Принципиальный обмен

Двадцать пять лет. Говорят, достигнув этой отметки, девушки переходят в таинственный «второй эшелон». Ольга так и не смогла понять смысла этой фразы, но каждый раз, слыша нечто подобное, она невольно начинала тосковать по неведомым никому утратам. Глядя на себя в зеркало, девушка понимала, что ни один из признаков старения еще не коснулся ее почти юного лица. Напротив, она находила себя куда более свежей в сравнении со сверстницами. Но было одно «но», перечеркивавшее все плюсы: Ольга так и не видела у себя за спиной сколько-нибудь значимых достижений. В этом возрасте ее мать уже вышла замуж и была глубоко беременна, отец достраивал дом, чтобы съехать от родителей. У бывших однокурсниц есть семьи, а если с замужеством не сложилось, то радует хорошая работа. А у Ольги было лишь место лаборантки на кафедре общей биологии, да комната в общежитии на двоих с вечно гулящей студенткой-третьекурсницей. Да, лицо свежо, но взгляд давно потух. Дни проходят за монотонной работой в пыльных подсобках, вечера – за написанием кандидатской. Грустно, но за прошедший год исследование не продвинулось ни на шаг. Словно сама тема – тупиковая ветвь в развитии науки. Разочарования. Они все чаще приходят к Ольге. Девушка не росла в строгости, но странное, граничащее с помешательством, стремление к идеалу было свойственно всем членам ее семьи. И она, и ее брат еще в подростковом возрасте заразились мыслями, звучавшими с экранов телевизоров, из трескучих динамиков радио. Оба, как могли, кроили из себя идеальных людей для идеального общества, которое, если верить умным дядям в галстуках, не за горами. Администраторы строили грандиозные планы на ближайшие пятилетки. Если план не удавался, имело смысл растянуть его на семь лет, но добавить еще немного грандиозности. И в стране, безусловно, что-то создавалось, производилось. Еще немного, и прогнившая насквозь Америка будет плакать горючими слезами, глядя на триумф врага. Да, страна, наверное, крепла и процветала, а Ольге (да простят ее великие мира сего) просто иногда хотелось фруктов, только в ближайших магазинах их не было. Там вообще мало что было. Конечно, город большой, не сравнить с родной деревней. Можно пройтись дальше, поискать, да ведь не во фруктах дело. Ольга обессилено опустила голову на руки. Письменный стол ее был завален книгами, тетрадными листами, исписанными мелким почерком скупого человека. Девушка привыкла экономить. В голову невольно закрадывались мысли, что всю свою жизнь Ольга откладывает главное на потом, копит силы и средства для какой-то несбыточной будущей сказки. Вновь ее накрывала с головой тоска, и катастрофически хотелось апельсинов. В дверь постучали. Ольга встрепенулась и попыталась парой шлепков вернуть румянец на лицо. - Открыто, - сказала она. Петли на дверях противно скрипнули, и на пороге показался Гил. - Привет, - поздоровался парень. - Привет, - ответила Ольга и тут же мысленно начала искать причины появления гостя. – Проходи… Я сейчас вскипячу воду, ты, наверное, опять не ел ничего… - Я на минутку, - остановил Байльшмидт уже подскочившую к чайнику Ольгу. – Не хочу разуваться. - Да? Хорошо, - девушка села на край койки. – Извини, я тебя перебила. - Ничего, - Гил принялся рыться в карманах пальто. – У меня тут билеты завалялись на завтра в кино. Не желаешь ли пойти? Ольга хотела было вежливо отказаться, как делала это уже много раз, но недавние мысли остановили привычное «сегодня никак». За все годы учебы она лишь дважды была в кинотеатре. И причина этого крылась во все той же ежесекундной борьбе за идеал. - Почему бы и нет? – с улыбкой ответила девушка. – Сто лет никуда не выбиралась. - Отлично! Тогда жди меня в восемь. - Так поздно? – Ольга нахмурилась, что-то прикидывая в уме. – А мы не опоздаем к отбою? Знаешь ли, правила одни для всех. - Сегодня на вахте Семеныч, - отмахнулся Гильберт. - Он свой человек. Не забивай себе голову. И так уже живешь как старуха, не в обиду будет сказано. «Как старуха, - мысленно повторила Ольга и вновь невольно взглянула в зеркало. - Когда я только успела так постареть? Словно мне никогда не было семнадцати. Такое чувство, будто всю жизнь под сорок». - Оль? – окликнул Байльшмидт. – Ты чего задумалась? - Да так, устала немного, - девушка потерла лицо руками. - Вот и отдохнешь сегодня. Зайду в восемь. *** - Доброе утро! – раздалось громко у самого лица. Иван приоткрыл один глаз, и яркая вспышка едва не ослепила его. - Ты чего? – пробормотал Брагинский, жмурясь. - Неожиданные снимки лучше всех, - ответил Альфред и вернулся на свою кровать. – Пойдем на пробежку? Тренер сказал, что я теряю форму и могу вылететь из основного состава. - Который час? – все так же сонно протянул Иван. - Пять утра. - Мы спали всего два часа. Давай в следующий раз пойдем на пробежку. - Нет. У меня потом желание пропадет. - Тогда бегай один. Альфред ответил не сразу, так как отвлекся на фото. Лишь через некоторое время, осознав смысл сказанного соседом, он без лишних слов принялся стягивать с него одеяло. - Все равно тебе вставать через два часа, ты не успеешь выспаться. Так хоть взбодришься. - Откуда в тебе столько… - Иван так и не договорил фразу, потому что не смог выбрать слово для ее окончания. Чего в Альфреде много? Энтузиазма? Энергии? Дури? Как будет «дурь» на английском? - Только в душе не зависай! – поспешил предупредить Джонс. – Лучше после пробежки сходишь. - Заткнись уже… - отмахнулся Иван и поплелся в ванную. Альфред же уставился в щель меж занавесок. Там, за запотевшим стеклом, остывала земля, но деревья так и стояли в зелени. В здешних местах и зимы-то настоящей не бывает. Третий год Джонс наблюдал этот пейзаж из окна. Почти ничего не менялось, но каждый раз во время безучастного созерцания на ум приходили разные мысли. Пейзаж оставался прежним, менялись, скорее, глаза смотревшего. Джонс отвернулся от окна, так как понял, что его куда-то уносит. Взгляд упал на свежее фото. Определенно, ночка выдалась странная. И виноват в этом не в меру нахальный французишка. Конечно, Альфред мог отшутиться от его слов, сделать вид, что оскорблен, хотя на деле он уже и вспомнить был не в силах, когда в последний раз кому-то по-настоящему удавалось его задеть. Парень мог бы найти выход, но вместо этого он задал Бонфуа самый дурацкий вопрос из всех возможных, а после два часа провалялся в темноте, не смыкая глаз. Мысли его, как казалось, шли по вполне разумному пути. Альфред и не думал обольщаться. Он твердо решил, наплевав на ущемленную гордость, просить у Артура места в комнате, дабы свести к минимуму общение с неожиданно свалившимся соседом. Парень точно знал, что все увлечения рано или поздно проходят, нужно лишь переждать, не подливать масла в огонь, ничего не придумывать. Джонс дал себе в эту ночь много обещаний, правильных, почти мудрых. Вот только за два часа часть этих клятв он уже успел нарушить. Доказательством тому служили шесть фотографий, спрятанных в один из учебников. Снимки получились отвратными, так как вспышку приходилось прикрывать. Возможно, она как-то выключалась, но Альфред не разобрался с этим. Сейчас же, вопреки обещанию свести общение к минимуму, Джонс позвал Ивана на пробежку. Причина крылась в скором возвращении Яо. Альфред еще на прошлой неделе заметил, что в присутствии Вана начинает вести себя не совсем адекватно. Он, конечно, и раньше не отличался здравомыслием, но именно в последнее время его поведение переходит все границы. Джонс – плохой актер. И с этим ничего не поделать. Пытаясь изобразить себя прежнего, он бездарно переигрывает. А вести себя естественно Альфред просто боится, ведь в этом случае могут всплыть нежелательные факты. - Я почти готов! – уже бодро объявил Иван, выходя из ванной. – Только переоденусь. - Не надо, - пробормотал вдруг Джонс. – Я передумал. - Фред, я тебя убью, - безо всяких эмоций отозвался Брагинский. - Зачем ты меня будил тогда? - Да я сам не знаю, чего хочу, - Альфред пожал плечами. – Ты можешь еще немного поспать, если нужно. Да… Поспи лучше. - С тобой все в порядке? – спросил Иван уже с некоторым беспокойством. Слишком вид соседа был непривычен и уныл. Брагинский протиснулся меж кроватей и сел напротив Джонса. Альфред опустил взгляд на ноги. До трижды проклятого соприкосновения коленей не хватало меньше половины дюйма. «Заметит или нет?» - родился в голове вопрос. Джонс, выпрямившись, заглянул в лицо Ивана. Не заметил. - Все хорошо, - ответил Альфред и плюхнулся на спину. – Мне просто стало лень. - В таком случае, я, пожалуй, посплю еще до будильника, - решив, что роль заботливого друга выполнена, Иван тоже растянулся на кровати. Сон, несмотря на недавнюю бодрость, одолел его мгновенно. Покопошившись немного, Джонс перевернулся на бок. Все вновь встало на свои места. Ровно так же Альфред провел эту ночь. - Товарищ, - протяжно позвал Джонс и, потянувшись, дернул Ивана за руку. - Откуда ты подцепил это слово? – пробормотал Иван сонно. - Не помню. Яо, кажется, говорил. - Ты ужасно его произносишь. - Как правильно? - «Р» должна быть чуть грубее, а на конце смягчение, - все так же вяло пояснил Иван. - Ясно. - Ты что-то хотел? - Нет. Кажется, ничего. Разговор прервался, но ненадолго. Вскоре до слуха Брагинского донеслись тихие попытки произнесения грубой «р». - Все равно неправильно, - зевнув, произнес Иван. - А как правильно? Брагинский тяжело вздохнул и все-таки сел. Джонс последовал его примеру. - Следи за ртом, - дал указание новоиспеченный педагог. – Аль-фред. Иван произнес имя, чеканя звуки. Джонс, в свою очередь, лишь смог отметить про себя, что следить за ртом – не лучшая идея. - Понял? – спросил Брагинский. - Повтори еще раз. - Помню, как мама мучила меня вашей фонетикой, - Иван невольно улыбнулся, вспомнив только ему известный эпизод из детства. – Смотри и слушай! Аль-фред. - Альфред. - У тебя хорошо получается, - вполне искренне произнес стандартную фразу Иван. - Тогда, может быть, научишь меня каким-нибудь фразам? – воодушевился Джонс. Даже туманная пелена сама сошла с уставших за ночь глаз. - По традиции, я должен дать тебе уроки мата, - усмехнулся Брагинский. - Кажется, я уже знаю один… - Альфред закатил глаза, пытаясь вспомнить. – Б*ть! - Этому тебя тоже Яо научил? - Нет, я от тебя это слышал пару дней назад. Когда ты ногой случайно раздавил точилку Вана. - У тебя слишком хорошая память на ненужные вещи, - Брагинский сотрясся от беззвучного смеха. – Давай лучше учить песню. Альфред весь выпрямился, выражая готовность. Иван почесал затылок, силясь вспомнить хоть что-нибудь. Как назло в голову не приходило ничего, кроме песенки из фильма, просмотренного за пару дней до отлета. На худой конец, сойдет и она. К тому же, Наташе эта песня очень нравилась. - Повторяй! – махнув рукой, отдал указание Брагинский. – Где-то на белом свете, там, где всегда мороз… - Помедленнее! – перебил Джонс. – У вас такой смешной язык. Как ты сказал? Иван повторил строчки, и с третьего раза Альфреду удалось их воспроизвести. Как выяснилось, Джонс, при всей его взбалмошности, был обладателем завидной памяти. Настроившись на нужное произношение, он быстро схватывал абсолютно бессмысленные для него слова, что вызывало в нем лишь волны безудержного смеха. - О чем хоть песня? – прервал урок парень, когда дело дошло до третьего куплета - Про медведей, которые вертят землю, - пояснил Иван, и на сей раз уже ему как-то повеселело от глупости сказанного. – Давай дальше. Вслед за весенним ливнем... Но не успел Джонс открыть рот, как в комнату, ногой открыв дверь, ввалился усталый Яо с коробками в руках. - Вы чего не спите? – спросил он, бросая свою поклажу на пол. – Я в коридоре ваш хохот слышал. Опять курили что ли? *** Стоя под единственным фонарем, Ольга переминалась с ноги на ногу и дышала на пальцы, чтоб согреть закоченевшие руки. Гильберт стоял спокойно, лишь бросая косые взгляды на девушку. - Ну, кто ж знал, что Семеныча в вытрезвитель забрали? – нарушил парень молчание. - Лидия Макаровна – женщина принципиальная, - дрожащим голосом произнесла Ольга. – Она не впустит до семи утра. Еще в деканат обещала сообщить. Скажут, что я студентов с ума свожу… - О да! – протянул Гильберт и запрокинул голову. Небо в эту ночь было на удивление звездным. К морозу. - Что делать-то? Пойдем к теплотрассе? - Ага, - Байльшмидт усмехнулся. – И будем спать на коробках. А наутро начнем собирать бутылки и бросим университет, потому что и так жить хорошо. Черт! А мне нравится… - Гил! Я серьезно, - Ольга остановилась, встав напротив Байльшмидта. - У тебя есть подруги, к которым ты можешь пойти? – уже без доли привычного сарказма в голосе, спросил парень. - Только Наташа. Но она живет на другом конце города. А у тебя? - Боюсь, мои друзья тебе не понравятся. - Да мне все равно, - Ольга вновь начала выплясывать на месте. – Только бы согреться. Угораздило же легкое пальто надеть… Около минуты Гильберт молча сверлил девушку взглядом, и только черту известно, что в этот момент происходило в его голове. - Сегодня и вправду довольно прохладно,- Байльшмидт подошел чуть ближе и, ухватив Ольгу под локоть, притянул ее к себе. - Я буду звать на помощь, - протараторила быстро девушка и уставилась на Гила широко распахнутыми от испуга глазами. Мысленно она уже прикинула пути возможного бегства, хотя относительная малонаселенность данного района практически сводила на нет все попытки спастись. - Чего? – не понял сначала парень, но уже в следующий миг до него дошел смысл странного предупреждения. – Ты мозги себе что ли отморозила, Брагинская?! Ничего я тебе не сделаю. Так просто теплее. Наверное… Пока Ольга продолжала анализировать происходящее, Гильберт спокойно обнял ее за плечи. Ничего большего, казалось, он и вправду не планировал. «А что если он знал, что Семеныч в вытрезвителе? – не унимался излишне острожный разум девушки. – Поэтому специально потащил меня на последний сеанс, чтобы остаться вдвоем на улице. Или нет… Он хочет повести меня к своим друзьям, а там...» - Я никуда не пойду! – отстранившись, твердо произнесла Ольга. - Куда ты не пойдешь? – опять не понял Гил. - К друзьям твоим. Если ты… - Хорошо, - Байльшмидт перебил подругу, чтоб избавить себя от потока обвинений. – Мы пойдем в ближайший парк и разведем там костер. Согласна? Ольга некоторое время прикидывала плюсы и минусы предложения. Безлюдный парк выглядел чуть лучше квартиры малознакомых личностей. Там хотя бы Гильберт будет один. В случае чего, удар в нос снизу или локтем в пах... Поняв, что выбора у нее особого нет, девушка согласно кивнула. Осенние ночи долги и не балуют теплым ветерком с приятными ароматами трав. Мрачный парк около общежития полнился запахами прелой листвы и гарканьем птиц, страдающих бессонницей. Пламя маленького костерка не столько грело, сколько травило дымом, от которого лишь слезились глаза. Как истинный джентльмен (по крайне мере, так казалось самому парню), Гильберт постелил на упавший ствол березы свое пальто и предложил место девушке. С опаской взглянув на друга, Ольга все-таки села. - А ты не замерзнешь? – спросила она, когда тревожные мысли окончательно улетучились. - У меня два свитера, - Гильберт уставился на огонь. – Вот бы сосиски сейчас. Тогда я бы вообще не жалел об этом общежитии. - А я апельсинов хочу, - вздохнула девушка. - А чего еще хочешь? - Еще кандидатскую защитить хочу. - Опять за свое, - Гильберт цокнул языком. – Тебе эта кандидатская, как корове седло! - Почему? - Ну, получишь ты кандидатскую, будешь преподавать в нашем университете, учить идиотов вроде меня. И положишь свою жизнь на алтарь науке. Но смотрю я на тебя и в упор не вижу препода. Ты домашняя какая-то. Ольга почувствовала, как румянец заливает ее щеки. Заметно потеплело, даже захотелось чуть расслабить шарф на шее. - Сама решу, что мне нужно, - пролепетала девушка невнятно. - Науку оставь своему чокнутому братцу. - Ване? Он не чокнутый, он просто… - хотела было вступиться Ольга. - Да не оправдывай, - отмахнулся Гильберт. – Он у тебя как этот… Электроник! Все умеет, все может, а простейших вещей не понимает. Не обижайся, но мне кажется, что если бы вашу мать обвинили в измене государству, он бы прострелил ей голову, не задумываясь. - Ты хочешь сказать, что Ваня бесчувственный? - Не знаю, - Байльшмидт понял, что разговор обретает все менее приятный оттенок. – На самом деле, он вроде нормальный, но с причудами. Ему бы включить свой мозг, расслабиться. А он уперся в свое как осел. Так нельзя, этак нельзя... - Мы идеалисты, - с легкой дрожью в голосе проговорила Ольга. - Я, конечно, ничерта не вижу в темноте, но ты там не ревешь ли? – Гильберт неловко поднялся со своего места и перебрался поближе к девушке. -Нет… В опровержение своих же слов Ольга всхлипнула. - Ты чего, дуреха? Гильберт постарался придать своему голосу заботливый оттенок, но успокаивать рыдающих девушек ему никогда прежде не приходилось. Более того, он боялся рыдающих девушек. В них было что-то жуткое, загадочное и мерзкое. Благо, мерзость сейчас скрывала ночь. Байльшмидт не видел ни припухших век, ни раскрасневшегося лица. Поэтому он, почти без опаски, сел на ствол березы и прижал Ольгу к своему плечу. - Я понимаю, о чем ты говоришь, - прошептала девушка. – Мне тоже порой кажется, что для счастья не нужно так много. И я завидую моим сверстницам, у которых есть детки, поэтому давно ни с кем из них не общаюсь. А на Ваню мне иногда смотреть страшно. Он трудится, как… как не знаю кто! Наташу просто жалко. Она его ждет, любит, а отдачи никакой. В этот момент сдержанные всхлипывания Ольги переросли в настоящий плач. - Господи… - проговорила девушка, уткнувшись носом в грудь Гильберта. – Как же я хочу просто все отпустить! Хочу, чтоб Ванька тоже послал к чертям собачьим эту ерунду… Я свободы хочу, понимаешь?! Влюбиться бы… Байльшмидт положил руку на согнувшуюся спину Ольги. Холодный ветер, дувший со стороны реки, проникал под тонкий свитер, но не потому легкий морозец гулял по коже. - Ты меня обманул, - раздался тихий голосок девушки. – Ты легко одет. - Ничего. Я закаленный. - Пойдем к твоим друзьям, если они не спят. Ольга выпрямилась и вытерла слезы. - Больше не боишься? – Байльшмидт хитро прищурился. На самом деле, сейчас он готов был ликовать, ведь жуткий эпизод с рыдающей девушкой подошел к концу. Ольга резко встала на ноги, отряхнула с пальто прилипший мусор и, гордо выпятив грудь, объявила: - Можете насиловать меня хоть всемером!