Вечность

      Ева сидела на кухне, когда услышала, как открылась входная дверь в квартиру. Этот звук заставил её мгновенно напрячься и прислушаться к малейшему шороху, но кроме шагов не было слышно ничего постороннего: прибывшие не говорили между собой, и Ева почувствовала где-то в глубине души, что это именно те, кого она ждала.       Девушка глубоко вздрогнула и смежила веки. Её пальцы отбивали почти неразличимый ритм знакомой и болезненной музыки, но как только в кухню вошли хозяева квартиры, девушка тут же остановила нервную дробь распахнула глаза.       — Он в гостиной, — тихо сказала Одри. — Он даже согласился отдать волшебную палочку, так что ты… в относительной безопасности.       Ева молча поднялась и взяла со стола тяжелую коробку. Зелёные глаза хозяина дома внимательно следили за каждым её движением.       — Ты уверена, что согласна остаться с ним в квартире наедине? — с нажимом спросил Делмар. — Мы не стали его связывать. Он пришёл сюда по собственной воле.       — Вы можете идти, — бросила та и молча направилась к гостиной. Когда она пересекла порог, то услышала два характерных хлопка трансгрессии. На мгновение она испытала приступ лёгкой паники, но тут же взяла себя в руки, потому как ей как никогда нужно было быть стойкой.       Ева чувствовала присутствие отца каждой клеточкой тела. Когда она вошла в гостиную, то не взглянула в его сторону, потому что боялась, что он увидит в её глазах волнение. Она чувствовала его за своей спиной, и ей было страшно, как никогда прежде.       Девушка остановилась у стола и поставила коробку с глухим стуком. Внутри что-то дрогнуло, будто она издала слишком громкий звук в звенящей тишине. Помедлив, Ева принялась неспешно выкладывать содержимое коробки одно за другим, раскладывая в задуманной последовательности. Вначале это была черная скрипка Элайджи, затем все рукописи и пластинки, которые прислал Редсеб, новая пластинка, которую сделала сама Ева, и флакон с отброшенными её отцом воспоминаниями. Ева задержала его в руках на ничтожное мгновение, вглядываясь в приятное свечение, но в итоге отложила и его.       Упёршись руками в стол, она снова глубоко вздохнула и прикрыла глаза. Ева готовилась к этому моменту чуть ли всю свою жизнь, и у неё не было ни единого права на ошибку. Ни единого.       Вдох, выдох. Поехали.       — Твои друзья сказали мне, что ты пришёл сюда сам. Если честно, я удивлена.       Ева обернулась и взглянула на отца. Тот расположился в кресле, закинув ногу на ногу, и внимательно глядел на дочь. По выражению его лица было сложно понять, какие мысли копошатся в его голове, но Ева продолжала казаться спокойной.       — Я рассчитываю на то, что ты не будешь кричать и пытаться меня убить из-за любой неприятной вещи, которую я могу тебе сказать.       Элайджа смотрел на неё внимательно и спокойно. Прежде его взгляд отражал только слепую ярость и неукротимое желание разобраться с проблемами, но сейчас он был смирен, и это не могло не напрягать. Ева по-прежнему не знала, чего от него можно было ожидать.       — Когда мы виделись в последний раз, ты сама просила убить себя, — наконец-то заговорил мужчина, — а сейчас рассчитываешь на что-то. Забавно.       Ева помедлила с ответом.       — Я провела два месяца в заточении у Маллиганов и в какой-то момент подумала, что останусь там навсегда, — сказала она. — Когда ты появился, я решила, что моя просьба — лучший выход из ситуации. Я заблуждалась.       Элайджа сощурился.       — Почему Редсеб держал тебя там, и что ему было от тебя нужно?       — Возможно, он хотел, чтобы я постоянно была у него под рукой, если вдруг я ему понадоблюсь. Он поймал меня, когда я была в Японии, и после этого… наверное, решил, что будет надежнее, если я буду под его присмотром.       — Я спрашивал не об этом. Я спросил, зачем ты ему нужна. Ева неслышно выдохнула. Она планировала говорить о Редсебе в середине этой встречи.       — Он оставил меня в стае ругару в тот же день, как сбежал от тебя вместе со мной. Мне не удалось выяснить что-либо существенное. Это Редсеб. Только он знает, что творится в его голове.       Элайджа неожиданно неприятно улыбнулся, и это немного удивило Еву. Она ожидала чего угодно, но не этого.       — Почему ты улыбаешься?       — Я размышляю о том, почему здесь нахожусь, — сказал мужчина. — Одри и Делмар уверили меня в том, что ты узнала какую-то страшную правду, и я должен выслушать тебя. Я согласился. Любопытно узнать, какую ложь ты приготовила для меня.       — Я даже не начала рассказывать ничего из того, что узнала, а ты уже заклеймил меня лгуньей. Тогда объясни, что ты вообще здесь делаешь, если считаешь меня такой?       — Хочу увидеть твоё настоящее лицо.       — А я думала, ты уже достаточно разузнал обо мне на Астрономической башне, когда пришел угрожать бедному Малфою.       Элайджа свёл тёмные брови на переносице. Он явно не ожидал услышать нечто подобное.       — Откуда ты знаешь об этом?       — Я же сказала, что действительно узнала многое. Я знаю, что ты спрашивал у Драко обо мне.       — Иизакки говорил мне, что Малфой… твоя пассия, — сказал Элайджа. Похоже, это слово будто резало ему горло.       — Это было когда-то, но теперь он в прошлом. В любом случае, мы далеко отошли от первоначальной темы нашей встречи.       Меньше всего Еве хотелось обсуждать личную жизнь с этим человеком. И та резкость, с которой она сказала об этом, заставила мужчину неожиданно стушеваться. На мгновение девушке показалось, что его обуревают те же мысли, что и её сейчас.       И эта мелочь была какой-то очень приятной.       — Рассказывай всё, что ты якобы узнала, — сказал он.       — Я расскажу, но я всё-таки рассчитываю на то, что мои слова не станут причиной твоего срыва. Мы будем говорить о моей матери. И о Маллиганах. Но прежде всего о нас с тобой.       Ева видела, как отец с силой сжал кулаки. Ей с трудом верилось, что он выдержит этот разговор и не сорвется, но иного выбора не было.       — Говори.       Они посмотрели друг другу в глаза.       — Я всегда отрицала тот факт, что мы похожи. Однако с тех пор, как узнала больше о твоём прошлом, я стала осознавать это более ясно.       — Не вижу ни единой схожести, — холодно сказал мужчина. — Всё это — притянутые за уши факты.       — Нам обоим будет проще вести этот разговор, если мы будем откровенны друг с другом.       — Я в курсе той маленькой детали, что ты играешь на скрипке. И если ты считаешь, что этого достаточно, то ты ошибаешься.       Ева хмыкнула.       — Насколько я помню, ты был безразличен собственному отцу, и именно поэтому отправился на змеиный факультет. Ты хотел пойти по его стопам и ради этого выбрал место, которое тебе совершенно не подходит. Различаемся мы в этом плане в том, что мой отец не был ко мне безразличен — он хотел меня убить. Я была маленькой, когда попала в Омут памяти бабушки и видела, что ты орал на весь зал суда, что прикончишь меня. Я хотела понять, за что, и именно поэтому пошла за тобой…       Ева умолкла, наблюдая за реакцией отца, но Элайджа почти не удивился тому, что она сказала. Некоторое время он переваривал услышанное, после чего спросил:       — Откуда ты знаешь про отца? Я никому не рассказывал об этом.       — Ты рассказал мне об этом много лет назад. Но это мы обсудим позже. Сначала это.       Ева взяла в руки черную скрипку Элайджи и взглянула на него.       — Откуда у тебя эта вещь?       Он не выглядел удивлённым, но было видно, что этот вопрос давно мучает мужчину.       — Её мне передал Редсеб около полутора лет назад. Как и твои этюды по мере того, как я узнавала больше.       — И почему же он хотел этого?       Ева глядела ему в глаза, испытывая небывалое напряжение. Она знала, что он спросит об этом, но всё равно волновалась о том, чтобы рассказать ему. Элайджа подобрался очень близко к причине того, почему Редсеб затеял всё это, а именно – из-за убийства Иннанель. И Ева до сих пор не знала, правильно ли она решила поступить.       Но поборов своё волнение, она ответила:       — Об этом знает только он сам.       Элайджа хмыкнул. Он стал похож на человека, который услышал то, что ожидал услышать, и это не могло не напрягать.       — Разумеется, — сказал мужчина. — Мне же казалось, что всё куда прозаичнее.       Он не сводил взгляда с собственной руки, пальцы которой выстукивали едва слышимый ритм по подлокотнику. Это казалось Еве странной реакцией.       — О чём ты? — спросила она.       Элайджа молчал, разогревая любопытство девушки. Ева не была готова к тому, что они так быстро подойдут к обсуждению Редсеба, но к её удивлению отец сказал то, чего она не ожидала услышать:       — Не пытайся убедить меня, будто не понимаешь причину его поступков. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять его влечение к тебе.       Ева молча смотрела на него. Почти ни один мускул на её лице не дрогнул от услышанного, однако эти слова неприятно задели что-то в её душе.       — Я слышала, что человек склонен видеть то, о чём думает постоянно, — проговорила она. — Уже долгие годы ты ищешь образы, которых давно не существует, чтобы решить проблемы, сломавшие тебя.       Элайджа ухмыльнулся, однако в глазах его появился опасный огонек. Ева сразу же напряглась, но старалась не подавать вида.       — То, что ты сказала, не имеет никакого значения, потому что я видел то, что есть на самом деле. Однако меня определённо забавляет то, как ты говоришь со мной, — сказал он. — Считаешь, будто знаешь всё. Знаешь, что сделала твоя мать или то, что сделал я.       — Я знаю это, — сказала Ева. — После нашей встречи в Отделе тайн я пообещала себе, что узнаю всё, и теперь я знаю. Не узнай я это, мы бы не встретились. Как я и говорила, я уже слышала твои этюды. Это помогло мне лучше понять тебя, как Редсеб этого и хотел, наверное. За всё это время я узнала о твоих взаимоотношениях с отцом и матерью, немного о своей матери и о том... что произошло в Косом переулке.       Элайджа поднял взгляд на дочь, и Ева мгновенно вспомнила, почему она так сильно боялась его все эти годы. Взгляд у отца стал по-настоящему лютым и диким.       — Да, я знаю, что произошло там, — сказала Ева, — однако сам ты... несколько заблуждаешься.       Элайджа вдруг заулыбался так, что по спине Евы пробежали мурашки. Он стал страшно похож на того человека из Отдела тайн, что совсем недавно сбежал из Азкабана.       — Кажется, я всё понял, — вкрадчиво проговорил он. — Ты решила выгородить мамочку и рассказать мне свою «настоящую правду»!       Он внезапно вскочил на ноги, но Ева тут же направила на него палочку.       — Сядь на место, — процедила она. Она была очень напугана, и даже рука немного тряслась.       — Ты угрожаешь мне этой бесполезной штукой? — насмешливо спросил мужчина. — Ты ничего не сможешь. Я отобрал у тебя и магию.       Ева молча взмахнула палочкой, и старая ваза за спиной у Элайджи разбилась с громким звуком. Мужчина отскочил от неожиданности, а затем ошеломлённо взглянул на неё.       — Я вернула свою магию, — сказала Ева, делая шаг к нему. — Зря ты думал, что я решусь остаться с тобой наедине без всякой защиты. А теперь вернись на место! Я не закончила.       Выражение на лице Элайджи отражало фантомную пощёчину. Его грудь тяжело вздымалась, а сам он, похоже, боролся с желанием наброситься на дочь. Он был абсолютно взбешён, и Ева думала, что это безумие натолкнет его на необдуманные действия. Однако мужчина, не спуская пристального взгляда, неспешно опустился в кресло.       Ева палочку не спешила опускать. Она осознавала, что о возвращении магии придётся рассказать, но не ожидала, что это произойдет так скоро. Ева знала, что Элайджа был далеко не глуп, и за время их разговора он мог придумать, как избавиться от дочери.       Ей следовало торопиться.       — Дослушай меня, — сказала девушка, опуская палочку. — А потом сам решай, верить ли мне.       Элайджа буравил её недобрым взглядом, но возражать, кажется, не собирался. Ева тяжело вздохнула, поскольку понимала, что в следующей части разговора не обойдется без нервных срывов.       — Редсеб рассказал мне о том, что видел в Косом переулке, и как это подорвало его доверие к Иннанель. Я знаю, что он рассказал тебе об этом, и это навсегда отвернуло тебя от неё. Это событие начало всю цепочку происходящего, которая привела тебя к ненависти, но я хочу исправить это заблуждение. Долгое время я сама винила Инаннель в том, что случилось, пока не узнала о том, что это… произошло не по её воле. Во всем виноват Сириус, потому что моя мать любила тебя. И ей не нужно было, чтобы…       Договорить она не успела. На лице Элайджи не дрогнуло ни одного мускула, когда он резко схватил что-то со стола и швырнул в Еву. Девушка с вскриком увернулась от летящего предмета, но упустила момент, когда отец выскочил из кресла и ринулся к ней. Его рука была уже в нескольких сантиметрах от её лица, когда Ева на автомате выпалила заклинание. Мужчина рухнул на неё всем весом тела, будто подкошенное дерево, и больно придавил к полу.       Путы веревок не давали ему схватиться за горло дочери, но Элайджа не растерялся. Ева не успела даже ничего понять, как он впился зубами в её ухо и с силой сжал челюсти. Комнату оглушил дичайший крик и запах брызнувшей крови. Ева приложила все усилия, чтобы сбросить с себя обезумевшего отца. Хватаясь за окровавленное ухо, она с всхлипом отползла, неловко суча ногами. Вкус крови окончательно вывел Элайджу из равновесия. Он кричал не своим голосом, выплевывая кровавую слюну на пол.       Ева была в ужасе.       — Мелкая тварь! — визжал он. — Тебе хочется сказать что-то ещё, дрянь?! Хочется, я спрашиваю?!       Еву колотило от происходящего, она не могла отвести взгляда от бьющегося в агонии отца, который чуть было не откусил ей ухо.       — Я был прав, когда понял, что ты такая же сука, как и твоя мать! Как я был прав! Какое было наслаждение понимать, что её растерзали паршивые маглы, и она сдохла в муках! А как приятно было видеть смерть твоего плешивого дружка Блэка!       Ева отвернулась и неловко поднялась. Всё тело сотрясала страшная дрожь, что даже колени ходили ходуном.       — Я слышал, как ты визжала свиньёй! Этот звук доставил мне в разы больше удовольствия, чем тот день, когда я узнал о залёте твоей суки-мамаши!       Ева взялась за виниловую пластинку на столе. Элайджа продолжал вопить и биться в истерике. Она не слушала и половины его визгов, дрожащими пальцами пытаясь установить тонарм. Сделав это с нескольких попыток, Ева просто рухнула на пол, уткнувшись лицом в коленки.       Ей оставалось только ждать.       Когда по комнате разлетелись первые звуки скрипки и фортепиано, мужчина резко замер, прислушавшись. Он сразу узнал музыку, в создании которой сам принимал участие, и это взбесило его даже сильнее, чем слова Евы.       — Ах ты сучка! — прорычал он. — Выключи это!       Ева продолжала сидеть неподалеку, не двигаясь. Элайджа забился в новой агонии.       — Я сказал выключить это! ВЫКЛЮЧИ!       Но девушка, превозмогая ужас, продолжала отсчитывать секунды. Она старалась изо всех сил абстрагироваться от всего того, что кричал Элайджа, но это было почти невозможно. Его слова скальпелем вскрывали всю запекшуюся кровь на её сердце, и игнорировать это было почти невозможно. Но Ева всё равно старалась вслушиваться в музыку своих родителей, моля о том, чтобы время бежало ещё быстрее.       — Тварь, ты пожалеешь об этом! Клянусь, ты пожалеешь! — Еве казалось, что её отец даже бьется головой о пол, лишь бы прогнать ненавистную музыку.       И наконец пластинка дошла до определённого момента, отчего Элайджа проглотил слова и замер. Некоторое время было слышно только музыку, которая ядом проникала внутрь головы и путала все мысли.       — Что это? — охрипшим голосом спросил Элайджа, явно не веря своим ушам.       Ева молчала. Её до сих пор колотило, но уже не только от ужаса, а от того, что предстояло сказать.       — Что это, я спрашиваю? — повысил голос мужчина.       — «Мы», — тихо ответила она. — Ваша последняя музыка.       — Она не была закончена! Что это, я спрашиваю!       Она отняла руки от лица и посмотрела перед собой. Глаза были красные, но она не хотела смотреть в лицо мужчины. Ей казалось, что никогда не сможет посмотреть ему в глаза.       — Это ты её не закончил, ублюдок.       Это было правдой лишь наполовину.       Композицию «мы» Ева получила от Редсеба, когда проснулась в стае ругару. В день, когда за ней пришли Одри и Айзекс, Ева впервые послушала её и впала в растерянность. Музыка обрывалась в самом интересном, чувственном и лирическом месте, и девушка ощущала себя так, словно у неё вырвали сердце и оставили внутри лишь пустоту.       Она мечтала услышать окончание этой музыки, и ей удалось это.       — Она сдохла прежде, чем мы закончили! — сказал Элайджа.       — Мама закончила её ещё до того, как погибла, — сказала Ева. — Ты никогда не слышал этого.       Когда Иннанель предложила помощь Еве в том белом пустующем пространстве, она сразу поняла, что нужно делать. Её мама действительно не успела закончить свою партию до кончины, однако та частичка её души, что обитала в душе дочери, была полна решимости завершить начатое и исправить свои ошибки. Иннанель закончила свою партию прямо в сознании дочери, а после Одри помогла Еве извлечь эту мелодию и запечатлеть её на виниловой пластинке.       И сейчас Ева подошла к очень важной части этой встречи, но ухо, которое разрывало от боли, буквально вопило о том, чтобы девушка отреклась от этого идиотизма.       Он чуть было не убил её. Он мог просто вцепиться зубами в её шею, и тогда она бы просто умерла. И сейчас она должна была пытаться ставить на путь истинный того, кто чуть было не прикончил её.       Ева затрясла головой, отгоняя накативший ужас. Её разрывали самые противоречивые мысли в этот момент, и это противостояние было как никогда острым.       «Нет выбора, Ева. Нет выбора. Ты пообещала себе сделать это, во что бы то ни стало. Так делай! Делай, черт тебя дери!»       — Ты знаешь её стиль лучше, чем кого-либо, — выдавила она через силу спустя время. — И ты должен понимать, что не было смысла продолжать работу над вашим этюдом, если бы ей было плевать на тебя. Это никогда не было так. Она закончила свою партию ради тебя, потому что любила, кусок ты дерьма!       Ева не видела глаз Элайджи, потому что он молча лежал лицом в пол и не двигался. Сложно было представить его мысли в этот момент, но в одном девушка была уверена точно — он вслушивается в каждый звук этой музыки с пугающим смирением.       Ева подумала, что рада этому, потому как любое её слово могло нарушить то хрупчайшее равновесие, которое она с трудом сохраняла в самой себе.       — В тот день Сириус действительно искал маму, и он сделал то, о чём она жалела. Мама никогда не любила его так, как… тебя. Сириус не мог забыть её и смириться с тем, что ты его обыграл. Я хорошо его знаю. Он всегда хотел обернуть время вспять... но было слишком поздно. Мама никогда не хотела того, что произошло между ними в переулке. Сириус сделал это против её воли.       Ева ненавидела себя в этот момент так сильно, как никогда. Ей приходилось помогать человеку, который чуть было не убил её несколько мгновений назад и очернять память Сириуса, который всегда был ей настоящим отцом. Ей приходилось отбелять репутацию матери, которая на деле не была такой уж чистой. Она делала то, чего раньше никогда не сделала бы.       Но назад пути уже не было. Ева всё решила и обдумала множество раз, и сейчас ей оставалось просто говорить свою давно продуманную речь. Не было никой другой дороги, кроме как раскрыть свои слизеринские качества в полной мере. Элайджа не захочет понимать противоречивую истину его жены, поскольку для него в мире нет других красок, кроме кромешного чёрного и пустующего белого. Ради того, чтобы выдать эту полу-ложь и полу-правду за истину, Ева сделала слишком много. И только в этом заключался путь сомнительного «спасения» отца.       Всё, как и говорил Сириус.       Иногда человек заслуживает больше, чем просто правду.       — Я не закончил свою часть, — неожиданно хрипло отозвался Элайджа.       — Это я её закончила, — ответила Ева. — Так как эта композиция называется «мы», я решила, что вправе внести туда свою часть.       Элайджа молчал. Ева смотрела перед собой и кусала окровавленные губы. Кровь продолжала течь по её шее, но девушка не пыталась что-нибудь с этим сделать. Мелодия всё продолжала звучать, эхом отражаясь от стен чужой квартиры, и Хейг покорно слушал её.       А Ева просто ждала.       По замыслу девушки, партии скрипки и фортепиано вели напряжённую борьбу и обрывались на самом эмоциональном отрывке. Но это окончание не казалось внезапным, а вполне ожидаемым.       Оно было логичным.       Последняя нота прозвучала в пространстве и растворилась в гнетущем молчании. Пластинка продолжала движение по кругу, но уже почти беззвучно.       Хейг продолжали молчать, погружённые каждый в свои размышления. Ева знала, что должна сделать последнюю вещь, которая причинит ему необходимую боль.       Те самые кульминационные ноты в их противостоянии.       — Когда мне удалось сбежать от тебя в Отделе тайн, я поклялась себе, что узнаю всю правду, какой бы она ни была. — Ева с трудом поднялась на ноги и направилась к столу с проигрывателем. — Я выполнила своё обещание. Я всегда стараюсь делать это, чего бы мне это ни стоило.       Ева взяла в руки флакон с воспоминаниями Элайджи и, помедлив, подошла к отцу. Ноги были ватными.       — Моя бабушка воспитала меня так, что любой человек, вне зависимости от пола, должен держать своё слово. А ещё она научила меня терпению и пониманию. И милосердию.       Она остановилась рядом с Элайджей, и тот, наконец, зашевелился. Он повернул голову и посмотрел на дочь своим чёрным глазом.       — Ты не заслуживаешь милосердия. Но у меня нет другого выбора.       Ева открыла флакон с воспоминаниями. Она изо всех сил старалась не смотреть отцу в глаза в этот момент, потому что это причиняло боль больше прежнего. Тяжело вздохнув, Ева наклонила стеклянную емкость, и чужие воспоминания серебристой жидкостью опустились прямиком на своего хранителя. Элайджа странно задёргался и приглушённо застонал, а затем замотал головой, словно хотел прогнать мысли, от которых когда-то избавился. Ева наблюдала это зрелище с примесью лёгкого отвращения и мстительного удовлетворения.       Элайджа взревел и взбрыкнулся так, что веревки, связывающие его, лопнули. Мужчина попытался подняться, но только неловко перевалился на другой бок и с большим трудом принял сидячее положение. Вид при этом у него был такой, словно он только что проснулся после тяжёлой попойки. Однако взгляд Элайджи становился всё более осмысленным.       Ева резко опустилась перед ним и впилась взглядом в его лицо.       — Посмотри на меня. Ты помнишь меня, ублюдок?       Элайджа перевёл на неё рассеянный взгляд.       — Посмотри на моё лицо. На мои глаза, мои волосы, мой рот. Ты узнаешь меня, Джи?       И во взгляде мужчины мелькнуло именно то, что Ева так желала увидеть.       Он всё вспомнил.       — Ты помнишь, что обещал мне? — проговорила она, прожигая его взглядом. — Ты распинался передо мной о том, как не хочешь, чтобы я тебя ненавидела. Ты обещал мне, что сделаешь всё для этого!       Элайджа молчал.       — Но вместо этого ты просто выбросил важнейшее воспоминание обо мне, словно оно ничего не стоит. Ты отверг меня ещё до того, как я вообще начала что-либо понимать! Ты подвёл меня. Ты не дал мне ничего, кроме боли!       Ева опустила голову, борясь с той волной эмоций, которая неожиданно нахлынула. Ей снова хотелось обвинять его в том, что он не сдержал обещания, что её жизнь превратилась в ад чуть ли не с самого рождения. Но даже несмотря на это Ева понимала, что срываться на него — не выход. Элайджа уже давно психически нестабилен, и, если она хотела причинить ему только боль, то и не стоило открывать путь лживой правды.       Еве оставалось принять тот факт, что всё это уже произошло, и она не в силах ничего изменить. У неё был шанс сказать отцу «да», когда он спрашивал, верит ли она в него, но этот шанс уже был упущен.       — Я хочу, чтобы ты перестал причинять мне боль. Я хочу, чтобы всё это дерьмо закончилось.       Ева знала, что в этот момент он смотрит на неё, но сама она боялась смотреть ему в глаза. Боялась и не хотела.       Сглотнув, она продолжила:       — Я знаю, что ты все эти годы видел во мне подобие матери, но я — не она, даже если мы похожи. Ты не можешь не понимать этого.       — Ты не знаешь, о чём я думаю. И не знаешь вообще ничего.       Ева зажмурилась, чувствуя огромное желание ударить его. Вместо этого она подняла на него влажные глаза и процедила:       — Ну так убей меня.       Мужчина недоверчиво сощурился.       — Что?...       Ева отбросила палочку, не прекращая прожигать отца озлобленным взглядом.       — Если считаешь, что я заслуживаю смерти — просто сделай.       Ева смотрела в его глаза и не видела в них никакого выражения. Элайджа и раньше казался живым мертвецом, но мелодия и возвращенные воспоминаний словно притупили его эмоции. Он явно был глубоко ошеломлён и не знал, что делать, а его физическая оболочка действовала по старой привычке. Ева не вздрогнула, когда длинные пальцы медленно и неуверенно сомкнулись на её окровавленной шее. Она продолжала смотреть ему в глаза, с непривычным смирением ожидая того, чего боялась всю жизнь.       На самом деле ей было страшно. Так страшно, что с трудом удавалось сдерживать дрожь в теле, чтобы не выдать страха. В предыдущую их встречу она действительно чувствовала себя сломленной и настолько морально притухшей, что смерть казалась лучшим исходом. А сейчас, несмотря на страшную усталость от поиска ответов и постоянного бегства от опасности, она всё равно хотела жить. Именно в тот момент, когда пальцы мужчины сомкнулись на её горле, она вдруг как наяву увидела спящее лицо Джорджа тогда, когда покидала его глубокой ночью в Косом переулке. Она вспомнила, как мирно он сопел, вспомнила все его прикосновения и подумала, что больше всего на свете хотела бы увидеть его ещё раз. Хоть глазком, хоть издалека, чтобы убедиться, что всё произошедшее между ними не было мучительно нежным сном.       И когда только в её голове мелькнула мысль о том, чтобы начать сопротивляться твердеющей хватке чужих пальцев, Элайджа обнажил ряд верхних зубов, крепко сжал горло дочери и резко оттолкнул от себя. Ева завалилась на спину с хриплым вскриком.       — Убирайся отсюда!       Ева, потирая горло, судорожно поднялась и с опаской взглянула на отца. Тот накрыл лицо окровавленной ладонью, предпочитая не смотреть на девушку.       Дважды повторять не пришлось. Ева не глядя сунула свою волшебную палочку в чехол и направилась прочь из злополучной гостиной. Пластинка, закончившая играть мелодию, продолжала потрескивать, пока Ева стремительно ретировалась. Она думала, что ни за что не будет оборачиваться, но у самого выхода не могла побороть искушение. Отец не менял позы, и Ева молча покинула квартиру, совершенно точно понимая, что никогда больше не хочет туда возвращаться. Она взлетела на несколько этажей вверх, пока не выдохлась, и опустилась на ступени. Сердце билось так, что закладывало уши, и Ева судорожно провела ладонями по шее. Ей до сих пор казалось, что она чувствует его прикосновение на коже.       Она миллиард раз представляла себе этот момент, но произошедшее не было похоже ни на одну из версий, что она выдумывала. Ева думала, что, разобравшись с этой проблемой и открыв Элайдже все «тайны», она будет чувствовать небывалый триумф и сладость победы, пусть и добытую не совсем честным путём. Но рассказав ему всё то, что так долго готовила, она не получила ничего, кроме изуродованного уха и новой порции ненависти. Ева ждала, что, услышав мелодию Иннанель и дочери, Элайджа перестанет думать о предательстве и никогда больше не захочет поднять руку на дочь. И больше всего она ждала того самого момента, когда к отцу вернутся воспоминания об их самой первой встрече. Ева ждала этого ошеломления в его глазах. Она ждала хоть каких-то эмоций, а в ответ получила почти ничего. И на фоне этой реакции, всё её выступление перед ним казалось таким же дурацким и бессмысленным, как и её игра на скрипке в ступени «гордыня». Ева не добилась ни капли из того, о чём мечтала очень, очень давно, когда представляла их кульминационную встречу.       Она не увидела ни грамма сожаления за содеянное, потому что это всегда было очень призрачной и совершенно несбыточной мечтой, которая рвала её изнутри все эти годы.       Все её труды казались совершенно бессмысленными. Она не получила ничего, кроме новой боли.