Вечность

      — Ну давай!..       Ева вздрогнула и разлепила глаза, игнорируя чудовищную сонливость. Перед глазами был размытый черный силуэт на фоне чего-то ослепительно белого. Девушка проморгалась, пытаясь прийти в себя, но пелена и забвение никак не хотели отступать. Щека отозвалась резкой болью, и Ева распахнула глаза.       — Ну давай уже, приходи в себя!       Зрение ещё не до конца сфокусировалось, но девушка уже распознала чужой голос, и это заставило приложить все усилия, чтобы окончательно прийти в себя.       — Что за… — пробормотала она, неосознанно накрывая щеки ледяными ладонями — те просто горели от ударов.       — Наконец-то! — зло проговорил Сириус и подскочил с корточек. — Давай, поднимайся!       Ева недоуменно взглянула на него, пытаясь догадаться о причине такой смены настроения, но всё-таки послушно поднялась. Вокруг было пустое белое пространство, от которого хотелось щуриться, и девушка приложила ладонь ко лбу. Думать и стоять было всё ещё тяжело, но она держалась, постепенно возвращаясь в сознание, и старалась смотреть только на Сириуса, потому что он был единственным черным пятном на фоне слепящей белизны.       — Где я? — пробормотала Ева. — Ты моё следующее испытание?       Блэк обернулся и взглянул на неё таким сердитым взглядом, что та, хоть и была слаба, всё равно попятилась. Еве и прежде приходилось видеть Сириуса в бешенстве, но если же в нём начинали просвечивать черты его матери, портрет которой доставлял им столько головной боли на площади Гриммо, то дело принимало скверный оборот.       Сириус не просто зол — он был в ярости.       — Что это было?! — прорычал он, наступая на девушку. — Ты что натворила, я тебя спрашиваю?!       — Прости! — тут же пискнула Ева, отступая. — Я не хотела попадать в лимб, я просто…       — Дело не в этом! — рявкнул он, и та, не удержав равновесие, упала. — Точнее… не только в этом! — он выдержал паузу, а затем снова закричал. — Я говорил тебе быть внимательной?! Говорил, нет?       — Говорил, — тихо сказала Ева.       — Так какого черта ты ослушалась?! — взорвался он, наклонившись. — Ты вообще понимаешь, что произошло?       Ева молча смотрела на него и не решалась что-либо сказать. Если бы Сириус умел убивать взглядом, то она даже не приходила бы в себя, но, похоже, Блэк вытащил её из лимба как раз ради того, чтобы прикончить. Девушка подметила дрожь его рук, выпученные глаза, и постепенно начало приходить осознание.       — Это из-за отца? — спокойно спросила она.       — Сто баллов Слизерину, Хейг! И как ты только догадалась? — с сарказмом спросил тот, выпрямляясь.       — Тогда я не понимаю, — сказала Ева, хмурясь. — Что я сделала не так?       — Что ты сделала? — Блэк снова взорвался. — Ты спрашиваешь меня, Ева, что ты, низзл тебя дери, сделала?!       — Да, чёрт возьми! — не выдержала Ева. — Я спрашиваю именно об этом!       Сириус сердито вздохнул, словно намереваясь закричать с новой силой, но в следующий момент голос его звучал куда более спокойно, чем всё это время:       — Какого черта ты промолчала?       Девушка открыла было рот, чтобы ответить, но сомкнула губы и нахмурилась.       — Не понимаю, о чём ты, — сухо сказала она, отведя взгляд.       — Нет, ты прекрасно понимаешь! — рыкнул Сириус. — Это самое страшное, Хейг! Ты всё понимаешь!       — С каких пор ты обращаешься ко мне по фамилии? — уязвленно спросила девушка, метнув на него взгляд.       — Так тебя сейчас только это волнует?! — возмутился Блэк, снова повышая тон. — А я было подумал, что мы обсуждаем что-то более серьезное!       — Да мы вообще ничего не обсуждаем! — воскликнула Ева. — Ты просто орешь на меня и всё!       — Что ж, хорошо, Ева, — выделив имя в издевательской интонации, прошипел Сириус. — Ну давай, поговорим! Отвечай мне: почему, когда Элайджа задал тебе вопрос, ты ничего не ответила ему?       — Какое тебе дело? — крикнула девушка, вскакивая. — Я сделала то, что посчитала нужным! В этом и состояла моя задача!       — О нет, дорогуша! Твоя задача состояла в том, чтобы пройти испытания и не свалиться в чертов лимб, из которого мне пришлось тебя вытаскивать! — сказал Сириус, снова наступая на Еву. — Твоя задача была осознать каждый грех, принять и подавить его, попутно разобравшись в истоках своей магии, но вместо этого тебе почему-то приспичило именно в предпоследнем испытании показать своё «фи» и наплевать на то, что я тебе говорил! Я предупреждал тебя, чтобы ты была внимательна в самом конце, и когда наступил этот переломный момент, когда ты должна была ответить ему, ты промолчала! Ты чувствовала, насколько важен этот момент, не пытайся обмануть меня — я знаю тебя досконально, ты мне сама позволила это. Ну и что в итоге?! Зная, что должна была ответить ему, ты предпочла промолчать!       Блэк закончил свою тираду на громкой ноте, а затем хлопнул себя по лицу и отвернулся, словно был смертельно разочарован. Ева глядела ему в затылок, стиснув кулаки, но ничего не говорила, ведь сказанное им было сущей правдой.       Когда Элайджа спросил, верит ли она ему, девушка и в самом деле чувствовала, насколько важным было дать ответ на этот вопрос.       Но она всё равно не ответила.       — Из-за своей гордыни ты делаешь всё в пол-силы, — вдруг сказал Сириус. — Элайджа говорил тебе об этом, и я с ним солидарен.       Девушка сощурилась.       — Вот, значит, как? — тихо проговорила она. — Так, Сириус?       Блэк обернулся, словно почувствовал, что перегнул палку.       — Интересно выходит, — прожигая мужчину взглядом, сказала Ева. — Я тут расхлебываю всё это дерьмо, которое вы начали, пытаюсь разобраться и с Маллиганами, и с чокнутым отцом, и с Айзексами в придачу, и ты ещё будешь говорить, что я ничего не делаю? — Ева выдержала секундную паузу, после чего сама начала наступать на Блэка, повышая голос. — А не напомнить ли тебе, дорогой Сириус, кто именно виноват во всём происходящем? Возможно, ты забыл или не знал? Так я напомню: началось всё с вашего дурацкого поцелуя! И это полностью твоя вина, Блэк! — крикнула она и обвинительно ткнула Сириуса в грудь, но тот не сдвинулся с места. — Твоя! Это вы всё начали, ты и мама! Так что, пошел ты, Сириус! — Ева толкнула его в грудь, вымещая всю свою ярость. — Пошел к черту! Из-за того, что ты не сдержался, вся моя жизнь скатилась к чертям! Не смей указывать… не имеешь права! Кобель!       Она толкнула Сириуса в последний раз и, взвыв от бессилия и злости, отвернулась. Её колотило так, что чувствовалось — ещё одно слово, и она прикончит Сириуса голыми руками. Никогда прежде Ева не испытывала такой иступленной ярости и никогда бы не подумала, что выскажет ему всё, что накопилось в душе.       А когда Ева осознала сказанное, гнев тут же отошел на второй план, уступив место колоссальному стыду и сожалению. Застонав от ужаса, она спрятала лицо в ладонях и опустилась на корточки, слово хотела спрятаться в кокон и никогда из него не выбираться.       И вернуть время вспять.       — Как же меня это всё достало! — низким грудным голосом проговорила Ева, легонько раскачиваясь взад-вперед. — Достало! Почему это происходит именно со мной?! Я просто хотела жить, как все, в нормальной семье, дружить и любить, как все остальные. Я не просила такой жизни, но что бы я ни делала — всё без толку! Всё только хуже!       Сириус зло вздохнул — судя по всему, ему по-прежнему было тяжело сдерживать себя.       — Ладно, успокаивайся, — сказал он, но та затрясла головой, зажав уши. — Ева.       Девушка никак не реагировала. Но когда её затылка коснулась теплая ладонь, она вздрогнула от неожиданности, замерла, а следом окончательно расклеилась. Сириус гладил её по голове так, как когда-то очень давно это делала бабушка — по-родительски нежно и осторожно.       — Прости меня, — тихо проговорил Блэк. — Прости.       Было очень стыдно, однако Ева была настолько опустошена, что не могла выговорить ни слова: лишь выплескивала остатки эмоций впервые за очень долгое время. А Сириус продолжал успокаивающе гладить её по голове и никуда не уходил.       Когда девушка немного успокоилась, то осторожно повернулась к нему, избегая смотреть в глаза и утирая мокрые от слез щеки.       — Прости меня, — просипела она. — Я не должна была говорить всех этих вещей.       — Забудь, — серьезно сказал Сириус, опуская ладонь на её плечо. — Я не сержусь на тебя.       — И всё равно прости меня! — Ева пересилила стыд и взглянула на Блэка: тот слабо улыбнулся, но взгляд его оставался таким же пустым, как много лет назад, когда девушка впервые увидела его. Будто дементоры Азкабана высосали все его жизненные силы.       Ей стало ещё хуже от увиденного.       — Тебе не нужно извиняться, — сказал Сириус, сжав её плечо. — Ты в праве ненавидеть меня за то, что я сделал.       — Я не ненавижу тебя, — тут же сказала Ева.       — А должна бы, — проговорил Блэк и неожиданно хмыкнул, — но я и так знаю правду.       — Ещё бы ты не знал, — прогнусавила девушка, шмыгнув носом, а потом осторожно взглянула на мужчину. — У меня патронус — волкодав. Ты знал?       Сириус слабо ухмыльнулся.       — Я видел.       Некоторое время они сидели в тишине. Ева приходила в себя, а Сириус молчал. Он явно ждал, когда девушка полностью успокоится, чтобы продолжить разговор, но Ева, справившись с эмоциями, заговорила первая:       — Я чувствовала, что должна была ответить ему, но… не могла сказать, что верю ему, понимаешь? Потому что это не так. Я видела, что тот отец, из отдела Тайн и позднее, и тот, которому едва исполнилось семнадцать — совершенно разные люди. И если он не смог найти в себе силы не скатиться по наклонной вниз, я не верю, что одно моё слово могло бы что-то изменить.       Сириус словно задумался над словами Евы, а затем неожиданно сказал:       — Ты знаешь о том, как мне удалось сохранить рассудок и не сойти с ума в Азкабане?       — Ты верил в собственную невиновность, а потом у тебя была цель — спасти Гарри, — сказала девушка, кивнув.       — Да. А то, что Элайджа сидел в соседней камере?       Ева покачала головой.       — Ты никогда об этом не рассказывал.       — Да, — согласился Блэк. — Я не хотел рассказывать, потому что лучше чем кто-либо знал, как сильно повредился его разум. В Азкабане я был уже больше года, когда твоего отца посадили в соседнюю камеру, видел, как его тащили дементоры. Он был тогда удивительно спокоен, словно готов был принять наказание, но затем… — Сириус прикрыл глаза, словно в точности вспоминал годы, проведенные в тюрьме, — у него начались видения. Он видел Иннанель чуть ли не каждый день. То молил о прощении, то кричал, что прикончит её, и так на протяжении долгих лет. Во время учебы в Хогвартсе мы по-настоящему ненавидели друг друга, особенно после того, как твоя мать выбрала его, а не меня. Я тогда считал, что она просто пытается мне насолить, но уже тогда чувствовал, что это не так. С его появлением я осознал, как сильно был к ней привязан, да так, что просто не мог выкинуть её из головы или… заменить кем-то другим. Так что, можешь представить, как сильно я ненавидел твоего отца, — он взглянул на Еву, и та кивнула. — Но когда я на протяжении долгих лет слушал его вопли и мольбы о пощаде, то понял, как сильно Иннанель важна была для него, и через призму этого почувствовал собственный поступок. Я тогда ещё не знал, к каким последствиям это привело, но мне всё равно было стыдно.       — Так ты поэтому так сильно пытался помочь мне здесь, — догадалась Ева, прикрывая глаза. — Ты хотел так исправить свои ошибки.       — Не только поэтому, — сказал Сириус. — Но, оказавшись здесь и изучив твою сущность, я почувствовал, что могу попробовать искупить собственные грехи перед ним и тобой хотя бы после смерти. Я подумал, что если сам сумел выжить в Азкабане и сохранить рассудок, то и у Элайджи есть такая возможность. Мысль, что где-то там в него верит собственная дочь, должна была стать для него в той же мере спасительной, что и для меня мысль о невиновности. И тогда бы он сдержал данное тебе обещание.       Девушка помолчала какое-то время, а потом, хмыкнув, сказала:       — Но ведь я не верила в него, даже когда он пообещал не допустить произошедшего в реальности. И даже если бы я ответила ему… не сказала бы «да».       Сириус вздохнул и провел рукой по лицу, запустив пальцы в спутанные волосы. Весь его вид говорил об огромной усталости и разочаровании в тщетности всех его попыток.       Еве стало по-настоящему жалко его. Теперь-то она понимала, почему он был так взбешен, когда в самый последний момент все его планы потерпели крах.       — Знаешь, — проговорил Сириус, не поднимая глаз, — если бы ты по-настоящему прошла испытание, то осознала бы, что иногда правды оказывается недостаточно, чтобы что-то изменить. Иногда человек заслуживает большего.       Ева нахмурилась.       — Так значит, — неуверенно проговорила она, — я должна была ему солгать?       — Да. Но теперь это уже не имеет никакого значения.       — Я не понимаю, — проговорила она. — Что значит «по-настоящему пройти испытание»? Я ведь старалась как могла подавить свой гнев в отношении отца, хотя меня просто распирало от эмоций. Я чувствовала, что ступень «гнева» должна была оказаться в конце, ведь я взрываюсь из-за любой мелочи, но в итоге это оказалось неважным, — девушка покачала головой. — Я окончательно запуталась.       Сириус тяжело вздохнул.       — Неужели ты до сих пор ничего не поняла?       Ева взглянула на него.       — Ты не гнев должна была подавить на ступени с отцом, — проговорил Блэк, — а свою гордыню.       Казалось, Ева окаменела от его слов. Она смотрела на него в ожидании, осознавая свое заблуждение, но Сириус и не думал опровергать собственные слова. В конце концов, он знал об этом месте куда больше.       Девушка судорожно вздохнула, и её плечи опустились в бессилии.       — Так это была моя гордыня?       — Да.       Ева вздохнула и провела рукой по лицу, прикрыв глаза.       — Элайджа уже давно не первопричина твоего гнева, — осторожно заговорил Сириус. — В испытании с ним ты должна была отпустить обиды и простить его. Увидеть, как вы с ним были похожи когда-то, и к чему его привел путь без веры. Именно поэтому я просил тебя быть внимательной в конце. Этот круг продолжается уже очень долго, и я хотел, чтобы ты сумела разорвать его, но как я и говорил... некоторые вещи, похоже, и в самом деле неизбежны. А мы далеко не всесильны.       Ева судорожно выдохнула и покачала головой, словно не хотела слышать, и Сириус умолк. Они так и продолжали сидеть друг напротив друга в полной тишине, пока Ева снова не заговорила:       — Значит, если не отец олицетворяет мой гнев, то… это ты? Моя последняя ступень, которую необходимо пройти?       — Не совсем, — тихо отозвался Сириус и почему-то посмотрел через плечо. Ева машинально взглянула туда же.       И замерла.

***

      Если Ева раньше и помнила эти черты, то они были хорошо смазаны временем, как неудавшаяся художником картина, которую хотелось забыть и никогда не вспоминать. А теперь это лицо врезалось не хуже раскаленного тавро в кожу, вызывая пузырящийся от нестерпимой боли ожог.       Ева не помнила, как оказалась на ногах.       Она была одновременно очень сильно похожей и другой. По неуловимым признакам чувствовалось, что в душе она совершенно не походила на Хейг. У неё были такие же светлые волосы, но, в отличии от вороньего гнезда Евы, скручены в аккуратные локоны. Глаза серые-серые, как затянутое тучами небо, но в то же время в них было больше холодного оттенка. Ева бессознательно подмечала одну деталь за другой, пока эта девушка неспешно приближалась, но всё равно казалась миражом, никогда не принадлежащим материальному миру.       Ева пришла в себя после первого потрясения, когда услышала рядом судорожный вздох и взглянула в сторону. Сириус стоял рядом и глаз не мог оторвать от её матери, а Хейг вдруг с легкой грустью подумала, что такого взгляда она никогда прежде не видела.       Иннанель остановилась напротив, глядя на взрослую дочь, и по её лицу было неясно, о чём она думает. Ева перевела на неё цепкий взгляд, словно хотела запомнить наизусть каждую мелочь в её облике.       — Мне пора.       Девушка резко взглянула на Сириуса. Тот с трудом оторвал взгляд от Иннанель и посмотрел на Еву, после чего выдавил слабую и вымученную улыбку.       — Считай, что половину этого испытания ты прошла, — сказал он хриплым голосом. — Я пропускаю тебя к последнему шагу.       — Мы ещё увидимся? — с надеждой спросила Ева. Она вдруг почувствовала огромную досаду — у неё было столько времени рассказать Сириусу всё, что накопилось за долгое время, а теперь он уходит насовсем.       — Я постараюсь, — хмыкнул Блэк и прижал девушку к себе. — Только постарайся не пугаться моего появления в следующий раз.       Ева зажмурилась и крепко обняла его в ответ, в последний раз вдыхая запах этого любимого человека. Кожа, шерсть, ветер, соль и пыль — вот то, что олицетворяло Сириуса Блэка.       — Спасибо тебе за всё, — прошептала она, неохотно выпуская его из объятий.       — До встречи, Ева, — мягко сказал он, поддев её подбородок, и бросив последний вороватый взгляд на Иннанель, испарился в белом пространстве. Несколько секунд девушка не могла отвести взгляда от того места, где он только что был. Ощущение пустоты захватило её, будто Сириус исчез не только отсюда, но и из недр её души, хоть она и знала, что это не так.       Но всё же прощаться с ним было горько как никогда.       — Да уж.       От голоса Иннанель у Евы мурашки пробежали по телу. Она обернулась и взглянула на мать; та смотрела только на неё и не могла оторвать взгляда.       А потом скованно улыбнулась.       Иннанель явно не знала, как себя вести, и побаивалась импульсивную дочь. Ева чувствовала, что та была далеко не из робкого десятка, но здесь представала до странности беззащитно.       Сириус был прав, говоря о том, что отец перестал быть главной причиной её гнева. В тот момент, когда девушка узнала об измене матери, отношение к ней резко поменялось, и Ева часто думала, что будь такая возможность, она бы все высказала с той же откровенностью, с какой совсем недавно сорвалась на Сириуса. Но сейчас, глядя в глаза матери, она чувствовала, что не выйдет из себя. Впервые она не сомневалась в том, что крепко держит эмоции в узде.       И это придавало уверенности.       — Не ожидала, что когда-нибудь встречу тебя, — тихо сказала она. — И ты совсем не такая, какой я тебя представляла.       — И какой же ты меня представляла? — спросила Иннанель без улыбки. У неё был очень приятный и успокаивающий голос: словно мягкая и льющаяся мелодия.       Ева вспомнила, как в комнате матери в Бухаресте видела строгие магловские костюмы светлых оттенков и фетровые шляпки, но сейчас не было ни намека на что-то подобное. Иннанель была в совершенно обычных джинсах и белой футболке, и от этого казалась куда более реальной и человечной, чем тот образ, который Хейг себе представляла.       — Ты очень красивая, — честно призналась она, подмечая странные шрамы на руках матери.       Иннанель улыбнулась.       — Как и ты, Ева, — мягко сказала она и предложила присесть. Ева снова села, не прекращая наблюдать за молодой матерью. Та опустилась с настоящим изяществом, поджав по себя ноги и чинно сложив руки на коленях. Хейг вдруг отчетливо вспомнила, как Слизнорт называл её «герцогиней Бухареста», и с трудом подавила желание сморщиться. Но от внимательной Иннанель это не укрылось.       — Что такое?       Ева смутилась.       — Я просто вспомнила, — неуверенно пробормотала она, — как восторженно отзывался о тебе профессор Слизнорт.       Неожиданно для Евы Иннанель фыркнула.       — Старый ананас! — отозвалась она, и другая опешила. — Одному Мерлину только известно, сколько раз мне приходилось сдерживать себя, чтобы меня не вывернуло от его словечек!       Ева не сдержала нервный смех. Чего-чего, а подобных высказываний она никак не ожидала. Иннанель замолчала и смущенно провела пальцем по щеке; похоже, это было её вредной привычкой.       — Извини, — неловко сказала она. — Я просто смущена и даже не знаю, как себя вести.       — Я тоже, — призналась Ева, обрадовавшись тому, что не одна она испытывает нечто подобное. — Я не знаю, как себя вести, потому что вижу тебя впервые, а ты такая... молодая.       — А ты, напротив, слишком взрослая, — с улыбкой сказала Иннанель. — Сколько тебе сейчас лет, Ева?       — Семнадцать, — ответила Ева. — А тебе?       — Двадцать три.       — Значит, ты меня старше.       — Конечно старше! Формально мне было бы уже сорок!       Девушки улыбнулись друг другу. Ева почувствовала себя в разы легче.       — Я так много хотела бы узнать, — начала она, и улыбка сползла с лица Иннанель. — Что это за шрамы?       — Ах, это, — с едва различимым облегчением проговорила она, взглянув на свои руки, — это всё из-за моих нескончаемых вылазок в Запретный лес.       — И что ты там делала? — поинтересовалась Ева.       — Пыталась найти стаю ругару, — честно ответила Иннанель. — До меня дошли слухи, что они появились в пределах Запретного леса, а я очень хотела их найти. Вот и попала в пару переделок с обитателями леса. Не все волшебные раны затягиваются до конца, так что эти шрамы остались со мной навсегда.       — И никто не заметил? — поинтересовалась Ева.       — Ну, я старалась не носить коротких рукавов, — ответила Иннанель, пожав плечом. — Я вообще старалась выглядеть идеальной, так что это должно было остаться моей тайной, хоть я очень комплексовала. Но я переросла это.       — И как же?       Иннанель коротко вздохнула и ответила:       — Мне помогли Сириус и Джи.       Повисла напряженная атмосфера. Иннанель явно волновалась, подойдя так близко к темам, что Еве не терпелось обсудить, но та не высказала никаких отрицательных эмоций — лишь кивнула, потому что догадывалась.       — Я просто хочу поговорить, — спокойно сказала она, беззлобно глядя на мать. — Так что не переживай из-за того, что я могу сорваться на тебя — этого не произойдет. Я просто хочу знать, какими вы были тогда.       Иннанель кивнула и, кажется, немного успокоилась. Ева продолжила:       — Так как они тебе помогли?       — Ну, Сириус был моей первой серьезной влюбленностью, если не считать предыдущие попытки неясных взаимоотношений, — задумчиво сказала девушка. — Когда я поняла, что влюбилась в него до потери разума, мне хотелось быть такой же свободной, как и он. Сириус, он само воплощение свободы — свободный от предрассудков и комплексов, всегда уверенный в себе и обожающий саму мысль о жизни без оков. Такое по-настоящему опьяняет и притягивает.       Как могла я старалась не показывать своих слабостей, но со временем он о них все-таки узнал. На тот момент мы были достаточно близки, и он помог мне понять, что шрамы — это просто шрамы, и ничего трагичного в них нет. Некоторые люди лишаются куда большего...       Иннанель так глубоко перенеслась в воспоминания, что на лице её расплылась грустная улыбка, а Ева наблюдала и не решалась прервать её мысли. Слишком уж умиротворенной та выглядела.       — А что касается Элайджи, — очнувшись, продолжила Иннанель и улыбаться перестала, — то ему и вовсе не нужно было что-то доказывать или скрывать. Он любил все эти шрамы, как и всю меня. Включая мои недостатки.       Внезапно её очень заинтересовали собственные пальцы, и она опустила голову, явно стараясь не думать о разрушенной семейной жизни, а Ева глядела на неё и не знала, как рассказать о том, в кого превратился Элайджа.       — Он и в самом деле пытался убить тебя? — спросила вдруг Иннанель.       — Да.       — И все это из-за того, — она запнулась, словно ей было тяжело говорить, — что произошло в Косом переулке?       Ева помедлила, но всё-таки ответила:       — Да.       Иннанель опустила лицо в ладони и больше не шевелилась. Она не тряслась и не плакала, а просто молча сидела и не двигалась. Ева смотрела на неё и не испытывала жалости, но и злости тоже.       В этот раз она не испытывала ничего, кроме желания докопаться до истины.       — Почему это произошло? — просто спросила она.       Иннанель не шевельнулась, но Ева знала, что та услышала, и терпеливо ждала. Её мать выпрямилась и отняла руки от лица, сжав их в кулаки. Лицо её было сухим, лишь слегка покрасневшие глаза давали понять, что на самом деле всё это ей было небезразлично.       — В последнее время у нас с Элайджей было не всё гладко, — тихо начала она, опустив глаза. — Он хотел тишины и покоя, чтобы писать музыку, а я пыталась вести своё дело, но из-за Волан-де-Морта никак не получалось. В свое время мы с Сириусом перешли дорогу его последователям, будущим Пожирателям смерти, которые учились с нами, так что из-за этого мы скрывались. Меня это бесило, — призналась Иннанель, взглянув на дочь. — Я понимала, что вины Элайджи в этом нет, но откровенно срывалась на него из-за собственной бесполезности. Он пытался помочь, но оказать реальную помощь мне могла только жизнь без этих пряток, в которой я могла бы спокойно развивать своё дело. Однако позволить себе я могла только редкие выходы на улицу, в один из которых я оказалась в Косом переулке. И в тот же день меня нашел Сириус.       Иннанель умолкла, а Ева спросила:       — Почему он вообще искал тебя?       — Сложно сказать, — ответила девушка, пожав плечами. — Возможно, он действительно не мог выкинуть меня из головы, как и утверждал тогда. Когда мы разошлись, он был уверен, что это не навсегда. Я и сама была уверена в этом до тех пор, пока в моей жизни не появился Джи. Я поняла, что спокойная жизнь, которую он мог мне дать, была куда ценнее бесконечных скачки от одного места к другому. Сириус настоящий бродяга, но я только хотела такой казаться. Мне это нравилось, но я не смогла бы жить так всегда.       Он был в ярости, когда понял, что между нами всё закончилось. Сначала сталкивался с Элайджей при любом удобном случае, а затем делал вид, что охладел. А затем выпуск, и я почти перестала о нём вспоминать. Но, — Иннанель запнулась, прикрыв глаза, — когда мы встретились в Косом переулке, я словно вернулась в то время, когда была по-настоящему безбашенной. Меня занесло, я потеряла бдительность, и... произошло то, что произошло.       Ева тяжело вздохнула и задала вопрос, который мучил её не один год:       — Ты его любила?       Иннанель взглянула на неё.       — Отца, — уточнила девушка. — Ты его любила?       — Да, — прикрыв глаза, ответила Иннанель. — Любила. Но Сириус... в своё время я любила его куда больше. И я поздно поняла, что это должно было навсегда остаться в прошлом.       Иннанель обхватила локти и понурила голову, пряча от Евы эмоций, но той и не хотелось видеть. От услышанного не стало легче, скорее наоборот — она хотела бы не знать. Однако теперь она чувствовала в своих руках все карты. Мучащие когда-либо тайны раскрылись, и располагая информацией, Ева располагала своим будущим. Девушка понимала, что дальнейшее будет зависеть уже от того, как она воспользуется знаниями и что сделает для того, чтобы сдержать обещание, данное себе и Редсебу.       Осталось только вернуться.       Ева почувствовала острое желание подняться, однако взгляд матери пригвоздил её к месту.       — Я понимаю, что любое моё сожаление будет неуместным, — голос Иннанель больше не был умиротворяющим, а скорее безжизненным, — но произошедшее не должно было привести к таким последствиям. Когда эти дети вонзили в меня нож, — девушка умолкла, на мгновение вспоминая страшный миг собственной смерти, — один из них сказал, чем я это заслужила. Я сумела трансгрессировать домой, к тебе. Элайджи там не было, поэтому единственное, что я могла сделать, это лечь рядом с тобой в последний раз...       Ева буквально видела эту картину перед глазами: как окровавленная Иннанель ложится рядом со спящей дочерью и прижимает её головку к своему лбу.       Волосы от этого встали дыбом.       — Я знала, что умираю, но мне было жалко не себя. Я думала только о том, что из-за моего поступка ты лишишься полноценной семьи. Что я пожертвовала ценной возможностью быть для тебя матерью, которой ты могла бы по-настоящему гордиться и, возможно, любить, ради короткого и ненужного поцелуя в грязной подворотне. И этого я уже никогда не исправлю.       Она выпрямилась и взглянула на Еву. Глаза её были полны слез, но она не давала слабины, а держалась поразительно стойко. Сама Ева могла бы только позавидовать такой выдержке.       — Прости меня за то, как я поступила с тобой.       Хейг судорожно вздохнула и отвела взгляд. Смотреть на мать, которая говорила так искренне, было невероятно тяжело, и она осторожно, словно сомневалась, протянула ладонь. Иннанель перевела на неё взгляд и так же нерешительно коснулась руки дочери. Ева тяжело вздохнула, ощутив прикосновение матери. Её ладонь была очень теплой и ухоженной — прежде Хейг не приходилось держать такую аккуратную и изящную ладошку. Она накрыла её второй рукой и немного притянула к себе, почему-то не решаясь выпустить так быстро и оборвать это редкое единение с родным человеком.       — Знаешь, — начала Ева, так и не решаясь взглянуть в глаза Иннанель, — моя жизнь была наполнена ужасными вещами, которых иной человек и за всю жизнь может так и не увидеть и не прочувствовать. Это правда, мне до сих пор тяжело вспоминать их. Из-за всего произошедшего я психически нестабильна, подвержена вспышкам ярости, да и вообще с годами будто бы становлюсь более жестокой. Я никому не говорила, но меня это по-настоящему пугает, особенно после осознания, что в моём характере отображается больше папиной сущности, чем твоей. Я боюсь однажды стать такой же, как он.       Ева глубоко вздохнула и взглянула на Иннанель. Та молча глядела в ответ, и девушка видела, как больно той слышать об этом. Ладонь матери дрогнула, но Хейг сжала её крепче.       — Однако даже со всем этим в моей жизни было много хорошего, — сказала она, выпрямившись. — Было много людей, которые по-настоящему любили и ценили меня. Когда отца посадили в Азкабан, я осталась на попечении у тети Сириуса — Лиры Блэк. Благодаря ей я никогда не была обделена любовью, и у меня появилась настоящая бабушка, ставшая для меня семьей, хоть и не совсем полноценной. Я тогда мечтала об отце, и сбежавший из Азкабана Сириус сумел на короткое время его заменить. Когда я узнала, что вы были вместе, то ужасно испугалась, что Сириус заботился обо мне только из-за нашей с тобой схожести, но сейчас знаю наверняка, что это не так, за что очень ему благодарна.       У меня были и замечательные друзья. Они постоянно выручали меня, хоть иногда мы и ссорились, но эти ссоры не рушили нашу дружбу, а делали её только крепче. У меня были и разные взаимоотношения, — на этих словах Иннанель как-то вздрогнула, но Ева только улыбнулась, — не все они были радужными, но я не испытываю никакой боли или ненависти к тем, кто остался в прошлом. Моей первой любовью был японец из Думстранга, и это было действительно сильным чувством. Он оставил меня, и я не сразу пришла в себя, но переросла эту влюбленность, и мы даже сумели остаться друзьями. Моей второй влюбленностью был Драко Малфой. Это были странные, детские, с постоянными перепалками отношения, и, конечно же, они закончились сразу, не выдержав пропасти между нашими баррикадами. Однако мы тоже смогли перерасти обиды и стали сильнее духом, — Ева задержала дыхание, и что-то внутри отозвалось тупой ноющей болью. — Моей последней любовью стал Джордж Уизли. Он показал, какими могут быть отношения, когда два человека по-настоящему любят друг друга и готовы идти навстречу. Тем не менее, я всё равно оставила его, чтобы разобраться со своими проблемами. Я не знаю, ждет ли он меня, или же давно разлюбил, но если есть хоть крохотная надежда… я сделаю всё, чтобы вернуть то время, когда мы были вместе.       Иннанель, до этого внимательно слушавшая, грустно улыбнулась и накрыла свободной ладонью сцепленные руки Евы.       — Ты вернешь его, — сказала она. — Я верю, что у тебя всё получится.       — Спасибо, — сказала Ева. — Но я просто хотела сказать, что всё, что я узнала за свое путешествие, не сломило меня окончательно. Я не потеряла способность любить, а ваши ошибки, о которых вы нашли смелость мне рассказать, помогут не оступиться там же. Я не была обделена добротой и любовью, поэтому к тебе я больше не испытываю злости. И я рада, что мы смогли поговорить.       Иннанель вытерла скользнувшую по щеке слезу и улыбнулась. У неё была очень красивая улыбка, и Ева поняла, за что отец и Сириус так сильно её полюбили. Именно за эту улыбку, в которой, несмотря на холодный взгляд глаз, было так много тепла и любви к жизни.       — Спасибо, — тихо сказала она, снова проведя пальцем по щеке. — Я рада это слышать.       Она тряхнула головой, словно злилась на себя за слезы, и быстро вернула самообладание. Ева улыбнулась. В их характерах действительно было мало общего.       — У нас осталось не так много времени, — серьезно сказала Иннанель, оглянувшись через плечо. — И это время я хочу провести без сожалений.       Она посмотрела на Еву как никогда серьезно.       — Что я могу сделать? — спросила она.       Девушка растерялась от её вопроса.       — В каком смысле?       — Я знаю, что ты хочешь выручить Элайджу, и у тебя есть план, — сказала Иннанель. — Поэтому я хочу помочь тебе. Может, ты что-то ещё хочешь знать о нём или ещё что-то… не знаю. Но я сделаю всё, что необходимо.       Ева глядела в её горящие решительностью глаза, и почувствовала в себе, как разгорается пламя. От Иннанель исходила бешенная энергетика, заражающая всё вокруг, и девушке даже показалось, что слепящее белое пространство стало ещё ярче. Ева перевела взгляд на скрипку, на которую до этого момента никто не обращал внимания, и лицо её расплылось в улыбке.       — Знаешь, — пробормотала Хейг, неспешно переведя взгляд на девушку напротив, — вообще-то, мне действительно кое-что нужно. Только то, чем можешь сейчас поделиться только ты.       — Что именно? — серьезно спросила Иннанель.       Ева улыбнулась.       — Твоё воображение.