не появилось. Или же Иизакки больше не убивал с тех пор, как они разошлись по разные стороны, или же побег брата ударил по нему сильнее, чем можно было представить… Редсеб прикрыл глаза и покинул злополучную комнату, в которой до сих пор отдавался эхом крик Иизакки, молящего брата о пощаде. Горизонт над морем становился светлее, но взгляд мужчины был прикован к пламени. Длинными пальцами он потер край одного из конвертов на коленях. Бумага была уже изрядно потертой, как и у многих других до этого. Редсеб не смотрел на эти письма, но из всей кучи мог безошибочно выбрать именно то, которое ему было необходимо. Он знал наизусть каждую строчку и закорючку на бумаге, каждый залом и потрепанный краешек послания. Маллиган решался на этот шаг очень долгое время, приближался к этому, наверное, с тех пор как вообще начал переписку, и так же он в полной мере осознавал неотвратимость того, что должно произойти. То, что он хотел сделать, казалось правильным, и это было одной из тех вещей, в которых он был абсолютно уверен. А после того, что Ева рассказала ему через своё подсознание, он понимал, что дальше медлить просто нельзя. Слабость живет в каждом человеке, и хоть Редсеб не считал так в свои четырнадцать, на рубеже тридцати годов осознавал, каким глупцом был когда-то. Он такой же человек, как и все остальные. Он не отличался ни от Иизакки, ни от отца, ни даже от тех, кому не повезло оказаться в числе его жертв. Ни даже от Евы. Слабость всё же взяла вверх, и Редсеб опустил взгляд на письмо, выхватывая в свете огня неизменные слова:«Огури Шинсуке от Евы Хейг».
Маллиган колебался некоторое время, после чего, решившись прочесть это послание в последний раз, открыл конверт и вынул оттуда сложенный втрое лист. Ева никогда не писала письма больше одного листа, словно боясь показать, что Шинсуке был ей всё ещё небезразличен, но Редсеб как никто знал истину. Он всегда знал о большем.«Дорогой Шинсуке! Разорвем, определенно разорвем этот порочный круг! Моя душа томится в школе, словно в Азкабане. Я люблю школу, однако то и дело подмечаю, что чувствую себя узницей. Здесь моя жизнь вне опасности, но разве можно назвать жизнью то, что происходит со мной? Мне грустно от того, что у меня нет возможности путешествовать так, как я делала это ранее с бабушкой. Как же скучаю я по заснеженной Норвегии, солнечной Италии или же по стране восходящего солнца! Но не думаю, что в ближайшее время у меня получится отправиться в путешествие...»
Редсеб прикрыл глаза, против воли переносясь на три года назад. Три года назад он сотворил самый отчаянный в своей жизни поступок, попытавшись на девять месяцев притвориться нормальным. Бывает, надеваешь на себя вещь, которую никогда бы не надел, и с удивлением чувствуешь, что она неплохо на тебе сидит. То же самое произошло и с Маллиганом. Те девять месяцев были такой сущей пыткой, что под конец Редсеб просто дал деру, убегая с бешено колотящимся сердцем. Те девять месяцев проходили в постоянном напряжении, риске, но и с неожиданно блаженными моментами, которых Редсеб всегда старался сторониться, но нет-нет да возвращался к ним, особенно когда ему нужно было наколдовать заклинание Патронуса. Как же мучительно это было. Мучительное искушение. — Я не ожидала, что ты заступишься за меня. — Я тоже. Маллиган редко говорил правду, но только не в этот раз. Он много чего не ожидал и не планировал, но вместо этого неожиданно обрел новую брешь в своей защите. — Знаешь... смотреть на твоё лицо, словно смотреть в лицо прошлому. — Почему? Она замялась, комкая в руках белую пушистую шапку, и проговорила: — Я часто путешествовала в детстве, и Япония — последнее место, где мне удалось побывать. Редсеб опускает взгляд в книгу, словно не замечая другой, направленный на него, после чего говорит: — Ты ещё вернешься туда. Маллиган всегда считал, что отгородиться от всех достаточно, чтобы следить за целью, но этого оказалось мало. Ему пришлось войти в контакт лишь однажды, после чего он уже никогда не был скрыт от глаз. Цель, которая не должна была подозревать о его существовании, столкнувшись с ним лишь однажды, потом находила его всегда, где бы он ни прятался. Словно собака, безупречно идущая по следу к своей цели. — Мне четырнадцать. Редсеб впервые колеблется, прежде чем солгать. — Мне шестнадцать. — Я думала, на Турнир пускают только совершеннолетних. — Я особенный. Девчонка мягко улыбается, хватается тонкими пальчиками за его книгу и тянет к себе. Редсеб, не в силах удержаться, смотрит в её глаза. Серые. Словно небо, затянутое тучами. — Это точно. А после целует его, отравляя его таким сильным ядом, что волосы на теле встают дыбом, а сердце колотится так, будто то готово в любое мгновение остановиться. И хоть это был обычный и целомудренный поцелуй, Редсеб вдруг ясно осознает, что это и есть возмездие за все грехи, которые он когда-либо совершил. Включая то, что он когда-то сделал с матерью этой девочки. — Я хочу танцевать с тобой на Святочном балу, Огури Шинсуке. И Редсеб подчиняется. А потом, совершая громадное усилие, резко отвергает её, стоит только учебному году подойти к концу. Выливает остатки Оборотного зелья и, поджав хвост, сбегает, не оборачиваясь, обратно к брату, которого оставил, чтобы следить за Евой, к Темному лорду, чтобы сообщить об успешном выполнении задания Барти Краучем-младшим и сразу после этого — о его кончине. А о том, что происходило между ним и дочерью Элайджи, уже не узнает никто. Даже она сама. Маллиган провел рукой по лицу, думая, что Ева как никогда была близка к тому, чтобы узнать эту тайну, а он — выдать её. Но всё-таки Редсеб сумел вовремя остановиться и в очередной раз не разрушить жизнь девушки до основания. Как бы ей жилось после осознания, что первой её любовью был не жалкий студент японского происхождения из Думстранга, а Пожиратель смерти, убивший её мать, лишивший отца и истребивший поселение в Африке на её глазах и виновный в смерти бабушки и близкой подруги? Редсеб даже представлять себе этого не хотел. Поэтому до сих пор был способен сдерживать порывы эгоизма и не раскрывать все карты. Всё так и должно было быть. Ева никогда не поймет, почему так безошибочно отличает одного близнеца от другого. Почему, вопреки всему причиненному ей вреду, чувствует его истинные намерения. И почему, загрязняя свою кристально-чистую душу, инстинктивно тянется к нему. Она будет жить, и жить очень долго, не разрушая свою душу мыслями о том, что была влюблена когда-то в ненавистного ей человека. А Редсеб уйдет в сторону и даст ей, наконец-то, зажить той жизнью, которую она заслуживает. Больше он не мог выносить своих мыслей. Яд уже давно проник в его сердце и теперь охватывает мозг, вынуждая поддаться окончательно захватившей болезни и совершить мучительно желаемых ошибок. Маллиган должен был остановить всё прежде, чем самообладание откажет ему. В последний раз взглянув на строчку с жалящим сознание именем, он кинул письмо в кострище. Собрал в кучу каждое письмо, которое так старательно выводила женская рука, и их постигла участь предыдущего. Редсеб неотрывно глядел на то, как миллиард букв превращается в тлеющий пепел, и как от этого разбушевалось пламя в его сознании. Так сильно, что мужчина сжал кулаки, вонзив ногти в ладони. Скоро, совсем скоро... Скоро всё закончится. Костер угас только к рассвету. Редсеб наблюдал за утихающими искорками, слушая морской прибой. Горизонт становился всё светлее с каждым мгновением, а Маллиган ощущал, что новый день положит начало концу всего, что было так важно. Ева снова попала в беду, связавшись с Айзексами, но скоро они встретятся, и тогда Редсеб всё закончит. Спасет её в последний раз, но не для того, чтобы она сделала что-то для него. А для того, чтобы она могла просто жить. Редсеб взмахнул палочкой, заставив в воздухе появиться стеклянную банку. Аккуратно устроив её у колен, Маллиган запустил ладони во всё ещё теплый пепел, собирая трепетные слова Евы, и принялся ссыпать их в емкость. Он будет хранить это до самого конца, и то будет эпитафией ему. Написанной единственным божеством, которому он посвятил свою жизнь без колебаний.