Принципиальный обмен

1976 Если кто-то из нынешних знакомых увидел бы Гильберта Байльшмидта в ту весну, он, скорее всего, не узнал бы его. Именно тогда у парня начался период экспериментов с внешностью. И если в пятнадцать лет люди, как правило, стремятся выделиться из толпы, привлечь внимание, то Гил, напротив, упорно пытался доказать всем, что он ни от кого не отличается. Да! Бледноват, но не более. Байльшмидт пробовал красить волосы в совершенно неестественный для него черный цвет, носил темные очки, прятал себя под слоями одежды. Последнее было обусловлено простым желанием казаться чуть больше. Гильберту не нужны были усилия, чтобы выделяться. Его и без того знала хотя бы в лицо половина города. Это позже, через пару лет, он привыкнет к вниманию и даже научится им наслаждаться. Но в весну 1976 года Байльшмидт еще боролся со своей природной внешностью. День, отмеченный особым цветом в памяти парня, начался, как водится, вполне обычно. Проторчав до половины пятого в школе, Байльшмидт зашел домой, чтобы перекусить и переодеться. Надернув затасканную до неприличия толстовку, Гильберт тотчас отправился в ближайший парк, где его уже ожидали. Темноволосый юноша в школьной форме сидел на скамейке под липовым деревом и заворожено глядел на голубей. Байльшмидт знал его едва ли не с рождения, так как родители их вместе работали. Имя этому юноше было Родерих Эдельштайн. - Привет, - Гильберт плюхнулся рядом, выдернув тем самым друга из оцепенения. - Привет, - поправив очки, поздоровался паренек. - Зачем звал? - Дело очень деликатное, - Родерих сложил руки в замок. – Мне нужна твоя помощь… - Валяй. Эдельштайн судорожно вздохнул и уставился вверх. - Я сам должен угадать, что тебе нужно? – Гильберт быстро выходил из себя. День выдался жаркий, да и яркое солнце донимало с утра. В добавок, впереди маячила не менее важная встреча. - Понимаешь, это очень серьезное дело! Я должен быть уверен, что ни одна живая душа о нем не узнает. - Я могила. Говори уже, не беси. Выдержав еще одну паузу, Родерих все-таки начал: - В твоей школе учится одна девушка… - Познакомить нужно что ли? Ну ты и чудила! – Гил глухо рассмеялся. - Я-то думал, что ты убил кого-то и не знаешь, где тело спрятать. Что за девушка? - Элизабет, - быстро пробормотал Эдельштайн. – Ты говорил, что вы неплохо общаетесь… - Есть такое… - Гильберт набрал побольше воздуха в легкие, приготовившись говорить много и быстро. – А с какого перепугу она тебе сдалась? - Мне?! - Тебе. Вот родителям твоим она точно не понравится. Без роду, без племени, как говорят. Мотается с мамкой по съемным комнатам, учится плохо, диковатая, характер как у мужика. У тебя-то дома все сплошь интеллигенты в десятом поколении… Или ты это так – несерьезно? - Как ты можешь так о ней говорить?! - Родерих едва сдержался, чтобы не повысить голос. - Вы ведь друзья! - Потому и могу. Я о ней беспокоюсь, между прочим. Ну, допустим, клюнет она на тебя. А она клюнет, потому что дура неопытная. Ей стишок прочитаешь – она и растает. У тебя сейчас тоже бабочки в мозгах, романтика захватила. Увидел красивую девчонку – и все! Думаешь, что до гроба. А приведешь домой, мамка с папкой на нее посмотрят и скажут, что не пара она тебе. И куда ты потом? Прятаться от них будете? Сбежите? А? Нашлись Ромео и Джульетта! Родерих слушал Гильберта с широко раскрытыми от удивления глазами и не смел вставить слова. Слишком уж складно у друга получалось объяснение. - Уловил мысль? – спросил Гил после паузы, сделанной для того, чтобы Родерих мог подумать. – Если нет, то иди пока домой, а завтра скажешь, что надумал. Если не отпустит ерунда эта, то познакомлю. Но лучше найди кого-нибудь из своего круга. Похлопав друга по плечу, Гильберт поспешил уйти. Так, по его мнению, лучше всего было закончить серьезную речь. В противном случае, Родерих бы успел одуматься, найти аргументы, а чего Байльшмидт уже не мог допустить. Видите ли, этот взлелеянный богатенькими родителями сынок положил глаз на Лиззи! Будто ему мало других девчонок. Пусть любую берет, а эту оставит. Пребывая в несколько разгоряченном состоянии, Гильберт прошел через две маленькие улочки и вышел к зданию университета. Здесь следовало немного поостыть, иначе отец будет опять лезть не в свое дело. Байльшмидт присел на край фонтана, омыл лицо, еще раз прокрутил в голове свою недавнюю речь. Пожалуй, в некоторых местах он погорячился, но так убедительнее. - Гил! – звонкий мальчишеский голосок окликнул парня. Байльшмидт обернулся и тут же вскочил на ноги, раскрыв руки для объятий. Светловолосый щекастый мальчуган лет десяти на вид с разбегу бросился ему на шею. - Лютц, ты стал тяжелым, - проговорил Гильберт, опуская младшего брата на землю. – Я думал, вы приедете позже… А где мама? - Она сказала, что не пойдет к отцу, - пожал плечами мальчик и, взяв Гильберта за руку, потянул его к широкому крыльцу. Наверное, столь открытое выражение привязанности к брату кому-то могло бы показаться странным. Куда привычнее видеть постоянные соревнования, споры из-за всяких мелочей. Пожалуй, Гильберт и Людвиг точно так же могли бы тратить все свободное время на борьбу, если бы этого времени у них было много. К сожалению, обстоятельства сложились так, что виделись они крайне редко. После развода родителей Людвиг с матерью уехали. И теперь братьев, дружных прежде, разделяла не только взаимная неприязнь родителей, но и межгосударственная граница. - Как учеба? – задал Людвиг дежурный вопрос. - Все хорошо. А у тебя? - Мама говорила, что все учителя меня хвалят. Тоже хорошо. - Ты у нас мозг, - Гильберт разворошил волосы на макушке брата, и Людвиг тут же, насупившись, принялся укладывать их обратно. - А потом кем хочешь стать? Ты ведь совсем скоро закончишь школу. - Хрен знает. Вот поеду в Союз и буду делать у них там обратную революцию! - Это называется контрреволюция, - поправил Людвиг. - И где ты таких слов понабрался? - Я книжку читал… А зачем тебе эта контрреволюция? Гильберт опустил взгляд на брата. «Рано ему еще рассказывать, - решил старший Байльшмидт. – Не поймет про выбор, про свободы… Да как ему понять? Он ведь живет по сторону занавеса». - Книжки тоже читал, - ответил Гил. – Поэтому и нужна она мне. Братья вошли в здание и, спросив об отце у женщины, сидевшей на входе, направились к конференц-залу. В просторных коридорах всегда было полно студентов всех мастей, но сегодня от них просто пестрило в глазах. Гильберт крепче сжал руку Людвига, чтобы случайно не потерять его, как уже случалось. - Сегодня международная конференция, - пояснил он младшему брату. Поздоровавшись с одним из знакомых профессоров, Гильберт прошмыгнул в зал. В этот же момент огромное помещение наполнилось шумом аплодисментов, и очередной докладчик спустился с трибуны. - Вон отец! – прошептал Людвиг, ткнув пальцев в стол жюри. Мужчина, на которого показал мальчик, поднялся во весь свой высокий рост и громко зачитал в микрофон: - Брагинская Ольга, студентка третьего курса *ГУ Советского Союза. Людвиг тут же ткнул брата в бок: - Это в ее стране ты собрался революцию делать. Замечание сразу же пробудило в Гильберте интерес, и он, прищурившись ввиду не лучшего зрения, попытался отыскать в переполненном в зале объявленную докладчицу. Ольга неуклюже выбиралась из центральных мест, попутно извиняясь перед теми, кого случайно задела. Все в девушке говорило о том, что она безумно волнуется. Уже выйдя на проход, она подвернула ногу и едва не упала. Среди студентов послышался сдержанный смешок, но, к счастью для Ольги, в зале собрались воспитанные люди. - Добрый вечер! – поздоровалась девушка на русском и, выдохнув, перешла на ломанную немецкую речь. Однако по истечению первой минуты голос ее выровнялся и слова стали более понятны публике. - А ты даже на английском двух слов связать не можешь, - упрекнул Людвиг брата. - Мне просто лень его учить, - оторвавшись от созерцания гостьи из зарубежья, ответил Гил. - Тебе русский учить надо. А то как же ты будешь революции делать? - И выучу! Спорим, что выучу? - На что спорим? - На желание. Уверенный в победе, Людвиг протянул руку. К сожалению для младшего Байльшмидта, сроки выполнения задания не уточнялись. *** 1979. Конец августа ознаменовался для Гильберта нескончаемыми дождями и туманом. Он прибыл в Союз за неделю до начала занятий, и никто в мире не смог бы понять, почему именно он отправился в такую даль. Прошло всего три года, а желание ломать страну как-то пропало. Гильберт стал заметно увереннее в себе и от того – спокойнее. Выбрав в качестве направления биологию, он пошел по пути наименьшего сопротивления. Этой науке посвятили себя его отец и дед. Людвиг же биологией не интересовался совершенно, поэтому, дабы не прервать династию, Гильберт сделал вполне закономерный шаг. Была и еще одна причина, по которой Байльшмидту больше не хотелось стоять на баррикадах революции: он просто набунтовался. Два с половиной года парень изводил своими идеями всех знакомых и родственников. Крутя пальцем у виска, они мысленно уже провожали его за решетку сразу после совершеннолетия. Однако ( что еще сильнее пугало более зрелое окружение парня) у него начали появляться единомышленники. Но в один прекрасный момент Гильберт просто перегорел. В мусорное ведро отправились рваные шмотки, любимые книги скрылись в потаенных уголках шкафов. От дерзкого Гильберта осталось совсем немного: пространные идеи и сережка в ухе. Хотя и ее Байльшмидт снял еще в аэропорту. Он твердо решил оставить прошлое в прошлом. К тому же, все его былые цели как-то потеряли актуальность. Ему стало вполне хватать редких встреч с братом, а продолжать строить из себя героя не имело смысла. Та, для кого он бросал все свои пафосные фразы и вытворял немыслимые поступки, полгода назад вышла замуж. Лиззи… Отныне фрау Эдельштайн. В общежитие Гильберт прибыл почти налегке: с одним небольшим чемоданом и упаковкой шоколадных батончиков, которую ему перед самым отлетом вручил Людвиг, признав свое поражение. Комендантша встретила первокурсника с широченной улыбкой на лице. - У нас полно иностранных студентов! – заверила женщина после стандартного обмена любезностями. – Тебе не будет одиноко. Есть молодые люди из КНДР. Очень много из Монголии. Но советую тебе поселиться с нашим поляком. Все-таки географически вы роднее. - Мне все равно, - пожал плечами Гильберт. - Тогда подожди минуту. Я схожу за ключами. Байльшмидт покорно опустился в кресло, стоявшее около окошка вахтера, и принялся разглядывать плакаты на стенах. - Здравствуйте, Петр Семенович! Услышав девичий голосок, Гильберт повернулся ко входу. На пороге стояла до жути знакомая ему девушка. И, как бы плохо это не звучало, узнать он ее смог по зоне декольте. Маленькая пуговка на груди предательски расстегнулась, обнажив участок бледной кожи. Тогда, в день конференции, Гильберт случайно наткнулся на эту девушку около кафетерия, и крошечная деталь в виде отпавшей пуговицы прочно засела в подростковой памяти. Сейчас же Ольга Брагинская стояла среди больших чемоданов и туго набитых сумок во всей своей красе. Ветер из распахнутой двери трепал ее светлые, почти белые волосы, широкая юбка до середины щиколотки скрывала стройные ноги, и лишь маленькая пуговка невольно отвлекала от созерцания миловидного личика. - Оля? – Петр Семенович высунулся в окошко. – Опять к нам? Когда уже ты замуж-то выйдешь, да в свой дом уедешь? Такая красавица, а мужа нет, чтоб присматривать. - За мной теперь брат присмотрит, - отмахнулась Ольга. – Он в этом году к нам на истфак поступил. - С тобой приехал? - Да. Сейчас из такси вещи выгрузит и придет. В подтверждение слов Ольги в дверном проеме показался довольно высокий молодой человек с еще двумя чемоданами. «И куда им столько?» - пронеслось в голове Гильберта. - Знакомься, Ваня, это Петр Семенович, - представила Ольга вахтера. – Петр Семенович, это мой брат – Брагинский Иван. Мужчина, зажмурившись, кивнул. - Ладно! Мы пойдем. Вань, тебе в какую комнату? - Пятьсот восьмую. - Бери вещи… Петр Семенович, посторожите пока остальные пакеты. - Вам помочь? – вызвался вдруг Гильберт, вскакивая с кресла. - Не нужно, - с улыбкой тут же отказался Иван. - А почему бы и нет? – Ольга дернула плечиками. – Если молодой человек хочет побыть джентльменом, нужно поддержать в нем это начало. Возьми вон те сумки. Не сказать, что Ольга с первого взгляда очаровала Гильберта. Бесспорно, он находил ее привлекательной и непривычно женственной, однако настоящая привязанность наступила гораздо позже. Тогда, когда прошлый образ юной Лиззи окончательно растворился в других добрых воспоминаниях. Но именно это первое приятное впечатление заставило Байльшмидта выключить на минутку мозг и попросить комендантшу поселить его с совершенно незнакомым «высоким таким парнем по фамилии Брагинский».